Курсант Сенька

— Знаете что, — Тэтчер отложила вилку, её голос стал мягче, — в вас есть нечто… непривычное. Вы ломаете шаблон советского лидера.

— А вы, Маргарет, — он произнес её имя, словно пробовал на вкус дорогое вино, — разрушаете стереотип западного политика. В вас живёт принципиальность, которую я уважаю, даже когда она направлена против меня.

Ночь уже накрыла Чекерс чёрным покрывалом, но в холле особняка воздух дрожал от предчувствия перемен.

— Михаил Сергеевич, — Тэтчер протянула руку, и это было больше, чем жест вежливости — это был мост через пропасть, — я полагаю, нам по пути.

— Разделяю ваше мнение, Маргарет. Кажется, мы присутствуем при рождении новой эпохи.

А когда после огни советского кортежа растворились в декабрьской тьме, Тэтчер так и осталась стоять у окна. И завтра она бросит журналистам фразу, которая прогремит на весь мир — «С господином Горбачёвым можно иметь дело». Но сейчас она просто ощущала, что мир изменился…

* * *

Временем ранее

Бейрут

Грузовик с сирийскими номерами полз по изуродованным улицам Бейрута, словно раненый зверь. Воронки от снарядов зияли в асфальте — черные пасти войны. Под брезентом в кузове покоились сокровища тысячелетий, а Самир Хаддад нервно затягивался сигаретой, не сводя глаз с часов.

— Через двадцать минут блокпост, — прохрипел водитель Мустафа, костяшки пальцев побелели на руле. — Документы при тебе?

— При мне, — Самир похлопал по папке с липовыми накладными. — Мрамор для реставрации мечети в Дамаске. Кто станет копаться в такую чертову ночь?

Абу Марван примостился сзади, автомат прижат к груди. Шрам на его левой щеке побагровел.

— А если вскроют? — бросил он, не отрывая взгляда от дороги.

— Не вскроют, — отрезал Самир, но голос предательски дрогнул. — У меня люди в сирийской разведке. Полковник Асад получит свой кусок.

Молодой же Халиль ехал следом в отдельной машине, охранял самое дорогое — диадему из Библоса и золотые монеты. Руки тряслись не от страха — от азарта. Впервые в жизни держал настоящее сокровище.

Блокпост вынырнул из темноты — несколько сирийских солдат с фонариками. Мустафа притормозил и опустил стекло.

— Документы, — монотонно бросил сержант и протянул руку.

Самир передал папку, изображая спокойствие. Сержант полистал бумаги, полоснул фонариком по кабине.

— Что везете?

— Мрамор для мечети, — ответил Самир, доставая пачку долларов. — Срочный заказ из Дамаска.

Сержант взвесил пачку в ладони, кивнул и махнул рукой. И грузовик покатил дальше. Да только через час, когда огни Бейрута растворились за холмами, Абу Марван позволил себе расслабиться.

— Самое поганое позади, — сказал он, закуривая. — В Дамаске нас ждет Фарид.

— Фарид Малуф? — переспросил Мустафа. — Торговец древностями?

— Он самый, — кивнул Самир. — Склад у него в старом городе. Там перепакуем и отправим в Стамбул. Мой человек в турецкой таможне уже в курсе.

Халиль же в соседней машине говорил по рации.

— База, база, это Сокол. Груз цел, движемся по плану.

— Понял, Сокол. Швейцарская сторона готова — банковские счета открыты, — голос из эфира ответил сквозь помехи.

И в Дамаске их встретил Фарид Малуф — невысокий тип с пронзительными глазами и холеной бородкой. Его антикварная лавка в христианском квартале прикрывала дела потемнее.

— Самир, дорогой! — он обнял антиквара. — Слышал, в Бейруте снова жарко.

— Жарко, зато денежно, — усмехнулся Самир. — Покажешь склад?

Фарид провел их лабиринтом узких улочек к старому караван-сараю. А в подвале — просторный склад, битком набитый ящиками.

— Здесь надежно, — сказал Фарид, щелкнув выключателем. — Соседи думают — ковры храню.

Их разгрузка растянулась на два часа. Каждый предмет Самир лично осматривал и заносил в блокнот.

— Саркофаг царя Ахирама — бесценен, — шептал Самир, словно молитву, поглаживая древние письмена дрожащими пальцами. — Швейцарцы за него душу дьяволу продадут.

— Куда конкретно тащить будем? — Абу Марван сплюнул в угол, проверяя магазин автомата.

Самир замер, затем медленно извлек из нагрудного кармана потертую визитку.

— В Женеве сидит один тип — Герр Циммерман. Частная галерея, золотые руки — и совесть как у гиены. Происхождение экспонатов его не волнует, — голос стал жестче. — Но есть рыбка покрупнее.

— Кто?

— Американец — Стерлинг. Живет он в Нью-Йорке, но сейчас мотается по Европе, прячется от кого-то. — Самир наклонился ближе, понизив голос до хрипа. — Говорят, у него в шотландском замке подземный музей. Платит вдвое больше, но требует, чтобы даже тень не знала о сделке.

Фарид разлил кофе в треснутые стаканы и сел рядом. Но руки у него тряслись.

— Самир, ты же понимаешь, что делаешь? — в голосе звенела боль. — Эти камни — душа нашего народа. Финикийцы, римляне… Их память уходит в никуда.

— История детей не кормит! — рубанул Самир, и в глазах его вспыхнул огонь. — А война может кончиться завтра, и тогда все вернется в музей. Мы просто… временные хранители.

— Временные хранители, — эхом отозвался Фарид, и в словах его была вся горечь мира. — Красивые слова для грязного дела.

Абу Марван вскочил и передернул затвор.

— Философию — в сторону. Думать надо о том, как живыми отсюда выбраться! Когда груз отправляем?

— Завтра ночью, — Самир говорил быстро, решительно. — Фарид, организуешь транспорт до турецкой границы?

— Организую, но дорого встанет.

— Деньги — не проблема. Главное — чтобы надежно.

Халиль молча слушал, не отрывая взгляда от золотой диадемы. В свете керосиновой лампы древние камни играли всеми цветами радуги, словно живые.

— Красота… — прошептал он, и в голосе была тоска.

— И очень дорогая красота, — добавил Самир. — Лондонский коллекционер за эту диадему три миллиона предлагает. Стерлинг — пять.

— А что за человек этот Стерлинг? — Фарид не мог скрыть любопытства.