Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

– Как находите, господа, мою мысль, прав я или я ошибаюсь? – обратился он к нам. И, не выждав ответа на предложенный вопрос, продолжал:

– Я думаю, как было бы хорошо устроить здесь на краю – на юру свою колонию однодворцев и зажить вовсю своею новой, особой жизнью, будем пахать, сеять, собирать в житницы… Александр Павлович, что вы скажете? – обратился Лев Николаевич к Сердобольскому [257] .

– Идея ваша мне очень нравится, не знаю как вы, как другие, а я не прочь вступить в члены проектируемой вами колонии, – ответил Сердобольский.

257

А. П. Сердобольский (ум. в 1890 г.) – студент Московского университета; преподавал в Головеньковской школе.

– Анатолий Константинович [258] , а вы как думаете? Ведь тогда на лоне природы пропеть с Евгеньей свет Харитоновной дуэт «С тобой вдвоем сколь счастлив я…» совсем иной смысл получится, не так ли?

– Ну что ж, Лев Николаевич, я всею душою следую за вами. Мне терять нечего. Я давно сжег за собою корабли, покончив расчеты с университетом, с цивилизацией… О возврате мне и думать нечего. Лично я полагаю, что всякая деревенская девка или баба – вроде Алены свет Ивановны или Евгении Харитоновны не в пример привлекательнее наших тепличных восковых фигурок, в которых еле тлеется жизнь, – ответил Анатолий Константинович.

258

А. К. Томашевский.

А Сергей Леонтьевич [259] только недоверчиво качает головой.

– Вижу, вижу, что вы не одобряете нашей идеи, – заметил Лев Николаевич.

– Нет, Лев Николаевич, вашей идее я сочувствую, она мне нравится, но только в перспективе, на практике же, мне кажется, она трудно осуществима. Подумайте, возможно ли сочетать две крайности, два несочетаемые начала, два противоположных мировоззрения, ничего общего между собою не имеющих и взаимно друг друга парализующих. Это во-первых, а во-вторых, природа и жизнь человеческая скачков не любят. Вам предстоит не книжки читать, не узоры плести и не в идиллию играть, – нет, ваша новая жизнь на первых же порах предъявит к вам самые реальные, самые насущные требования. Крестьянская жизнь, крестьянский труд – не забава. Чтобы научиться сеять, жать, молотить, пахать, боронить, нужно пройти жестокую школу труда, на изучение которой придется потратить не один десяток лет. Ведь вопрос не в том, нравится мне или не нравится ваша идея общежития, а в том, способны ли мы осуществить ее в нашей колонии, с нашими познаниями и силами. Дело – одно, а иллюзия – другое. Нет, Лев Николаевич, как ни заманчива ваша мысль, как ни очаровательны ваши деревенские красавицы, но членом вашей колонии, при всем моем сочувствии к ней, я отказываюсь быть.

259

С. Л. Гудим, студент Казанского университета, был преподавателем в Богучаровской школе.

– Не огорчайте нас, Сергей Леонтьевич, вашим обычным скептицизмом, – заметил ему Анатолий Константинович, – мы не неволим вас вступать в нашу колонию с непременным условием связывать себя узами Гименея. Оставайтесь девственником до конца жизни. Это ваш удел, скептик вы этакой! Только имейте в виду, что при распределении занятий в нашей будущей «утопии» мы нашли бы вам подходящее занятие, – выбрали бы вас общественным пасечником, и ходили бы вы за нашими пчелами, изучали бы их жизнь и нравы, приносили бы нам соты, а мы поочередно вас кормили бы, обували бы и жалованье платили, с условием «не уезжай, голубчик мой, не покидай страны родной!»…

– Пожалуй, на таких условиях я согласен и спорить с вами не буду, готов принять ваше предложение, потому что оно практически осуществимо и по роду моих занятий оно мне близко, – решил Сергей Леонтьевич.

– Ну и прекрасно, вы среди пчел, а мы с Львом Николаевичем «на краю – на юру», при сельце Ясенки, устраиваем свой однодворческий поселок и будем наслаждаться прелестями здоровой, деревенской жизни, – ответил ему Анатолий Константинович.

Не раз возвращались мы к излюбленной теме об устройстве жизни на новых началах, была даже предпринята экскурсия для осмотра пустопорожней земли, принадлежащей Льву Николаевичу, годной под поселение, но как самый осмотр, так и все дальнейшие разговоры ни к каким результатам не привели, дальше воздушных замков и прекрасных мечтаний не шли.

III

Редакция и контора по изданию журнала «Ясная Поляна» [260] помещались в Москве. В. М. Попов, негласный редактор и секретарь редакции, слал из Москвы одно требование за другим об уплате типографских расходов по предъявленным счетам Катковской типографии. Студенты-учителя, приезжая на съезды в Ясную Поляну, просили для надобности школ и для своих личных нужд отпустить им «аванса». Сотрудники за напечатание статей своих в журнале и в детских книжках требовали гонорара. Графский староста ежедневно докладывал о работах, сделанных в огороде, в саду, в поле, в риге при молотьбе зерна. По субботам контора выплачивала поденным недельный заработок. Экономия и графский двор имели свои особые требования. В конторской кассе нередко ощущался недостаток денег. Управляющий имением немец Ауэрбах, рекомендованный как ученый агроном, однажды встретился с нами на одной из прогулок и, когда кто-то осведомился о какой-то покупке, отрицательно качнул головой и на вопрос Льва Николаевича – «почему», постукивая двумя медяками, иронически, ломаным русским языком, заметил: «Вот все наше казначейство, все наше казначейство». Эта рискованная фраза не прошла ему даром. Всех занимал один и тот же неотложный вопрос – деньги и деньги. Но где их взять, вот задача?

