Курьер из Гамбурга

Вернову было невдомек, что государственная тайная служба, собрав кой-какие сведения, уже начала следствие по делу заговорщиков. И начала его очень деликатно – так было предписано сверху. Главное – никакой огласки.

Не будем подробно останавливаться на следственном деле, оно стоит отдельного романа. Обговорим только некоторые детали. Тайную полицию смело можно назвать одной из древнейших профессий. Когда-то просто доходное ремесло в XVIII веке превратилось в искусство, когда следить стали не только за деньги, но и по чистому вдохновению, не по конкретному делу, а на всякий случай. Слежка велась и за масонами, для чего в братство вольных каменщиков внедряли своих людей. Поиск высоких истин и справедливости не совместим с тайным сыском, поэтому внедрение шло с большим трудом. Но вольными каменщиками становились не только знатные, пыжившиеся от сознания собственного достоинства, но и люди скромных профессий. Это были в основном иностранцы – часовщики, граверы, повара, парикмахеры. Некоторые из них, боясь выселения из столицы, легко поддавались соблазну. Деньги на мелкие расходы всем нужны. Именно так был завербован скромный вышивальщик и протоколист Озеров.

Панин Никита Иванович и все его окружение, включая родственников и сослуживцев, тоже находилось под негласным присмотром Тайной экспедиции, хотя формально этот орган ему же и подчинялся. Наблюдение началось с того самого дня, как Никита Иванович посмел легким намеком выказать императрице неудовольствие из-за великого князя, сделал недовольную мину на лице, мол, обошли законного наследника. А потом еще и царский подарок частично раздарил – а ведь это прямой вызов императрице! Во всяком случае, за Федором Бакуниным присматривали задолго до того, как в руки полиции попал пресловутый, составленный Глафирой, список.

Список этот насторожил «инквизитора» Шишковского тем, что в нем, наряду с важнейшими масонскими именами, упоминались имена трех гвардейских офицеров. Что у них общего с такими знатными господами, как князь Долгорукий, или камергер князь Куракин, или Голицын. Почему эти люди, такие разные по социальному положению, попали вместе под одну обложку?

А тут еще солдаты донесли, де, подслушали серьезный разговор среди высоких чинов, де, зреет в столице заговор против государыни в пользу цесаревича Павла Петровича. На солдатские доносы зазорно обращать серьезное внимание, в нужную минуту этих доносов с десяток можно найти. А может, эта «нужная минута» как раз и наступила и последний донос пойдет в дело?

Бакунина взяли под домашний арест потому, что его легче и незаметнее можно было выдернуть из грядки. Кроме того, Шишковский угадал, императрице хочется хоть чем-то досадить Панину. А здесь случай и подвернулся. Арест Вернова тоже произошело скрытно, в полку даже не поняли ничего. Объяснения были самые простые: Григория взяли за дуэль. Полковник хоть и пообещал не раздувать дело, но, видно, где-то совсем наверху дознались о неприятном инциденте и решили, чтоб другим неповадно было, примерно наказать дуэлянта. С Кнышем история совсем темная, одни сплетни налицо. Толковали о какой-то растрате или не отданном вовремя карточном долге. Все были уверены, что какой-то тайный враг подстроил Кнышу каверзу, попросту говоря, оклеветал человека. Разговоры на эту тему в полку быстро стихли. Разберутся, у нас зазря не сажают.

Меж тем арестованных доставили в каземат и приступили к допросам. В самый первый день следователь объяснил Вернову причину ареста – противоправные деяния в укоризну государыне. Вернов держался твердо, все отрицал, и вообще он не понимает, о чем идет речь. А следователь словно забыл, с чего начал. Большинство его вопросов касалось покойного Наумова. Вернов только кривился от негодования:

– А я откуда знаю?

– Ну как же? Всем известно, что вы с покойным капитан-поручиком приятели. Вы ведь тоже масон? В какой ложе состояли?

– Это совершенно не имеет отношения к делу.

– А вы какое дело имеете в виду? – тут же насторожился следователь.

