Латинская Америка. От конкистадоров до независимости

Новые испанские города в Америке с их строго регламентированной планировкой призваны были способствовать установлению на века нового — испанского — порядка на прежних землях индейцев, а их архитектура, и прежде всего церковная, должна была содействовать вытеснению древних индейских традиций из сознания коренных жителей. Нередки были случаи, когда новые — испанские — города строились точно на месте древних городов индейцев, причем эти города подвергались полному разрушению, а на месте развалин планировались и воздвигались совершенно новые площади, улицы, кварталы.

Таковы, например, Мехико, Куско. Однако новые города в Америке, были ли они основаны на новом месте или на руинах древнего города, строились руками индейцев, сохранявших свое особенное восприятие мира. И, пожалуй, наиболее яркие свидетельства появления ростков новой — латиноамериканской — культуры мы находим в монументальных архитектурных произведениях, в зданиях католических церквей, сам облик которых должен был способствовать обращению индейских душ в христианство. Это относится и к внешнему декору, и к внутреннему убранству, утвари. Хотя строительством и украшением храмов руководили европейцы, а индейским мастерам было предписано следовать европейским образцам, эти мастера в каждом ударе резца, в каждом взмахе кисти оставили легко распознаваемые отпечатки своей, индейской традиции. Как писал мексиканский исследователь А. Кортес, «храмы и монастыри с их фасадами, колокольнями, колоннами, кафедрами, исповедальнями, порталами и лестницами, кресты с их рельефами и надписями, настенные фрески — короче, все, что было построено в первый период конкисты, показывает руку индейского мастера, который мало-помалу изменял идею и манеру исполнения произведений, продиктованные испанцами, до тех пор, пока не запечатлел в этих произведениях нечто равнодействующее, как если бы оно произошло от смешения душ, от смешения разных кровей. Из этой равнодействующей родилось колониальное искусство, обнаруживающее бесспорную оригинальность, которое уже не является испанским или, по крайней мере, уже не является полностью испанским»^{81}.

Одним из самых крупных городов, построенных испанцами в Новом Свете, была столица вице-королевства Новая Испания — Мехико. Прекрасная столица государства ацтеков — Теночтитлан — была до основания разрушена конкистадорами. Новый план Мехико был составлен испанским зодчим Алонсо Гарсиа Браво, спроектировавшим также и некоторые другие новые города вице-королевства. Причем он оставил в общем неизменной схему планировки древней ацтекской столицы, сохранив за старым центром его прежнее значение. Браво усилил регулярность плана, запроектировав на новом плане прямоугольные кварталы и участки земли, которые были безвозмездно розданы конкистадорам на том условии, что они будут застроены в ближайшие четыре года: Кортес пообещал королю Карлу V, что через «пять лет здесь будет более благородный город, чем те, которые имеются среди поселений мира, и с лучшими зданиями».

Строительство Мехико, начатое в 1524 г., велось лихорадочными темпами. Очевидец, назвав это «седьмым бедствием», писал: «В течение первых лет на его строительстве было занято больше людей, чем на строительстве Иерусалимского храма во времена Соломона. Столько людей работало на строительстве, что человеку приходилось идя по улице, с трудом пробивать себе дорогу.

Было много людей, погибших под падающими балками или сорвавшихся с высоты, другие остались погребенными под зданиями при сносе старых домов и при возведении новых, особенно при разборе главных храмов дьявола. Много индейцев умерло на этой работе»^{82}.

Ценой огромных затрат и человеческих жертв испанцы построили свой самый большой город в Новом Свете, население которого уже в XVII в. превышало 100 тыс. человек, с огромными площадями, прямыми улицами, грандиозными католическими храмами. Самым большим и нарядным из этих храмов стал кафедральный собор, до сих пор остающийся самым крупным церковным зданием в Новом Свете. Его сооружение было начато в 1573 г., а закончено только к 1804 г., в самом конце испанского владычества в Америке. Колоссальные размеры собора с двумя 60-метровыми башнями, между которыми помещается 54-метровый фасад, разделенный массивными контрфорсами, с обилием резных украшений производят впечатление подавляющей мощи и сказочного великолепия^{83}.

