Курс истории древней философии

Произведения Зенона до нас не дошли, за исключением немногих отрывков, так что его учение не может уже быть в точности различено от позднейших наслоений, тем более что Зенон часто является в наших источниках как бы собирательным представителем всей стоической школы, которому приписываются все ее учения. Несомненно, однако, что он и в действительности выразил ее общие идеи.

Преемником Зенона был Клеанф из Троады (331–251), человек необычайно сильной воли, строгой нравственности и воздержания, заслуживший прозвания «второго Гераклита» своим терпением, выносливостью и нравственной силой. Он был крайне беден и добывал себе средства к жизни, трудясь по ночам, чтобы иметь возможность днем слушать Зенона. Подобно своему учителю, он кончил жизнь самоубийством в глубокой старости. Он не отличался особой оригинальностью. Из других учеников Зенона известны: Персей, Аристон Хиосский, Герилл Карфагенский, Сфер Борисфенский, поэт Арат из Киликии.

Преемником Клеанфа был Хрисипп (281–208), остроумный диалектик, неутомимый преподаватель и ученый, второй основатель стоицизма, который развил его систематически в своих многочисленных сочинениях и защитил в целом ряде полемических трактатов против академиков и эпикурейцев. Хрисипп был одним из самых плодовитых писателей древности: его слог, правда, растянут и небрежен – Хрисипп был схоластом стоицизма, но авторитет его был безграничен. Ученики его распространили стоическое учение по востоку и западу; Диоген Селевкийский и ученики его, Антипатр и Архидам, занесли стоицизм в Рим и в Вавилон.

Наши сведения о стоицизме почерпаются преимущественно из сочинений римских стоиков, а также из сочинений Секста Эмпирика, Плутарха, Диогена, Цицерона и некоторых других писателей. Поэтому мы не имеем возможности отличить первоначальное учение Зенона от позднейших добавлений, сделанных его учениками и позднейшими стоиками. Но несомненно, что стоическая школа обладала большой замкнутостью, и нам известны лишь некоторые уклонения от основных идей школы.

Задача стоической философии состоит в том, чтобы найти твердое основание для нравственной жизни. Вместе с киниками стоики видят в человеческом знании лишь средство к добродетельному поведению и достижению блага; вместе с ними они стремятся сделать человека свободным и счастливым посредством добродетели. Поэтому они определяли философию как упражнение в добродетели – , Studium virtutis, sed per ipsam virtutem. начала Зенон сходился, по-видимому, с киниками даже в пренебрежении теоретическими науками. Ученик его, Аристон Хиосский отвергал логику как ненужную, физику как невозможную. Но впоследствии, по-видимому, сам Зенон и в особенности Хрисипп освободились от такой односторонности. Правда, и Хрисипп полемизирует против Аристотеля, полагавшего высшее благо в знании, в созерцании жизни : н признавал такую досужую жизнь своего рода самоуслаждением, служением удовольствию и утверждал, что цель философии заключается в том знании, которое ведет к истинной деятельности и постольку само составляет часть такой деятельности. По учению стоиков, истинная деятельность невозможна без истинного объективного познания; мудрость и добродетель – одно и то же; и философия, которая определяется как , есть в то же время «познание божеского и человеческого».

Напрасно было бы видеть в стоицизме исключительно этическое учение, хотя этический мотив преобладал в нем несомненно: его этика, которая носит такой же характер рационализма, как и прочие нравственные учения греков, основывается всецело на рациональном философском миросозерцании. И, несомненно, такое миросозерцание имело само по себе известную нравственную цену в глазах стоиков; некоторые из них, правда, выставляют напоказ свое презрение к чистой теории, подобно киникам, от которых они ведут свое начало; но уже одно сравнение с киниками указывает нам, насколько разнятся от них стоики именно в разработке теоретической философии – логики и физики, которой киники, действительно, не хотели знать.

Истинное добродетельное поведение, по учению стоиков, есть разумное поведение. Разумно то поведение, которое согласуется с природой человека и всех вещей. Добродетель состоит в том, что человек подчиняется вселенскому закону, всеобщему порядку, управляющему миррм. А для этого он должен познавать этот закон и этот порядок. Отсюда, как уже сказано мною, возникает по необходимости логика, исследующая вопрос о познаваемости вещей, и физика. И та и другая наука вполне подчинены этике.

Перейдем же к их теоретической философии. В своем стремлении к цельному, свободному от противоречий и чисто рациональному миросозерцанию стоики нередко являются эклектиками по отношению к предшествовавшей им философии: они поставили себе трудную цель – примирить дуалистическую философию понятия, развившуюся после Сократа, с первоначальным монизмом ионийской физики.

Логика стоиков

Так как, по учению стоиков, цель знания лежит не в нем самом, а в его практических последствиях и приложениях, то мы, естественно, должны ожидать, что и начало знания лежит не в нем самом, а в чем-либо внешнем. И действительно, у стоиков мы не находим логического идеализма Платона и Аристотеля, которые видели принцип познания в логических понятиях разума. Мы видели, что уже у Аристотеля теория познания как бы двоится: с одной стороны, разум есть начало познания, а с другой – оно коренится в опыте. С одной стороны, в человеке живет истинное начало познания, всеведущий ; [92] с другой стороны, человеческий ум есть tabula rasa – белый лист бумаги, на котором ничего не написано, на котором отдельные впечатления оставляют свои следы.

92

деятельный разум.

Стоики в своих поисках за реальным, положительным основанием для познания всецело основываются на опыте: они всецело принимают одну реалистическую сторону учения Аристотеля. Опыт есть источник познания; Платоновы идеи суть лишь отвлеченные понятия нашего рассудка. Мышление, выходящее от известного к неизвестному, от частного к общему, оперирует лишь с тем, что дано нам в ощущаемых впечатлениях опыта.

