Курортное приключение
Шрифт:
– Ну что ж, давай. Николай, – Холин пожал протянутую руку. Рука оказалась крепкой.
– Ты откуда?
Холин назвал свой город.
– А я из Казахстана. Наполовину русский, наполовину казах. На стройке вкалываю. А ты?
– На заводе.
– Один черт. Производство. Это хорошо. А я боялся – с канцелярией поселят. Я канцелярию не люблю, хотя понимаю, что дело нужное. Ты куришь?
– Нет.
– Это плохо.
– Почему?
– У некурящих развивается комплекс неполноценности.
– Никогда не слышал о такой теории.
– И не услышишь. Это моя теория. Суть ее вот в чем. Курящий все
– Надо проанализировать.
– Давай. А я пока чемодан распакую.
Жора схватил чемодан и поволок его к своей кровати. Чемодан был очень тяжелый.
– Камни со стройки? – спросил Холин.
– Ага. Ты обладаешь чувством юмора?
– Плохим.
– Не камни. Сейчас увидишь – Жора рывком бросил чемодан на кровать. – Слушай, у нас что, дежурная с приветом?
– Что случилось?
– Закурил я в холле, как она психанет. Как стала меня поливать, даже в бред впала. Про мебель какую-то стала плести, полированный шкаф, дырки в шкафу, пепельницу какую-то. Я задом, задом и как рвану по лестнице. Не люблю психов.
– Это она за наш шкаф волнуется, – пояснил Холин. – Кто-то принял шкаф за пепельницу.
Жора осмотрел шкаф.
– Действительно… Какой-то гад тушил сигареты. Пьяный был. Точно, пьяный. У пьяного все плоскости смещаются. Вот ему и показалось, что-то внизу блестит. Он и ткнул окурком. Думал, пепельница. Ну нам это не грозит.
– Не балуешься?
– Стараюсь.
– Здоровье?
– И это тоже. Но главное – я заводной. Если заведусь… Лучше не заводиться.
– Это точно. Заводиться – последнее дело.
– Тоже бывает?
– Бывает…
– Ты с чем сюда?
– Инфаркт.
Жора присвистнул.
– Ну, даешь… Сколько лет?
– Сорок. Инфаркт помолодел.
– Не настолько же. Мне это не нравится Производственный, хоккейный или домашний?
– Всего понемножку. А у тебя что?
Жора достал из кармана ключик и принялся возиться с чемоданом.
– У меня, брат, тоже не сахар. Сердце останавливается. Ночью. Бьется реже, реже, а потом и вовсе остановится Вскочишь, раскачаешь его, запустишь, глядишь – опять застучало. Вроде бы как сломанный будильник. Встряхнешь – он и пошел. Ты ночью встаешь?
– Встаю.
– Часто?
– Раза два.
– Я тебя прошу, включай свет и смотри на меня. Если лежу синий – хватай и тряси, пока не проснусь. А дальше я уж сам.
– Веселенькое дело.
– А что сделаешь? Идет?
– Идет… А врачи что говорят?
– Утешают. Говорят, умрешь легкой смертью. Заснешь и не проснешься. Я, когда узнал, страшно огорчился, нечестно как-то получается. Ты умер и не знаешь, что умер. Не по-человечески как-то. Если уж умирать, так знать надо хотя бы за полгодика, чтобы наставление ближним дать, завещание составить, гульнуть как следует, так сказать, дать банкет по случаю ухода в лучший мир. А то заснул – и не проснулся. Скучно и неинтересно, а они утешают. Так что ты, Коля, буди, не стесняйся, меня ночью. Будем трясти мой будильник,
пусть стучит. Верно?– Пожалуй, верно. Належаться успеем.
– Я тоже так считаю.
Жора открыл наконец свой загадочный чемодан, и взору Холина предстала удивительная картина. Чемодан был полон бутылок с коньяком, переложенных какими-то темно-коричневыми жгутами.
– Ого! – вырвалось у Холина. – Вот это запасец!
– Это я не для себя, – пояснил Жора. – Это для дам.
– Для каких дам? – удивился Николай Егорович.
– А с которыми знакомиться буду. Я страшный бабник.
– Вот как…
– Да… Я жуткий бабник, – Жора протянул Холину скрюченную штуковину. – На, пожуй – это сушеная дыня.
Николай Егорович недоверчиво взял брусочек, похожий на корень какого-то дерева.
– Жуй, жуй. Не бойся. Сильная штука Поднимает тонус. Особенно если перед этим стакан коньяку тяпнешь. Сразу жить хочется. Налить?
– Нет, спасибо.
– Боишься завестись?
– Да нет… как-то с утра…
– С утра только и пить День становится длинным-предлинным, а конец в дымке. Конца вроде бы и не видно вовсе. Как в детстве. В детстве конца не видно. Ну ладно, не хочешь – не надо. Подождем настроения. Настроение лишь дамы дают. Кстати, как тут насчет дам?
– Не знаю…
– Не интересуешься?
– Да так… Когда как…
– Зря. Очень отвлекает от самокопания и предотвращает наступление комплекса неполноценности. Ну, как дыня?
– Вкусная.
Холин с удовольствием жевал коричневый корень. Дыня пахла пыльным полем, горячим солнцем и полынью. Возникала картина бескрайнего, дрожащего в знойном мареве простора, усеянного желтыми, потрескавшимися валунами. По полю медленно движутся женщины, срывают, поднимают на руки горячие валуны, прижимают их к груди, как младенцев…
– Это ваши?
– Не… Друг прислал из Туркмении. Специально для угощения дам.
– А коньяк ваш?
– Коньяк наш. Перед отъездом ящик купил. Все равно чемодан забивать чем-то надо. Барахла у меня нет. Я барахло не люблю. Да и дамам, между нами говоря, барахло до лампочки. Им бы человек был повеселей. Перед веселым человеком ни одна дама не устоит. Это я точно тебе говорю. Дамы не любят сосредоточенных. Пусть ты самый что ни есть раскрасавец мужчина, а если сосредоточенный, то она к тебе с отвращением. Поверь мне. Это опыт. Пожалуй, самое ценное, что я накопил в жизни. Вот так-то, Коля.
Жора принялся вынимать бутылки из чемодана и ставить их в шкаф.
– На случай какой проверки, – подмигнул он. – В чемодан могут заглянуть, а в шкаф не догадаются. Простая психология. Чемодан – предмет чужой, а значит, подозрительный, шкаф же животное свое, а значит, ему больше доверия. Верно?
– Возможно.
– Не возможно, а точно. Ты был у врача?
– Был.
– Я тоже. До понедельника мы вольные птицы.
– Мне завтра утром опять идти.
– Зря. Чем больше с врачом в контакте, тем хуже. Он привыкает тебя лечить, а ты лечиться. Устанавливается такой нехороший контакт. Ты мне – я тебе. А в результате что? Он думает о тебе, а раз он думает о тебе, то ты думаешь о нем. А раз ты думаешь о нем, то думаешь о своей болезни. А раз думаешь о болезни, то думаешь о смерти. А раз думаешь о смерти, то сам приближаешь ее. Логично?