Курсант Сенька

Когда я переступил порог, он восседал за столом у входа, словно секретарь партийной организации на собрании актива.

— Разрешите обратиться, товарищ прапорщик! — вытянулся я по стойке смирно, чувствя, как гимнастёрка натягивается на плечах.

— Обращайтесь, курсант, — процедил Гуров, не удостоив меня даже мимолётным взглядом. Судя по всему, настроение у него было хуже некуда.

— Товарищ прапорщик, гимнастёрка и брюки малы! Разрешите получить на размер больше? — отчеканил я. Отступать было некуда. Его хмурый вид не вызывал во мне особого трепета — всё-таки за плечами почти полвека жизни. Но здесь приходилось играть свою роль и помнить: времена иные, субординация — превыше всего.

Гуров медленно поднял тяжёлый взгляд и окинул меня с ног до головы, словно прицениваясь. Его усы дрогнули от негодования, как антенны у майского жука.

— По размеру всё выдано, товарищ курсант! А если чего не нравится, могу ещё на размер меньше подобрать! — отрезал он тоном, не предполагающим возражений.

Но такой приговор меня не устраивал. Вспомнив наставления Коли Овечкина, я решил идти ва-банк.

— Товарищ прапорщик, может, всё-таки посмотрим другой размер? — произнёс я с нарочитой небрежностью. Раз уж прыгать в пекло, то с головой. — У меня тут как раз сувенир имеется, — и достал заветную бутылку.

Усы Гурова мгновенно преобразились, приняв форму подковы — верный признак улыбки.

— Ладно, курсант, давай посмотрим твою форму! Может, и найдётся что-то подходящее… — он понизил голос до заговорщического шёпота. — Зайди после ужина, когда народу поменьше будет.

— Так точно!

Покинув склад, я с облегчением выдохнул — испытание пройдено. Неподалёку меня уже поджидали Овечкин, Форсунков и Рогозин.

— Ну что? Как прошло? — первым подскочил широкоплечий верзила Колька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Сделка заключена, — кивнул я, стараясь скрыть удовлетворение.

— Ха! — Овечкин с силой хлопнул меня по плечу. — Первый урок военной дипломатии освоен. Запомни — что в армии, что в военном училище без уважения никуда. Сегодня ты Гурову бутыль, а завтра он тебе новую шинель без очереди выдаст. Такие вот дела!

Я бы это уважением, конечно, не назвал — скорее вымогательство. Но пока я только осваивался в этой системе, присматривался к её неписаным законам. Дальше придётся учиться брать быка за рога. Пока же я здесь — никто, фамилия без звания. Но это временно…

Дни сменяли друг друга в неумолимом ритме. Я с усердием постигал историю КПСС, военную топографию, высшую математику, огневую подготовку, химзащиту и тактические учения на местности. Предметов хватало с избытком, но, к счастью, учёба давалась мне без особых затруднений. Это позволяло не корпеть над конспектами до глубокой ночи, а посвящать свободное время физическим тренировкам.

Во взводе я нашёл общий язык со многими, но особенно сблизился с Овечкиным, Форсунковым и Рогозиным. Со стороны наша четвёрка, должно быть, выглядела комично… Рогозин — тощий, как телеграфный столб, Форсунков — упитанный, словно колхозный поросёнок на откорме, Овечкин — крепкий, будто из былины сошёл, ну а я — увлечённый наращиванием мускулатуры, словно готовился к съёмкам на киностудии имени Горького.

Поначалу всё шло гладко — и с учёбой справлялись, и на практических занятиях не отставали. Пока Форсункову не взбрело в голову отправиться в самоволку. Нам, курсантам первого курса, увольнительные вообще почти не выдавали, как и второкурсникам, а более старшим и то исключительно как поощрение за безупречную учёбу и дисциплину, да строго по списку. Алексею же не терпелось до каникул — хотелось в город — в кинотеатр сходить, на девушек поглазеть, да перекусить чем-нибудь существеннее казённой пищи.

— Куда тебе ещё есть? На своё пузо-то глянь, — съязвил тогда Пашка Рогозин, поправляя ремень на худосочной талии.

— Меня хоть в отличие от тебя видно, — парировал Алексей, поглаживая округлый живот. — Я всего на пару часов. К утреннему разводу вернусь, вот увидите.

— Не к добру это, Лёха, — покачал головой Коля, сдвинув густые брови.

Но остановить его было невозможно. Кормили нас в училище калорийно, но без изысков, а Форсунков был гурманом от природы. Дождавшись отбоя, он ловко выскользнул через окно казармы и растворился в темноте. Окна располагались высоко, почти у самого потолка, и выходили аккурат к забору — идеальный маршрут для самовольщиков.

Делать нечего — мы улеглись спать. Подъём ранний, а до него нужно успеть идеально заправить койку, одеться по форме и выстроиться на плацу для утреннего развода. Режим в училище соблюдался неукоснительно, всё строго по уставу, без малейших отклонений.

Спал я крепко — от физических и умственных нагрузок засыпаешь мгновенно, без всяких стимуляторов. Мысли о прошлом отступили, времени на рефлексию просто не оставалось. И вот, хорошо поспав, я вдруг услышал приглушенный шёпот.

— Парни, помогите! — доносилось откуда-то сверху.

Я открыл глаза. Проснулся не я один — кровати моих товарищей тоже стояли неподалёку от окна. Поднял глаза и обомлел: в оконном проёме застрял Форсунков, беспомощно болтая ногами снаружи, словно перевёрнутый жук.

— Вытащите меня! Я застрял! — взмолился он, с отчаянием глядя на нас.

Мы с парнями переглянулись в недоумении.

— Ну ты даёшь! — вздохнул Коля. — Вчера же пролез как миленький.

— То было вчера, а сегодня вот! — скорчил кислую мину Алексей, пытаясь протиснуться в узкий проём.

— Хорошо брюхо набил, значит! — усмехнулся Паша.

И большая часть курсантов, натягивая гимнастёрки, разразилась сдержанным смехом, наблюдая эту картину, достойную карикатуры в «Крокодиле».

— Да поел, а тебе что, завидно? — невозмутимо ответил Алексей. — Братцы, только помогите, а?! Вам, между прочим, тоже гостинцев принёс.

— Давайте все вместе, — скомандовал я. — А то нам ещё одеваться и койки заправлять. — Раз-два, взяли!

И мы втроём с Овечкиным и Рогозиным, ухватив Форсункова за руки, стали тянуть его внутрь, но он только кряхтел и не сдвигался с места, да ещё и весь побагровел — того и гляди всё съеденное наружу вернётся.

— Ты как туда пролез вообще? — тяжело задышал Паша.

— Я вчера голодный был, а сегодня сытый, — буркнул ему в ответ Алексей.

Но едва он это произнёс, как в казарме раздался сигнал подъёма.

— Рота, подъём! — прогремел голос дежурного.

— Всё, нам хана, — прошептал Рогозин. — Через пять минут построение, а ты тут в окне торчишь!

— Может, маслом натереть? — усмехнулся Коля.

— Чтобы ему форму испоганить, а потом прапорщик Гуров его на лоскуты порвал? — хмыкнул я. — Нет, не годится. Да и где мы возьмём сейчас.