Душа есть – орошо выделанный папирус для записки. Все представления – , оставляющие содержание нашего знания, возникают из ощущений внутреннего или внешнего чувства, из оттисков или впечатлений внешних предметов, производящих внутренние изменения или движения души. Из восприятий такого рода образуется память, из памяти – опыт. Посредством умозаключения от наиболее обыденных, постоянно повторяющихся восприятий в людях, естественно, образуются некоторые общие понятия ( , notitale communes), оставляющие естественные предположения еловека, в которых он убежден до начала всякого научного исследования. Еще более отвлеченные понятия и общие выводы добываются рассудком человека, который путем умозаключений восходит от известного к неизвестному – к первым причинам и основаниям сущего. Результатом такого сознательного обобщения и доказательства является наука и научные, сознательные и постольку неопровержимые убеждения – .

Таким образом, источником знания является ощущение и умозаключение рассудка. Рассудок у стоиков не имеет другого содержания, кроме ощущений; вместе с тем стоики признают за ним право логического обобщения и умозаключения. Откуда же эти обобщения, откуда общее, если нам дано в действительности лишь частное, единичное? Киники были последовательнее в своем понимании; зато стоики были практичнее в своей непоследовательности: если невозможно истинное знание, то невозможно и правильное истинное поведение; ибо нельзя желать, не зная, чего желаешь, нельзя действовать без целей, нельзя разумно и хорошо поступать без сознательных общих принципов и убеждений.

Отсюда возникает вопрос, имеющий первостепенное значение у стоиков, – вопрос о критерии истинности наших знаний. Так как все наши представления образуются из наших ощущений или восприятий, то спрашивается: как и почему мы можем знать, какие наши представления истинны и какие ложны? По каким признакам мы можем отличать их?

Здесь сказывается практическая тенденция стоицизма. Критерием истинности представлений является та убедительность, с которой некоторые из них являются нашему сознанию, та непосредственная очевидность , оторая невольно заставляет нас - – оглашаться с ними. Представление, обладающее таким свойством, истинно, ибо оно есть не субъективная фантазия: только то представление, которое соответствует действительности и возбуждается действительным предметом, порождает в душе такое самоочевидное убеждение. С истинным представлением связано сознание, непосредственное усмотрение действительности; поэтому, соглашаясь с ним, мы схватываем, обнимаем, понимаем самый предмет. Поэтому Зенон называл представление, связанное с сознанием соответствующей действительности, понимательным представлением – – представлял его критерием истины.

Поскольку затем из представлений рождаются общие понятия, некоторые предположения, общие всем людям, постольку и эти предположения – , – меющие за собой общее согласие (consuetude или consensus hominium), могут рассматриваться как критерии истины.

Что же касается понимательного представления , о значение его свидетельства ограничивается: оно обусловливается диалектической и эмпирической проверкой представлений, отсутствием аффектов и других препятствий к познанию: ибо человеческая душа доступна страстям, болезням и различным движениям, которые смущают ясность ее зрения.

Стоики также очень много занимались формальной логикой и грамматическими исследованиями, в которых почти вся терминология создана ими.

Итак, логическое знание развивается непосредственно из телесного аффекта ощущения, имея с ним один общий корень – духовный и физический. Представления суть впечатления, отпечатки, производимые в душе вещами; из них наш разум естественно образует понятия, – при повторении однородных впечатлений поверяя их одни другими. Критерием истины наших представлений и понятий является их очевидность, заставляющая нас соглашаться с ними; или, что то же, таким критерием служит непосредственное сознание реальности, соответствующей отдельным представлениям. Как ни наивна такая теория познания сравнительно со сложными и запутанными учениями Платона и Аристотеля, она подкупала своей простотой и цельностью основной своей идеи, своим сочетанием крайнего наивного реализма с решительным рационализмом. Исходя из основного убеждения в единстве разума и материи, стоики, естественно, могли мирить такой рационализм с эмпиризмом или сенсуализмом, признавая непосредственную разумность самих ощущений. Поэтому нас не должно удивлять видимое противоречие исторических свидетельств, из которых одни утверждают, что отец стоицизма, Зенон, признавал критерием истины ощущения, а другие – что он видел такой критерий в «правильном разуме» . Стоиков любят делать эмпириками или сенсуалистами, забывая их метафизический реализм. Правда, они признают, что знание образуется из ощущений: вместе с эпикурейцами они видят в общих понятиях лишь результат многократных повторений опыта, причем «всеобщие истины» также получают эмпирическое объяснение, являясь лишь «предварением» частных случаев. Но, с другой стороны, не следует упускать из виду, что самые воззрения стоиков на ощущения существенно отличаются от воззрений современного сенсуализма. Под ощущением азумеются прежде всего сами чувства в их способности, точно так же, как и в их деятельности; эти чувства суть также «тела» или материи своего рода, органы «господствующей» части души, ее пневматические разветвления, как бы ее щупальца. Сами по себе эти чувства непогрешимы: они ощущают то, что они ощущают; но представления, вызываемые их впечатлениями нашей душе, могут быть истинны или ложны, т. е. соответствовать или не соответствовать вещам, как это показывает опыт. Истинные представления, в которых заключается критерий наших знаний, суть те, которые возникают в господствующей, разумной части нашей души, вынуждая ее соглаеие. Такие представления Зенон называет «понимательными представлениями» – . них совпадает чувственное и рациональное начало, точно так же, как субъект и объект, ибо они обнимают или понимают в себе свой предмет.