Пожалуй, нигде в архитектуре городов Испанской Америки идея торжества испанской короны и католической церкви не достигала такой выразительности, как в архитектуре Мехико. Это относится не только к церквам и многочисленным монастырям (их здесь во второй половине XVII в. насчитывалось 29 мужских и 22 женских), но и к административным зданиям, и к многочисленным домам предводителей конкистадоров, являвшим облик настоящих средневековых замков — с могучими башнями, толстыми крепостными стенами с зубцами. Самым большим, самым роскошным из этих дворцов-крепостей стал дворец Кортеса, символически возведенный на руинах дворца последнего владыки ацтеков — Монтесумы. Этот дворец, в котором впоследствии неизменно помещалась резиденция вице-королей Новой Испании, выходил фасадом на Пласа Майор, которая и по сей день остается одной из самых обширных и красивых парадных площадей мира.

Уже в конце XVI в. город Мехико называли Афинами Нового Света. И хотя некоторое преувеличение очевидно, в этот период в Новой Испании действительно возник крупный по тем временам культурный центр, оказавший несомненное влияние на ход культурно-исторического процесса и в других американских владениях Испании. Уже в первые десятилетия существования Мехико именно в этом городе было положено начало исследованию природы страны: заметный вклад в изучение ее географии и флоры внесли посланные отсюда экспедиции У. Мендосы, Н. де Гусмана, П. де Леона и других. Ученые-монахи еще в XVI в. предприняли массовое изучение индейских языков, исследовали этнографию и историю народов-аборигенов. Наибольшей славой пользуется принадлежащее перу Бернардино де Саагуна описание цивилизации ацтеков — «Всеобщая история о делах Новой Испании», автор которой не только систематически собрал предания индейцев и проанализировал то, как они описывали прибытие испанцев. Посвятив этому замечательному труду всю свою долгую жизнь, Саагун отдал должное памяти индейских героев. Тот немаловажный факт, что труд Саагуна написан автором параллельно на языках науатль и испанском, свидетельствует о начале принципиально новой — мексиканской — культурной традиции.

Лишь в обстановке общего высокого уровня научных знаний в Мехико могла появиться столь внушительная фигура, как Карлос Сигуэнса-и-Гонгора (1645–1700), королевский космограф и один из ведущих преподавателей университета в Мехико, библиофил-эрудит, историк, один из выдающихся поэтов Новой Испании того времени. При помощи вполне обычных математических инструментов и небольшой зрительной трубы, привезенных из Европы, он производил астрономические наблюдения, создавшие ему широкую известность далеко за пределами страны. В течение 30 лет (1671–1701 гг.) он публиковал «Луаарии», произвел расчеты и описание кометы 1680–1681 гг., вел оживленную научную переписку с Лимой, Кантоном, Пекином, Севильей, Мадридом, Сарагосой, Парижем, Лондоном, Болоньей, Миланом и Римом. Когда в 1691–1692 гг. неизвестная болезнь поразила посевы пшеницы в Новой Испании, Сигуэнса-и-Гонгора с помощью микроскопа проводил исследования, чтобы определить и обезвредить возбудителя этой болезни. А накануне смерти ученый распорядился «для блага общества и в назидание медикам» вскрыть его тело для изучения камня в мочевом пузыре — причины болезни, оборвавшей его жизнь^{84}. Несомненно, Сигуэнса-и-Гонгора, знакомый с трудами Декарта и преподававший в университете космографию и астрономию в соответствии с теорией Коперника, был не единственным представителем передовой научной мысли в колониальном Мехико XVII в. Известно, например, что в том же университете Мехико постоянно проводились изыскания в области практической и экспериментальной медицины с использованием познаний индейцев. Установления университета по преподаванию медицины предписывали, «чтобы каждые четыре месяца производилась анатомия в Королевском госпитале нашего города, на коей должно присутствовать всем преподавателям и студентам медицины». Еще в XVI в. доктор Алонсо Лопес де Инохосос вместе с Франсиско Эрнандесом производил исследование трупов, чтобы установить причину и средства для лечения болезни «коколицтли»», опустошавшей Новую Испанию в 1576 г.^{85}

