Курортное приключение
Шрифт:
– А мне можно?
– Один глоток.
Она выпила бокал, не морщась, не жеманясь, просто и естественно, как пьют воду, а он опять честно отхлебнул глоток.
– Я буду пьяная… Как же я поведу народ на фильм… Ладно, теперь моя очередь…
– Вы можете подождать одну минутку? – сказал Холин. – Я отлучусь ненадолго.
– Пожалуйста…
Холин встал и вышел в другой зал. Веселье в танцзале еще больше усилилось. Теперь человек двадцать, обнявшись за плечи и образовав круг, отплясывали летку-енку. Вихрь, поднятый плясунами, колебал развешанные по стенам камышовые веники и перья чучел птиц; птицы почему-то все были экзотические: павлины, цапли, аисты – может
Возле буфета, заслонившись локтем, торопливо пил из стакана черную, пахнущую валерианкой, жидкость тощий прыщеватый юнец в джинсах. Ягодиц у него не было, и джинсы сзади пузырились.
– Бокал шампанского и шоколадку, – сказал Холин буфетчице и покосился в сторону обеденного зала. Отсюда Антонину Петровну видно не было. Аккуратная женщина с большими добрыми глазами налила ему из початой бутылки, положила на прилавок шоколадку «Сказки Пушкина».
– Пейте на здоровьечко. Шампанское пить можно. Шампанское полезное. А то глушат черт знает что… – она покосилась на парня без ягодиц.
Холин торопливо выпил, поглядывая в сторону обеденного зала, отщипнул шоколадку, остальное протянул продавщице.
– А это вам для раздачи неимущим. У кого не будет на закуску. Скажите, что от Николая. Пусть выпьют за здоровье Николая.
– Ладно, – улыбнулась буфетчица. – Вы добрый мужчина. В конце смены я тоже выпью за вас. Побольше бы было таких людей, глядишь, и войны кончились…
Женщина еще что-то говорила, но Холин отошел от буфета, опасаясь, что Антонина Петровна может заглянуть в танцзал. Он постоял немного, разглядывая танцующих. Это была одна компания. Наверно, какая-нибудь экскурсия или отдыхающие с санатория. Люди всех возрастов: лысые толстяки, тощие седые джентльмены, молодящиеся зрелые дамы, совсем еще юные девушки и парни в джинсах, такие одинаковые, что требовалось некоторое воображение, чтобы их различить.
В центре ухающего и топочущего круга извивалась похожая на змейку девушка. Она была маленькая, изящная, черные волосы почти до пояса, на глазах круглые черные очки. Синие джинсы и черный свитер обтягивали ее, как гимнастический костюм.
«Ну прямо гадючка, – подумал Холин. – Такая юркая симпатичная гадючка. Не хватает только тонкого длинного язычка».
В этот момент, словно прочитав его мысли, девушка высунула маленький розовый язычок и облизнула им пересохшие зубы.
Автомат замолк.
– Пятак! У кого есть пятак? – закричала девушка.
Компания стала шумно рыться в карманах, сумочках. Больше ни у кого пятаков не было. Кончились пятаки и у буфетчицы – видно, компания веселилась уже давно.
Девушка-змейка подбежала к Холину, дурачась, сделала книксен, протянула руку, пропела жалобным голосом:
– Дядечка, подай, Христа ради, пятачок!
Холин сунул руку в карман, вытащил горсть мелочи.
– Выбирайте, – протянул он ладонь змейке.
Она стала деловито копаться в ладони. Вблизи он получше рассмотрел ее. Лицо узкое, смуглое, вроде бы цыганское, но не цыганское; нос с горбинкой, как у гречанки, рот чувственный, большой, громадные черные пристальные глаза. Глаза такие пристальные, властные, словно девушка-змейка задалась целью согнуть его взглядом до пола, поставить на колени, лишить воли, посмеяться и бросить. Волосы горят тусклым черным пламенем. Было в ней что-то отталкивающее, вернее, непривычное; таких женщин Холин опасался, ибо не знал, что можно от них ожидать, и в то же время она влекла, манила, притягивала.
