Курсант Сенька
Шрифт:
Я стою как громом поражённый. Военное училище? Опять?! В прошлой жизни отец тоже меня в военное пихал. И что теперь? Я здесь, в восьмидесятых, и всё по новой?
— Иди давай, не стой столбом! — подтолкнул меня батя к двери.
Выхожу во двор, а в голове мысли роятся — «Это что, карма такая? В прошлый раз военное было, а теперь снова туда? Может, это знак какой?» Черт! Я с досады пнул землю. Какая-то злая ирония судьбы!
Хотя, что толку злиться… Раз уж так складывается, надо готовиться! С сегодняшнего дня начну тренировки, чтобы нарастить мышечную массу. Ну а пока…
Я машинально захожу в стайку, а там вонь — хоть топор вешай! Свиньи
— У, рогатый чёрт! — прикрикнул я. Да уж — здесь мне не ринг, тут соперники похитрее будут.
Кое-как отчистился и поплёлся в другую стайку. Мама уже там, ловко доила корову, и молоко звонко струилось в алюминиевый подойник.
— Сенька, — говорит она мне, — ты телятам молока отнеси, да кошкам плесни в блюдце.
Я всё сделал, как велела — накормил всю живность. Притомился немного, но впереди ещё тренировка — откладывать нельзя, раз через месяц поступление. Выбежал за околицу, где никто не увидит, и давай отжиматься. Раз, два, три… На тридцатом задохнулся. Потом приседания, потом бег вокруг деревни. Вернулся домой уже в сумерках, взмокший, но довольный. За стол сел — и давай мясо уплетать. Картошку, хлеб — всё подчистую смёл. Батя с матерью переглядываются.
— Ты чего это как волк голодный? — удивляется мать. — Будто неделю не кормили!
— Растёт парень, — хмыкает батя. — В военном-то кормить будут похуже нашего.
А что я сделаю? Мне белок нужен для мышц, и как бы там ни питался раньше Сенька, я теперь после тренировок буду мясо уминать за обе щеки. После ужина забрался в свою комнатушку. Кровать железная с панцирной сеткой, на стене — плакат с Высоцким и вырезка из «Советского спорта» про боксёра Валерия Попенченко. На тумбочке — старенький приёмник «Океан-209», книжка «Как закалялась сталь» и фотография нашего класса. А в углу гантели самодельные из металлических блинов, запылённые от долгого бездействия. Но с завтрашнего дня они без дела валяться не будут…
Лёг на кровать, а пружины взвыли, как безумные. Смотрю в потолок и думаю — «Ну, держись, училище! Я снова дойду до конца и, может, тогда узнаю, почему именно военное…»
И только глаза прикрыл — ночь пролетела, как миг. Петухи разорались, словно на пожар. Я подскочил с кровати, аж пружины взвизгнули. Глянул в окошко — солнце только-только из-за леса выглядывает, а уже светло. Эх, благодать! Потянулся сладко и решил — пора! Нечего валяться колодой, когда такое утро!
Натянул старые треники болоньевые с вытянутыми коленками, майку-алкоголичку и выскочил во двор. Роса под босыми ногами — холодная, аж зубы сводит, но это же закалка! Побежал вдоль околицы, мимо покосившихся заборов, мимо палисадников с пышными георгинами. Бабка Нюра уже с эмалированным ведром у водоколонки стояла, заметила меня.
— Ты чего, как оглашенный, носишься спозаранку?
— Тренируюсь, баб Нюр! — крикнул я на бегу, не останавливаясь.
— Чего это? Чтобы с яблоками быстрее удирать? — усмехнулась она.
— Я не воришка, баб Нюр! Я для поступления в военное готовлюсь, — бросил на ходу и помчался дальше.
