Квантовая теория любви
Шрифт:
— Только… с чего бы начать… это насчет того, что ты унаследовал…
— Унаследовал?
— Да… именно это слово употребил твой дед перед смертью.
— Папа, вопросы наследства меня сейчас совершенно не интересуют. К чему вообще этот разговор? Это все сейчас неважно.
— Да… Извини. Поговорим об этом в другой раз.
И Фрэнк унес свой стул в кухню и ушел к себе наверх, переполненный сожалением.
13
— Пойду прогуляюсь, — сказал Лео однажды после
Мать глянула на него поверх газеты, которую не читала. Она теперь частенько садится поближе к нему с газетой или книгой в руках. Ева боится оставлять его одного, однако и наблюдать за ним в открытую тоже нельзя. Но если Лео вдруг захочется поговорить, она рядом.
15
Запись 68
Слоны чем-то похожи на нас: живут до семидесяти лет, процесс полового созревания у них завершается годам к двадцати, образ жизни — стадный. Сегодня я отправился в Институт посмотреть, какие имеются доказательства, что слонам не чуждо чувство грусти. И вот что я обнаружил. Когда дикий слон умирает, другие члены стада собираются вокруг тела и несколько дней стоят будто в почетном карауле.
Зафиксирован случай, когда такой «караул» несли более ста особей, причем один слон более шестидесяти раз кряду пытался поднять усопшего и поставить на ноги. Иногда товарищи по стаду прикрывают покойного ветками и листьями. Порой они удаляются, выказывая все признаки горя, но назавтра возвращаются отдать поклон ушедшему.
Отмечен случай, когда одна слониха отделилась от стада и прошла более тридцати миль, чтобы отдать дань памяти скончавшемуся недавно самцу.
Всякий раз, когда стадо проходят мимо места гибели слона, они останавливаются и довольно долго стоят в молчании, а иногда оказывают телу знаки особого внимания, как бы оплакивая потерю.
В одном зоопарке в Индии слониха видела, как при родах умерла ее соседка по вольеру. Свидетельница смерти долгое время стояла неподвижно, пока под ней не подогнулись ноги, и потом три недели лежала, свернув хобот и сложив уши, отказывалась от еды, и служители беспомощно смотрели, как она умирала с голоду.
— Составить тебе компанию? — спросила она.
— Нет.
— Мы бы чудесно прогулялись вдвоем.
— Нет.
— Ладно, иди развейся… Куда думаешь направиться? Может, возьмешь машину?
— Нет, спасибо. Я просто хочу пройтись.
Лео зевнул, спустился к двери, не развязывая шнурков сунул ноги в кроссовки, вышел на улицу и зашагал куда глаза глядят. Позади остались типичные для пригорода дома, скверы, небольшие магазинчики… Вскоре он понял, что ушел от дома очень далеко. Какие-то заброшенные развалюхи, склады, пакгаузы. Но он все шел и шел вперед, пытаясь подавить нарастающую панику, которая не отпускала его с самого утра. Неужели эти боль и равнодушие, медленно разъедающие душу, никогда не пройдут? С каждым днем боль сильнее, а мир вокруг словно рассыпается, и не за что ухватиться. Даже время, этот верный целитель, против него.
Начало темнеть. Как внезапно спустились сумерки. Колено пронзила резкая боль — а ему-то казалось, все давно зажило. Только шрам остался — память о поездке с Элени. Похоже, он заблудился. В конце улицы показался паб довольно сомнительного вида, и Лео вдруг осознал, что умирает от жажды. Должно быть, тихая, унылая забегаловка, пара грузчиков-забулдыг, поникших за стойкой, да хозяин, для которого и пенни заработать — событие. Прежде ему и в голову не пришло бы заглянуть в такое заведение, но теперь в самый раз.
Лео толкнул обшарпанную дверь и пораженно замер: дым такой, что хоть топор вешай, зал забит горланящими мужиками, явно ускользнувшими из-под опеки жен. Людей столько, что Лео с трудом протиснулся внутрь. Посетители со стаканами в руках стояли спиной к выходу и жадно тянули головы, пытаясь что-то рассмотреть.
— Тютелька в тютельку подоспел, кореш, — проорал прямо в ухо какой-то человек. — Представление как раз начинается. Протолкаешься к бару, с меня «Гиннесс».
Лео пробрался вперед. Вокруг ожесточенно топали и хлопали. На крошечную сцену выскочила молодая женщина в шубке из искусственного меха. Повернувшись к зрителям спиной, она расставила ноги, подбоченилась и замерла — секунд на тридцать, не меньше. Толпа свистела и улюлюкала. Женщина подняла руки и щелкнула пальцами. Зазвучала песня Мэрилин Монро «Я хочу, чтобы ты любил меня». Шубка соскользнула на пол, женщина
надула губы и оглянулась через плечо. Старый трюк сработал безотказно. В пивной сразу воцарилась тишина. Мужики в молчании пожирали стриптизершу глазами. Она повернулась к залу: кружевная комбинация, пояс с чулками и туфли на высоком каблуке. Ей лет двадцать, не больше.Вспотевший Лео с трудом, но пробился-таки к бару. Дым ел глаза.