Показателем роста образованности в столице Новой Испании были многочисленные и богатые по тем временам библиотеки, или «либрериас», как их здесь тогда называли. Большая часть книг ввозилась из Европы; так, основой для одной из первых библиотек в Мехико послужили книги, привезенные из метрополии монахом Алонсо де Веракрус в 60 сундуках специально для колледжа св. Петра и Павла. Библиотека университета в Мехико состояла из 10 тыс. томов. По 6–10 тыс. томов имели библиотеки наиболее крупных городских монастырей, особенно иезуитских, колледжей и семинарий. Из частных книжных собраний наиболее известна библиотека Сигуэн-сы-и-Гонгоры, где были собраны индейские манускрипты и книги, изданные в Америке^{86}.

Столица Новой Испании стала колыбелью мексиканской литературы уже в колониальный период ее истории. И хотя обзор литературного развития Испанской Америки выходит за рамки темы нашей книги, нельзя обойти молчанием «первого истинно американского поэта» Бернардо де Вальбуэну, автора поэмы «Великолепие Мексики» (1604), а тем более — удивительную Хуану Инес де ла Крус (1651–1695) — «десятую музу Мексики, несравненную поэтессу», как ее называли в Мадриде XVII в. Эта необычайно и разносторонне одаренная женщина поражала всех, кто был с ней знаком, своей красотой, умом и обезоруживающим очарованием. Уже в три года Хуана Инес научилась читать, а в 16 обратилась к матери с просьбой переодеть ее юношей, чтобы она могла посещать университет, что оказалось для нее невозможным. Тогда вскоре молодая девушка была взята ко двору вице-короля Себастьяна де Толедо, маркиза де Мансеры, он, желая испытать ее познания, собрал 40 наиболее известных ученых мужей Новой Испании, дабы устроить любопытный для придворных турнир. Здесь в течение нескольких часов подряд она вела ученый диспут, выдерживая натиск профессоров теологии, гуманитарных и естественных наук. Все это произвело такое впечатление на вице-короля, слывшего покровителем наук и искусств, что он уподобил Хуану Инес блистательному испанскому галеону, разящему нападающие на него мелкие корабли^{87}.

Как гласит предание, из-за безвременной смерти возлюбленного Хуана Инес ушла в монастырь. Здесь, в келье, в заполненной картами, чертежами, книгами (библиотека ее по тем временам была уникальна и содержала более 4 тыс. томов), а также различными музыкальными инструментами и приборами для научных опытов, она провела многие годы, занимаясь литературой, философией, риторикой, математикой, физикой, теорией музыки. Умерла Хуана Инес де ла Крус, бесстрашно ухаживая за больными во время эпидемии. Советская исследовательница творчества «десятой музы Мексики» И. М. Чежегова пишет: «Появление в мексиканской действительности того времени личности, подобной Хуане Инес де ла Крус, не могло не оказать веского воздействия на рост национального самосознания, ибо ее жизнь и деятельность сделались предметом национальной гордости, символом пробуждающихся творческих сил мексиканской нации. Хуана Инес де ла Крус была предана родине всем сердцем, она любовно изучала ее древнюю культуру, прекрасно знала индейскую поэзию и сама сочиняла стихи на языке ацтеков. Творческому лицу поэтессы, несомненно, присущи мексиканские черты: ее поэзия жадно впитывала все элементы той собственно мексиканской культуры, которая в то время еще только прокладывала себе путь, опираясь на образцы, созданные великими предками, и открывая для себя творения европейского Ренессанса и барокко»^{88}.