Она выбрала три пятака, вцепилась в него взглядом, стала медленно водить головой вправо-влево, и Холин
с удивлением заметил, что тоже качает головой вправо-влево. Так длилось некоторое время, потом она отвела глаза, усмехнулась, тряхнула черным пламенем, объявшем ее плечи.– Жалко, дяденька?
Холин стряхнул наваждение, заставил себя тоже усмехнуться:
– Для вас нет, тетенька.
– На вот тебе монетку.
Змейка подняла черный свитер, сунула руку в задний карман джинсов и вытащила двадцать копеек.
– Я дарю эти три танца вам, – сказал Холин.
– Какой щедрый, дядечка.
Сзади подошел лохматый парень без ягодиц, потянул змейку за руку:
– Достала? Пошли, люди ждут.
Девушка-змейка резко оттолкнула его:
– Разве ты не видишь, что я разговариваю? Такой щедрый дядечка попался. Дал мне три пятака. Один пятак мы с тобой протанцуем, правда, дядечка? Сеня, иди заводи машину.
Она высыпала монеты в ладонь лохматика, и тот покорно ушел. Грянула быстрая расхлябанная мелодия. Несколько хриплых голосов запели, стараясь заглушить друг друга гитарами.
– Пошли, дядечка!
– Я не умею…
– Пошли, пошли, не ломайся, дядечка. Научу. Делай, как я. Делай вместе со мной. Делай лучше меня.
Компания уже танцевала, опять образовав круг, только теперь пары стояли друг против друга и отчаянно вихлялись и размахивали руками, словно боксировали.
Змейка-гадючка заложила руки за голову, полуприкрыла глаза и стала извиваться в такт мелодии. Холин потоптался возле нее, но девушка, казалось, забыла о его присутствии, и Николай Егорович вышел из круга. Никто не обратил на это внимания, только лохматик без ягодиц проводил его прищуренным недобрым взглядом.
«Сейчас она проговорится, сколько мне жить, – подумал Холин. – Обязательно проговорится».
Холин вернулся в обеденный зал. Антонина Петровна оживленно разговаривала с толстяком, подавшимся к ней всем своим мощным туловищем с соседнего стола. Толстяк был красен, на его голове поблескивала лысина, хотя он был еще довольно молод, черный пиджак плотно обтягивал богатырские плечи; под правой подмышкой рукав лопнул, и были видны белые нитки. Перед толстяком стояла тарелка, заваленная горой шашлыков на шампурах, и возвышалась наполовину опустошенная бутылка венгерского коньяка «MATRA» емкостью 0,75 литра.
– Если бы он не прорвался на штрафную площадку… – говорил толстяк.
– Даже если бы он не прорвался, то все равно бы гол, – отвечала Антонина Петровна. – У семерки была исключительно выгодная позиция.
Увидев Холина, толстяк поскучнел, отвернулся, налил себе рюмку, хлопнул единым духом и стал методично жевать шашлык.
– Вы увлекаетесь футболом? – спросил Холин.
– Да. Вместо валерианки. Футбол почему-то меня успокаивает. Я думаю: к черту все неприятности, ведь существует футбол. Игрушка для всех. А раз люди любят играть, как дети, значит, они не такие уж плохие. От этой мысли мне становится легче, я успокаиваюсь и отлично сплю. Жаль только, не каждый вечер показывают футбол. А вы где бродили?
– Я танцевал.
– Вот как… Странно вы себя ведете. Назначили девушке свидание, а сами бросили ее и ушли танцевать.
– Так сложились обстоятельства, но вы тоже не теряли времени даром. Этот толстяк влюбился в вас по уши. Чувствует мое бедное сердце – быть драке.
– Толстяки не дерутся. Они смирные, как тюлени. Он будет плакать.
– Это еще хуже. Ну что, забудем инцидент и продолжим нашу исповедь?
– Да, забудем и продолжим…
– Ваша очередь.
– Дайте сосредоточиться… Налейте капельку… Такое вкусное шампанское…