— Вот двадцатка, — крикнул Лео величественному бармену, — налей мне выпить.
— Задачка. Что предпочитаете, сэр, пиво, вино, что покрепче?
— Даже не знаю… пиво и чего покрепче.
— Как насчет пяти кружечек и пяти рюмочек?
— Отлично. Наливай.
Лео смотрел на стриптизершу и чувствовал присутствие Элени. Она снова с ним, парит над головой. Он принялся пить, рюмку за рюмкой.
— Уходи, — шептал он, — и не суди меня. Здесь мне самое место.
Но про себя он знал, что это неправда. Хотя… Может, в нем что-то меняется? Жизнь без любви, так хоть с плотскими удовольствиями?
На девушке теперь только лифчик и трусики, она крутит грудью перед носом стоящих в первом ряду, явно призывая поделиться с ней наличностью. Зрители смущенно похохатывают и свистят, поглядывают друг на друга, роются в карманах. Наконец нашелся смельчак — юный веснушчатый коротышка с длинными жирными волосами протянул руку с зажатой в ней пятеркой. Приятели выпихнули его вперед. Стриптизерша цапнула банкнот и спрятала в лифчик. Сразу же еще несколько человек решились раскошелиться. Когда со сбором средств было покончено, зрители выдернули из толпы и положили на сцену к ногам девушки молодого парня. Лицо его было багрово от пива и разбушевавшихся подростковых гормонов, он вскочил и победно воткнул в воздух кулак. В ответ толпа затянула «С днем рождения». Юнец повернулся к девушке и принялся вихлять бедрами в нелепом подобии эротического танца. Она схватила парня за рубашку и, глядя прямо в глаза, обвила его правой ногой, прижала к себе и затряслась в конвульсиях фальшивого наслаждения. Парень попытался поцеловать ее в шею, но девушка резко отшатнулась, качнула головой, развернула свою жертву лицом к публике и заставила поднять руки. Палец ее коснулся губ парня, заскользил по шее, груди, животу, все ниже, ниже…
Толпа взорвалась восторженным воплем, и Лео вместе с остальными. Элени исчезла в клубах дыма.
Девушка задрала на юнце рубашку, обнажив безволосый, вислый живот, ухватилась за ремень. Парень инстинктивно прикрылся. Она отступила на шаг и приказала ему завести руки за спину. Зрители гоготали от души. Стриптизерша вытянула из брюк ремень и связала парню руки за спиной. Жертва (или герой?) нервно хихикал и плотоядно облизывался. Госпожа потянула за молнию, брюки упали. Публика орала все громче.
Происходящее захватило Лео, ему нравились эти раскрасневшиеся похотливые лица, горящие первобытным вожделением глаза, нравился проглянувший из-под наносной цивилизованности хищник. Кулаки у Лео сами собой сжались, он не замечал, что одержимо колотит по стойке бара.
Сделай его, трахни. Здесь ему самое место. Продажные девки да низкопробные зрелища — все, что ему осталось. Он убийца, и это расплата. Давай лучше сядем впереди— этими словам он обрек Элени на смерть. Рана его обнажена, и он щедрой рукой посыпает ее солью, корчась от боли, — он заслужил это, заслужил. Все человеческое в нем умерло вместе с Элени, осталось лишь животное. Этим животным он и пребудет до конца жизни.
Лео опрокинул последнюю рюмку.
А стриптизерша явно знает свое дело. Ярко-красный коготок скользил по черным трусам парня, медленно, вкрадчиво. Нет, наверное, ни одного человека в баре, кто не чувствовал бы этот палец на своей коже. Рука нырнула в трусы и сжала член. Встало, наверное, у всех. Только не у несчастного парня. Безжалостная мучительница спустила трусы, демонстрируя всем его вялый позор, и толкнула к краю сцены; бедняга споткнулся и повалился вперед, прямо в руки приятелей.
Лео отправился на поиски туалета. На душе было мерзко. Он протолкался мимо сцены (девушка как раз сняла лифчик), отыскал дверь в дальнем конце помещения. За дверью коридор. Он прислонился к стене, вытер пот со лба. К горлу подступила тошнота. Согнувшись пополам, Лео толкнул первую попавшуюся дверь.
Это не туалет, а гримерка. Лео сглотнул и, часто дыша, привалился спиной к двери. Подавив приступ тошноты, нащупал выключатель. Столик, заваленный косметикой, стул с перекинутыми через спинку джинсами. В зеркале отразились пустые глаза, бледное лицо, наморщенный лоб, обвислая кожа. Куда подевалась его молодость? Или здесь просто слишком яркий и безжалостный свет?