Курсант Сенька

Гриша расстреливал последнюю ленту, пулемет раскалился докрасна. Толик отстреливался из пистолета — его автомат заклинило от проклятого песка. Но вдруг небо прорезал знакомый рев — турбины «Грачей». Два Су-25 выскочили из-за хребта, как ястребы на охоте.

— Авиация! — завопил Усевич, голос сорвался от радости. — Наши идут!

— Всем лечь! Обозначить позиции! — Петренко выхватил сигнальную ракету, руки дрожали от напряжения.

Красная звездочка взвилась в небо. Летчики поняли — развернулись и обрушили на душманов ад из НУРСов и тридцатимиллиметровых снарядов. Горы взревели. Камни летели, как шрапнель, а крики моджахедов тонули в воющем металле.

— Теперь наша очередь! — рявкнул старшина, вскакивая. — В атаку!

Они поднялись и понеслись вперед, добивая деморализованного противника. Кирилл бежал, стреляя на ходу, адреналин жег вены, заглушая страх и усталость. И бой оборвался так же резко, как начался. Уцелевшие душманы растворились в расщелинах, оставив мертвых товарищей кормить воронов.

— Доклад о потерях! — Петренко обводил взглядом своих бойцов, считая живых.

— Димка поцарапан, — доложил Кирилл, утирая кровь с разбитой губы. — Остальные на ногах.

— Рахмон! — крикнул старшина в сторону БТР.

Из люка показалась окровавленная башка водителя.

— Жив, товарищ старшина! — выкрикнул механик-водитель, морщась от боли. — Осколок в плечо угодил, но машина на ходу!

— Молодец! — Петренко резко развернулся к радисту. — Толик, бей в эфир — задача выполнена, завал ликвидирован, потери минимальные.

Усевич застрочил в рацию и через минуту поднял голову.

— Товарищ старшина, приказ — возвращаемся на базу. Вертушка с ранеными уже в воздухе.

Когда же они загружались в БТР, Димка прижался к Кириллу.

— Спасибо, что помог.

— Да брось ты, — Козлов закурил дрожащими пальцами. — Мы же клялись — все домой вернемся. Все до одного.

Гриша тем временем молча возился с пулеметом, но Кирилл видел — у того руки ходуном ходят. Даже железные парни ломались под этим прессом.

— Мужики, — старшина заговорил, когда БТР рванул с места, — сегодня фарт был с нами. А завтра опять в пекло полезем. Запомните раз и навсегда — мы сюда приехали не подыхать. Мы здесь для того, чтобы дело сделать и домой вернуться. Живыми и здоровыми.

Кирилл уставился в бронированное окошко на проплывающие скалы. Каждый день здесь — как экзамен. На прочность, на братство, на готовность подставить грудь за товарища. И пока они держались кучей, пока прикрывали спины друг другу — шанс увидеть родную землю оставался. БТР грохотал по серпантину, уносясь от места боя. А Кирилл мечтал только об одном — провалиться в сон и забыть этот чертов день хотя бы на несколько часов…

Глава 18

Индия

Октябрь

1984 год

В Дели висел густой утренний туман. Индира Ганди по привычке поднялась с рассветом. Зеркало отразило лицо женщины, которая шестнадцать лет держала Индию в железных объятиях власти. Морщины на ее лице залегли еще глубже после «Голубой звезды» — операции в Золотом храме, которая расколола страну пополам.

— Мадам, завтрак подан, — прошептал слуга у порога, не смея переступить черту.

— Рам, передай охране — через полчаса выхожу. Устинов ждет интервью в саду.

В караульной комнате тем временем сикхские телохранители Беант Сингх и Сатвант Сингх обменялись взглядами. Беант служил девять лет — верой и правдой. Теперь его кулаки сжимались сами собой. В глазах плясал тот же огонь, что жег сердца тысяч сикхов после осквернения святыни.

— Брат, час пробил? — выдохнул он на панджаби.

— Пробил. За народ. За храм, — голос молодого Сатванта дрожал, как натянутая струна.

А в 9:15 утра Индира Ганди вышла из резиденции на Сафдарджанг-роуд. Ярко-оранжевое сари полыхало вызовом — цвет, который сикхи восприняли как плевок в лицо. Питер Устинов ожидал в саду, готовый к съемкам.

— Доброе утро, миссис Ганди, — поклонился британский актер и режиссер. — Начнем?

— Мистер Устинов, вчера в Ориссе я сказала странные слова — «Неважно, жива я или мертва — Индия будет жить вечно». Сама не знаю, откуда они взялись.

Дорожка которая вела к павильону казалась бесконечной. Беант Сингх замер у калитки, рука инстинктивно легла на кобуру. Премьер-министр приблизилась. Он сложил ладони в «намасте».

— Сардарджи, — кивнула она, используя почтительное обращение.

Но Беант выхватил револьвер и произвел три выстрела в упор. Оранжевое сари впитало кровь, как промокашка чернила. И Сатвант Сингх тут же полоснул очередью из автомата — тридцать пуль за секунды.

— Халистан зиндабад! — взревел Беант, вскидывая руки к небу.

Питер Устинов окаменел на месте — реальность рухнула, как декорации. Охранники ринулись к месту покушения, но поздно. Через минуты Беанта застрелили на месте, а Сатванта скрутили. А в больнице Всеиндийского института медицинских наук врачи боролись за жизнь премьер-министра. И в 14:20 битва была проиграна. Раджив Ганди прилетел из Западной Бенгалии с лицом цвета мела. Но перед журналистами он держался, как мог.

— Мать отдала жизнь за единство страны. Прошу всех граждан Индии — сохраняйте спокойствие. Не дайте ненависти растоптать то, за что она умерла, — однако слова повисли в воздухе — Индия уже горела в кипящей ярости.

К вечеру толпы индусов хлынули на улицы — кровь требовала крови сикхов. В Трилокпури торговец Гурдип Сингх спускал железные жалюзи своей лавки, когда до него донеслись приближающиеся крики.

— Убийцы! Предатели! Смерть сикхам!

— Папа, что случилось? — двенадцатилетний Манприт выглянул из-за прилавка, в глазах мальчишки плескался страх.

— Беги домой! Сейчас же! — Гурдип толкнул сына к черному ходу. Он знал — начинается то, от чего холодел его желудок последние месяцы.

Толпа хлынула на улицу с железными прутьями и канистрами бензина. Впереди орал местный активист Конгресса, размахивая руками, словно дирижер смерти.

— Они убили нашу мать! Индира-джи больше нет! Покажем этим псам, что значит поднять руку на Индию!

Дома сикхов вспыхивали один за другим. Мужчин забивали насмерть, женщин волочили в переулки. Полиция либо курила в сторонке, либо сама хватала дубинки.