Обежал деревню по кругу — три километра, не меньше. Вернулся во двор, весь взмокший, но довольный. А потом, как и обещал себе, достал гантели и
начал качаться. Жим, разводка, бицепс — всё как в журнале «Физкультура и спорт» показывали.Затем отжимания — пятьдесят раз без передышки. И приседаний сотню отбарабанил. После устроил «бой с тенью» — прямо как Валерий Попенченко на Олимпиаде в Токио. Левой, правой, нырок, уклон! Апперкот, джеб, хук! Чувствую — пот градом льётся, майка хоть выжимай, но это всё для дела!
А в этот момент из дома выглянула мать и всплеснула руками.
— Сенька, ты чего как конь взмыленный? Иди, помоги лучше со скотиной управиться!
Делать нечего — побежал в стайку. Корова Зорька мычит, дойку просит. Свинья Машка в загородке хрюкает, курицы квохчут. Обо всех позаботиться надо, чтобы было что к столу подать. Я быстро управился — коровку подоил, свиней накормил, курам пшена насыпал. Впервые, кстати, всем этим занимался, но получалось неплохо благодаря опыту и воспоминаниям этого самого Сеньки.
— Ну ты, Сенька, прямо как заведённый сегодня! — удивлялась мать. — Носишься куда-то, словно на пожар спешишь!
Я лишь улыбнулся в ответ и пошёл завтракать. Мамка на стол поставила молоко парное в глиняной кружке, пироги с мясом и картошку. Я как сел, так всё и смёл подчистую. Три пирога умял, молока две кружки выхлебал.
Мать только глаза вытаращила.
— Ты чего ешь, будто неделю голодал? Раньше так много не ел!
— Мам, мне силы нужны! — говорю. — Я к поступлению готовлюсь, спортом занимаюсь. В военное училище пойду, там знаешь, какие нормативы?
— Молодец, сынок, — она улыбнулась и погладила меня по голове. — Ну, давай, старайся.
И едва мать это сказала, слышу — калитка скрипнула. Смотрю в окно — Борька идёт, дружок мой. Худощавый такой, с непослушным чубчиком набок.
— Здорово, Сенька! — кричит с порога. — Чем занимаешься?
— Да вот, только завтрак закончил, — отвечаю.
— Слушай, — Борька хитро прищурился, — сегодня в клубе танцы. Пойдёшь вечером? Говорят, девчонки из соседней деревни приедут. И музыка будет — обещали пластинки крутить! Поставят что-то из ВИА!
— А почему бы не пойти? Конечно! — отвечаю. — Только мне ещё потренироваться надо.
— Ну давай, качайся, деревенский Жаботинский! — усмехнулся Борька. — До встречи!
Помахав ему, я ещё раз пробежался перед вечером, потом во дворе на самодельном турнике повисел — подтягивался, пока руки не отнимались. Решил и баньку растопить. Натаскал воды из колодца, дров наколол, затопил. Пока баня разогревалась, пошёл берёзовый веник запарить.
Ох, и хороша банька по-чёрному! Жар такой, что дух захватывает! Забрался на полок, охаживаю себя веником — только шлепки разносятся. Плесну ковшиком на каменку — и шипение по всей бане! Пар такой густой, что глаза слезятся. Красота! А после — в кадку с холодной водой! Аж дыхание перехватило! Вот это жизнь! Здесь я словно заново вкус к жизни ощутил после долгих лет.
Чистый, распаренный, вернулся домой. Достал из шкафа свой парадный наряд — джинсы-варёнки (батя выменял их в городе у фарцовщика на трёхлитровую банку самогона), рубашку с отложным воротником, а поверх — олимпийку «Адидас» с тремя полосками (не настоящая, конечно, но издалека не отличишь). На ноги — начищенные до блеска кроссовки «Два мяча».
Батя глянул на меня и нахмурился.
— Куда это ты вырядился? Какие танцы? Тебе скоро поступать!
— Да пусть сходит, Пётр! Что ты? — вступилась за меня мать. — Последние деньки перед учёбой, пусть развеется!