Курортная зона

* * *

– Как вам не стыдно, Лена!
– говорит профессор Урицкий.
– Вы же знаете, как я жду электронной почты. Куда вы ее дели?

– Я все отнесла к вам на кафедру, - объясняет Ленка. Вчера она засиделась у Сонечки Чеховой, и голова у нее слегка трещит.
– Три дня назад.

– На кафедре у нас уже неделю никого нет. Может, лаборантка случайно забежала. А вы дали ей такой ценный материал, вместо того чтобы передать его лично мне в руки. Я в деканат буду жаловаться.

– Да что вы, профессор, - любезно говорит доцент Нарбут.
– Ну при чем тут она! Это я ей велел. Занеси, говорю, на кафедру, профессор там волнуется, что его мальчик в Бостоне двух слов связать не может. Она и побежала.

– Причем тут мальчик?
– говорит профессор Урицкий смущенно.
– Это деловая переписка. Ну, пойду узнаю, может, лаборантка пришла.

– Неглупый все-таки мужик был этот Макиавелли, - говорит преподаватель Нарбут, обращаясь уже к Ленке.
– Может, сходишь со мной в деканат? И чего он пугает, там сплошь мои люди сидят...

* * *

– Скажите, это под гжель?
– спрашивает Августа, глядя на синие с белым глазированные колокольчики.

– Это надгжель, - высокомерно отвечает художница.
– Уникальное изделие. Только в Штаты у меня несколько тысяч ушло.

– Может, поищем что-то без древнерусской символики, - сомневается Августа. Они проходят дальше. Мимо прислоненных к парапету картин, изображающих почему-то отдельные части тела, и мимо прислоненных к мокрому платану чудовищных морских пейзажей.

– Ничего я тут не вижу, ну ничего!
– драматическим шепотом говорит Августа.

– Да ладно, - отвечает Ленка.
– Может, пойдем кофе выпьем?

Голова кружится от всех этих разноцветных полотен, с которых глядят лица без глаз или глаза без лиц. Гораздо приятнее смотреть в перспективу, на серый мерцающий порт, на маяк, где работает один Ленкин знакомый поэт (меряет температуру воздуха) и один знакомый философ (меряет температуру воды). Белый теплоход медленно отваливает от причала.

– На Хайфу пошел, - объясняет Августа.
– Я на Пасху хочу. В Иерусалим. Там, знаешь, есть такая церковь, и раз в году - как раз на Пасху - у священника в руке сама собой свеча зажигается. Я по телевизору видела.

– Что вдруг?
– рассеянно спрашивает Ленка.

– Ну, они все, конечно, говорят, что это чудо, - с превосходством в голосе объясняет Августа.
– Что Бог раз в году снисходит и насылает небесный огонь. Ну, это вряд ли. Всему должно быть свое научное объяснение. Ты понимаешь, там просто очень намолено.

– Чего?

– Намолено. Там уже знаешь какая энергетика! Все так и трещит.

– Слушай, - говорит Ленка, - и это, по-твоему, научное объяснение? Ну ее, свечу. Пойдем лучше в "Зосю".

Около "Зоси" они натыкаются на поэта Добролюбова.

– Слушай, - говорит он Ленке жалобно, - ты мне можешь вынести чашку кофе?

– А у тебя что, денег нет?
– мрачно спрашивает Ленка.

– Деньги есть. Но я не могу туда ходить. Мне тяжело. Я туда ходил с Вероникой Ромуальдовной. Ну, ты ее знаешь, она нам лекции читала. Замечательная была женщина, девяносто ей должно было вот-вот стукнуть, а ум такой ясный... А с тех пор, как она умерла, я как иду мимо "Зоси", у меня сердце так схватывает... Она-то от сердца умерла. А кофе здорово хочется.

– Ну постой у двери, я тебе вынесу, - лояльно говорит Ленка.

– Слушай, - шепчет Августа, - у тебя все знакомые ненормальные?

Ленка смотрит на ее стоптанные мужские туфли, на криво застегнутую кофту, на очки с цепочкой.

– Все, - честно отвечает она.

* * *

– Вот хорошо, что ты зашла, - говорит старший преподаватель Нарбут. А то я все сижу и сижу один, даже этот дурачок Урицкий куда-то делся со своей электронной почтой. Ты чего такая синяя?

– Басанца смотрела, - уныло объясняет Ленка.

– Нашла что смотреть. У нас тут тоже сплошной басанец. Не топят уже третий день. Давай согреемся, а?

– Я - чаем, - говорит Ленка, вожделенно глядя на замызганную бурую колбу на раскаленной плитке.
– Холодно что-то очень.

– Да я тебе в чай плесну. Коктейль знаешь какой получится? "Чайная роза".

– Ну плесни, - соглашается Ленка, потому что от старшего преподавателя Нарбута так просто не отделаешься. Он человек коммуникабельный. Старший преподаватель Нарбут извлек из сейфа темную склянку с притертой пробкой и щедрой рукой плеснул Ленке в чашку. Себе он тоже налил в чашку, но без чая решил обойтись. Усевшись на заваленный бумагами стол, он задумчиво сказал:

– Рассказ я твой читал. Хороший рассказ. "Он открыл газету, и его глаза упали на заголовок". Ты что в виду имела?

– О Господи!
– в ужасе застонала Ленка.

Она нервно уткнула нос в чашку и замерла. Разогретый спирт возгонялся как положено, но запах был резкий, непривычный. Не такой какой-то запах.

– Ты что мне налил?
– закричала она.
– Ты что налил, террорист проклятый?

Старший преподаватель Нарбут поглядел на пузырек, заглянул в сейф и заорал:

– Поставь! Поставь скорее!

– Так что же это было?
– говорит Ленка.

– Пропилен. Изопропиловый спирт. Дисковод я им чистил.

Пропилен, надо сказать, тот еще яд. Ленка выплеснула чашку в раковину, а вслед за ней Нарбут нервно вытряхнул содержимое своего сосуда.

– А я бы его выпил, - сокрушенно бормотал Нарбут.
– Раз - и выпил. Ну и нюх же у тебя!

– Глаза у него упали, - пробурчала Ленка, успокоившись.
– Подумаешь... У нас в студии один еще лучше написал: "Собака заметила факт появления ружья"...

* * *

– Да чего ты ревешь?
– спрашивает Ленка.
– Ты же в Америку едешь. Там знаешь как хорошо!

– Наверное, хорошо, - растерянно говорит Эдита.

Она привыкнет. Через неделю она опять научится говорить по-английски и вспомнит про свой любимый китайский ресторанчик, где ее знают и не спрашивая подают на стол то, что ей нравится. Она повесит картину над камином, а из подстаканников сделает какую-нибудь инсталляцию. В Америке теперь в ходу инсталляции. У нее даже почти ничего не украдут в Шереметьево на обратном пути...

Рядом, у соседнего вагона, кого-то провожают эрудиты. Они набились такой толпой, что даже непонятно, кто из них уезжает.

Поезд медленно трогается. Он идет в холодную Москву, но на самом деле дальше, гораздо дальше, куда никакие поезда не ходят. Эдита все машет и машет за треснувшим стеклом.

– Ну пошли, что ли...
– говорит Августа. Они доходят до троллейбусной остановки. Толпа облепила троллейбус, и кто-то уже повис на тросах.

– Раз я не еду, никто не поедет!
– орет он.