Курсант Сенька
Шрифт:
В целом распорядок не вызывал отторжения. Подъём в шесть утра, затем сорок минут зарядки. Учебные занятия — с восьми до тринадцати. Обед и отдых — с тринадцати до четырнадцати тридцати. Практика — с четырнадцати тридцати до семнадцати. Но самым ценным для меня оказался промежуток с восемнадцати тридцати до двадцати одного — время личных нужд и самоподготовки. Именно эти часы я мог посвятить спортивным тренировкам.
Впрочем, интуиция подсказывала: дальше всё будет не столь безоблачно. Вряд ли здесь отсутствует неуставные отношения или личности, которым спокойствие противопоказано… Потому я усиленно наращивал мышечную массу — чтобы при
Так я начал вливаться в жизнь этого заведения. В казарме нас разместили человек сорок. И вот после всех занятий и тренировок, когда старшина роты наконец оставил нас в покое, я завалился на кровать.
— А ты откуда будешь? — спросил меня сосед по койке, худощавый парень по фамилии Рогозин.
— Из Берёзовки.
— Из деревни, значит? Это здорово! — одобрительно кивнул кто-то из толпы рядом.
— А я вот из Омска. Вообще сюда прибыл с семьёй и здесь поступил, — вставил следующий.
Так вот я и начал знакомиться со своими товарищами по учёбе. Но меня беспокоил насущный вопрос — выданная форма оказалась маловата, и её следовало заменить. Особенно учитывая мои тренировки — скоро мышцы окрепнут, и одежда просто разойдётся по швам. А виноватым, разумеется, окажусь я.
— Слушайте, товарищи, у меня проблема, — обратился я к соседям. — Форма мне явно мала. Как бы её поменять?
— Тебе на склад нужно, — хмыкнул Лёха Форсунков, обладатель примечательного картофельного носа. — К прапорщику Гурову. Только это тебе вряд ли поможет, — добавил он, вызвав общий смех.
— Ясно, — кивнул я, мгновенно уловив подтекст. — Что ему нужно взамен?
— Старшекурсники говорят, что Гуров — целое явление! — усмехнулся Форсунков. — Он здесь уже двадцать лет на складе сидит, всё училище через него прошло. И даже если твоя форма на три размера меньше, просто так он ничего не выдаст. А договориться можно только с помощью пол-литра.
— Пол-литра? — задумался я. Задача сложная, но выполнимая. Хотя попадись я с ней — и отчисление обеспечено. — Вы уверены, что это сработает? Как бы Гуров сам меня не выставил с позором за такое предложение.
— Да тут все так делают, Семёнов! — похлопал меня по плечу крепкоплечий Овечкин. — Говорят, Гуров — мужик правильный, никого не закладывает. Только без уважения к нему не подходи. Начинай издалека: «Товарищ прапорщик, может, всё-таки посмотрим другой размер? У меня вот гостинец есть…» — и ставь перед ним заветную бутылку.
— Понял, спасибо.
Я погрузился в размышления о добыче пол-литра. Вариантов было немного, а задачу осложняло отсутствие знакомств среди старших. Можно попытаться договориться с кем-то из местных жителей во время дежурства на КПП, но неизвестно, когда меня туда назначат. Или обратиться к старшекурсникам, у которых больше связей и свободы передвижения, хотя это рискованно. Впрочем, любой вариант таил опасность — даже обращение к вольнонаёмным: техническому персоналу, уборщикам, поварам. Ждать увольнения в город — бред (ее так-то только на третьем курсе можно получать, а вот чтобы нас на первом отпускали это грандиозная редкость. Тянуть приходится чисто до каникул), а родителей просить привезти пол-литра во время редкого посещения — немыслимо.
Решено — налаживаю связь
со старшекурсниками, и чем скорее, тем лучше. Откладывать не стал — в личное время отправился на спортивную площадку. Там было немного курсантов, и я рискнул подойти к самому крайнему.— Разрешите обратиться? — произнёс я, соблюдая субординацию. В этих стенах неуважения не терпели, особенно к старшим курсам. Кто знает, может, он уже и срочную отслужил перед поступлением.
— Вольно, салага, — хмыкнул собеседник, поправляя фуражку с лаковым козырьком. — Чего надобно?
— Семёнов, первый курс, второй взвод, — отчеканил я по уставу.
— Костенков, третий курс. Выкладывай, зачем явился.
— Нужна помощь… Товарищ прапорщик… — я замялся на секунду, но решил говорить прямо. — Мне нужно достать для него поллитровку.
— Гляди-ка, смелый какой! — усмехнулся третьекурсник. — Первый месяц только, а уже за такие дела берёшься!
— Форма моя мала, того и гляди по швам разойдётся. Выбора особо нет. А как мне шепнули — просто так другой размер не выдают.
— Всё ясно, — Костенков понизил голос до полушёпота и настороженно оглянулся. — С тебя двадцать пять рублей! Сам понимаешь — тому дай, этому дай, да и дело рискованное.
Я уже догадывался, что дёшево не обойдётся… Благо деньги имелись.
— Согласен, — и я принес ему деньги.
— Теперь слушай внимательно, — Костенков сжал купюру в кулаке. — Завтра после отбоя жди у туалета второго этажа. И запомни накрепко: если спалишься потом — ты меня не знаешь, я тебя не видел, — он впился в меня цепким, настороженным взглядом. — Понял?
— Так точно.
— И ещё, — Костенков скривил губы в подобии улыбки, — с Гуровым поаккуратнее. Ляпнешь что-нибудь неуважительное — вылетишь вместе с этой поллитровкой отсюда, как пробка из бутылки советского шампанского на Новый год.
— Спасибо, товарищ курсант.
— Иди уже, — Костенков кивнул головой. — И в следующий раз подходи, только если я один и дам знак. Без самодеятельности. И я даже не пойму — ты глупый или отчаянно смелый, раз в первый месяц рискнул вот так к старшему с подобной просьбой подойти, — хмыкнул он с нескрываемым интересом.
Я чётко козырнул — отдал честь и зашагал прочь. Вот и сделан первый шаг во взрослую курсантскую жизнь в этом времени. Особого волнения я не испытывал, хотя попасться, конечно, не хотелось. Да и верить вот так просто курсанту с третьего курса было опрометчиво. Он мог забрать деньги, а потом подкараулить меня со своими дружками после отбоя и преподать «урок жизни» — мол, сам виноват, раз решил устав нарушить. Остался бы я без денег, да ещё и врагов нажил бы, потому что стоять столбом в таком случае не собирался.
Однако это был самый быстрый вариант решения моей проблемы. Риск — благородное дело, к последствиям я готов. А если всё выгорит, то считай, с первых дней обзавёлся полезным знакомством. По всему видно, что обращаться за подобной помощью придётся ещё не раз…
Через пару дней
Костенков всё же оказался верным своему слову, а то я уж было приготовился к худшему. Спрятав бутылку под гимнастёрку, я выбрал свободную минуту и направился на вещевой склад. Прапорщик Гуров оказался настоящим колоссом — под два метра ростом, с пышными усищами и характерной бородавкой на носу, придававшей его лицу особую выразительность.