260

Полное название журнала: «Ясная Поляна. Школа. Журнал педагогический, издаваемый гр. Л. Н. Толстым». Первый номер вышел в январе 1862 г., последний (№ 12) – в марте 1863 г.

Издание автора «Детство и Отрочество» было запродано Давыдову (кажется) за 1000 рублей [261] . «Поликушка» и «Казаки» пошли на уплату Каткову типографских расходов и личного долга автора. Кредитных учреждений в смысле земских земельных банков тогда не существовало. Больше оперировали частные лица. В Туле проживал некий Копылов, который в своей особе сосредоточивал все банковские операции по части «купил и продал». Он скупал зерновой хлеб, торговал скотиной, покупал на сруб лес. Его расчетливый, купеческий глаз облюбовал в графском имении дивную рощицу и тут же, подле, небольшой «заказник». Сначала пошел на сруб «заказник», а затем пришла очередь и рощице. К неприятностям внутренного распорядка присоединились неприятности внешние, служебные, по должности мирового посредника. Лев Николаевич сдал должность своему кандидату и перестал ездить на заседания уездных и губернских присутствий по крестьянским делам. Тем не менее школьные занятия, редакционные работы, цензурные придирки, денежное стеснение росли, в зависимости от этого росли и заботы по их регулированию… Лев Николаевич стал жаловаться на недомогание, на хандру. Открыл у себя присутствие чахотки. Хотя болезнь эта мало соответствовала его крепкой фигуре и здоровому цвету лица, тем не менее, помня смерть брата, он становился и мнительнее, и беспокойнее, и стал страдать бессонницей. И затосковал он до того, что решил под каким-нибудь предлогом сбежать куда-нибудь… ‹…›

261

А. И. Давыдов – книгопродавец и издатель. Ему поручил Толстой издание своих «Военных рассказов» отдельной книгой («Военные рассказы» графа Л. Н. Толстого. СПб., 1856). В книжной лавке Давыдова продавались книги Толстого «Детство и Отрочество» и «Военные рассказы» (см. об этом – Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 319; Т. 60. С. 291).

V

Лев Николаевич вернулся из киргизских степей совсем преобразившийся. Он как бы сам уподобился сыну степей: обветренный жарким, сухим воздухом, загорелый от палящего солнца с несколько расплывшимся и лоснящимся лицом, после своего турне на долгих предстал в Ясной Поляне жизнерадостный, добрый, веселый. По его словам, он жил, как дитя степей, жизнью кочевника: ел баранину, опивался кумысом и кирпичным чаем, не находя прохлады в кибитке, простершись на песке, жарился на солнце, подставляя то один, то другой бок под его палящие лучи. То же самое проделывали и его спутники, которые от пустынно-однообразной жизни неимоверно скучали, в особенности мальчики. Прелести жизни полуживотного, полудикаря, о которой не раз мечтал Лев Николаевич, не могли его надолго увлечь, так как лень и ничегонеделание были не сродни его деятельной натуре. И понятно, не выдержав полного курса кумысного лечения, он повернул через Москву обрат но в свою милую Ясную Поляну. Семка и Пронька [262] по приезде домой имели удовольствие рассказывать своим и односельцам о своих путевых впечатлениях.

262

Толстой уехал на кумыс с учениками Василием Морозовым и Егором Черновым (см. Воспоминания о Л. Н. Толстом яснополянских крестьян. Тула, 1960. С. 45–66).

Лев Николаевич привез с собою лошадиный бурдюк с ферментом для кумысной закваски. Выбрав из своего косяка отборную кобылицу, пустил ее на сочную траву, а приставленный к ней человек в положенные часы доил ее, а весь удой молока сливал в бурдюк, стоявший внизу в приезжей комнате, где отстаивался. По истечении некоторого времени получался кисловатый, освежающий напиток, которым Лев Николаевич, восхищаясь, продолжал пользоваться, охотно угощая им своих гостей.

Жалоб на кашель и предрасположение к чахотке как и не бывало, точно рукой сняло, и с новой энергией он взялся за свой прежний труд. Школа, журнал, разные художественные планы с вновь назревавшим в его голове романом «Декабристы» заняли все его внимание. ‹…›

VI

В одну из суббот съехавшиеся студенты-учителя узнали, что к Льву Николаевичу приехали гости. Не желая отрывать его от обязанностей хозяина, мы просидели в школьном здании некоторое время за беседой, за чтением газет и журналов. Наконец появился в учительской Алексей [263] , камердинер Льва Николаевича, и изрек:

– Кушанье подано, граф приказали просить пожаловать к обеду.

– Алексей Степанович, – обратился к нему Сердобольский, – я слышал, к вам гости приехали, а можно знать, кто такие?

263

А. С. Орехов

– Из Москвы давние знакомые графа, барышни Берс пожаловали с матушкой и с сынком [264] .

И добавил внушительно:

– Пожалуйте, граф ждут.

Отвыкнув от салонной жизни, от светской болтовни, порвав связи с цивилизацией, с барством, с разными утонченными вежливостями, мы подбирали благовидный повод, чтобы не идти.

– Знаете ли, Алексей Степанович, извинитесь перед Татьяной Александровной [265] и графом, скажите, что я скоро еду в Головеньковскую школу, а потому на обеде быть не могу, а вот если бы Алексей Степанович прислал что-нибудь перекусить перед отъездом, то я не отказался бы; было бы совсем кстати подкрепиться в дорогу, – заметил Сердобольский.

264

Пятого августа 1862 г. Л. А. Берс заезжала в Ясную Поляну с тремя дочерьми: Елизаветой, Софьей, Татьяной и сыном Владимиром, проездом в имение своего отца А. М. Исленьева – Ивицы, Одоевского уезда Тульской губернии.

265

Т. А. Ергольская.