– Я хотел сказать, что, вступая в ложу, я принял клятву хранить все ее тайны.

– Понятно. Но, похоже, вы это делаете не всегда успешно. Нам известно, что вы принадлежали ложе «Урания» Так?

Вернов вынужден был согласиться. До серьезных вопросов дело пока не доходило, все вокруг да около глину месили.

– А известно ли вам, зачем наведывался капитан-поручик Наумов к немцу Шлосу, проживающему на Большой Мещанской в доме мещанки Румель?

– Я не знаю никакой мещанки Румель.

– А что вам про Альберта фон Шлоса известно?

– Ничего не известно. Я имел с ним одну встречу по масонским делам. Он наш гость из Гамбурга.

– И что это были за дела?

Как не хотелось Григорию толковать со следователем о делах вольных каменщиков, он решил, что эта беседа куда безопаснее, чем разговор о Наумове. Вернов не был наивным человеком и понимал, что арест его не связан с недавней дуэлью. Неспроста таскался за ним человек в гороховом камзоле, видно, что-то в полиции уже подозревали. Понять бы только, что им известно.

Отвечая на вопросы следователя, Вернов тянул время, долго думал над ответом и еще играл в бестолочь, в эдакого простака, до которого все медленно доходит. Сведения приходилось вытягивать из него буквально по нитке, но в результате он рассказал и про Конституцию, которую вез Шлос, и про Елагинский дворец. Иногда он перебивал сам себя: «этого не могу вам сказать, это тайна общества касается его ритуалов и только». Но через три фразы, как бы по рассеянности, скрепя сердце, все-таки отвечал следователю на поставленный вопрос.

Поговорили про масонов и опять вернулись к Наумову. А от Наумова к Бакунину. Но здесь Вернов уже не играл в поддавки, и на все вопросы отвечал твердо: «Мне сие неизвестно».

11

Бецкий Иван Иванович, попечитель Смольного Общества, хоть и боком, но тоже принимает участие в нашем повествовании. Фигура эта столь удивительна, что о нем стоит рассказать. Внебрачный сын генерал-фельдмаршала Трубецкого Ивана Юрьевича, он родился в Стокгольме, образование получил в Дании. Там же поступил в Кавалерийский полк, но на первом серьезном учении был сброшен лошадью. Проскакавший над ним эскадрон сильно помял несчастного и навсегда отвадил его от военной карьеры.

Бецкий обладал легким характером и полезным свойством нравиться царственным дамам. Входя на трон в 1741 году, Елизавета собственноручно повесила на грудь его орден и ленту Святой Екатерины. Вскоре к русскому двору прибыла принцесса Фике, то бишь Софья Ангальдт-Цербстская, будущая императрица. Бецкий был назначен состоять при ее матушке герцогине Иоганне-Елизавете, с которой познакомился еще ранее в Париже. Именно это обстоятельство, а также особое расположение, которое впоследствии занимал при Екатерине Бецкий, дало почву для диковинной, но живучей сплетне. Говорили, что Екатерина не больше и меньше, как побочная дочь Бецкого. Слухам этим нельзя верить, они совершенно беспочвенны, но лишний раз поражаешься беспардонной человеческой фантазии, которая «назначила», например, отцом Петра I грузинского князя, а Сталина связала сыновними узами с Пржевальским.

В отставку Бецкий вышел в сорок три года в чине генерал-майора и уехал в Париж. Там он прожил долго и, кстати, познакомился с мадам де Лафон, которая стала его доверенным лицом и правой рукой на ниве воспитания. Петр III вернул Бецкого в Россию и назначил его управлять канцелярией строения домов и садов Его Величества, так что Иван Иванович успел побывать и в «строителях».

Переворот 62-го года сыграл особую роль в его судьбе, потому что он сам выдвинул себя на первое место и очень обижался, если кто-то сомневался в этом. Вот как описывает поведение Ивана Ивановича Дашкова в своих «Записках». Не откажу себе в удовольствии пересказать эту сцену.