Лазарус
Шрифт:
— Я не могу, — сказала я, качая головой.
Три подряд — это просто слишком много.
— Ты должна, — сказал он грубым рычащим голосом. Его челюсть была сжата, глаза свирепы, тело напряжено.
Он едва держал себя в руках.
И так или иначе, это было, возможно, самое горячее, что я когда-либо видела.
— Вот так, — сказал он, почувствовав сдвиг и воспользовавшись этим, его рука оставила мою челюсть, а другая рука дернула так сильно, что у меня не было выбора, кроме как отодвинуться назад, чтобы облегчить восхитительный укол боли/удовольствия. Я поняла, как только мои руки легли на матрас, наши
Минуты.
Он доказал, что я ошибалась за несколько невероятно коротких минут.
Мои стенки сжались, когда я захныкала.
— Вот и все, — прорычал он, сильнее дергая меня за волосы, трахая меня быстрее, работая с моим клитором более твердыми кругами.
И я чертовски… разрушаюсь.
Это был единственный способ описать оргазм, который, казалось, начался там, где наши тела встретились, и вырвался наружу, пока не завладел каждой частью меня, пока я не превратилась в сплошные осколки.
Я бы рухнула, убеждена в этом, я бы буквально разлетелась на части при ударе об него, но рука Лазаруса в моих волосах удерживала меня, когда он глубоко врезался и стонал мое имя, дрожь пробежала по его телу, когда он кончил.
Затем он отпустил мои волосы, и я упала ему на грудь, издав сдавленный звук, странно похожий на крик, когда его руки обхватили меня, держа так крепко, что, если бы я даже могла дышать, я бы не смогла.
— Я думал об этом почти с первой гребаной ночи беспорядка, — сказал он, ослабляя руки, чтобы они могли мягко скользить по коже моей спины. — Ни одна гребаная фантазия, которую я мог бы придумать, не была даже наполовину так хороша, как эта, — сказал он мне легко, без колебаний, не беспокоясь о том, чтобы быть слишком откровенным.
Я почувствовала, как мое сердце сжалось при этом, и, может быть, впервые поняла, в какие именно неприятности я попала.
Потому что он был внутри.
Он был под стенами и щитами, которые я поставила вокруг себя.
Он доказал, что он хороший — до мозга костей хороший. Из тех парней, которые могли видеть твой потенциал, даже когда тебя рвало, трясло, ты потел и был несчастен. Он был из тех парней, которые видели все моё темное, извращенное и испорченное и не думали, что это делает меня уродливой. Вместо этого он думал, что это делает меня сложно-привлекательной.
«Найди мужчину, который возьмет полуразрушенный фасад, сказала мне моя мама в одну из тех ночей, когда ее тело подводило ее, когда ей было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, а не парня, который возьмет совершенно идеальный фасад. Парень, который видит потенциал и готов засучить рукава, приступить к работе и сделать ее как можно лучше, которому понравится открывать все скрытые драгоценные камни, спрятанные внутри, всю историю, все слои, вот с таким мужчиной ты захочешь быть; не парень, который видит только красивое, совершенное. Потому что однажды этой красивой и совершенной девушке понадобится работа. И он не захочет этого делать. Он просто перейдет к более новому и красивому».
У Лазаруса была квартира в самом дерьмовом здании
в этом районе. И, может быть, когда он только переехал в город, это было все, что он мог себе позволить. Но это уже было не так. И все же он не сказал «к черту это» и не пошел дальше. Он закатал рукава и принялся за работу. Он потел, истекал кровью, проклинал и вовлекал себя в это. Он сделал это так хорошо, как только мог.Он также был тем, кто видел, как я лежала лицом вниз в переулке от передозировки, и не позвонил в полицию, чтобы меня забрали, не умыл руки от меня, как только убедился, что я не умираю.
Он увидел во мне потенциал.
Как человек, который даже перестал видеть это в себе полгода назад, это действительно проникло; это проникло прямо сквозь мои слои защиты.
Он не просто увидел весь ущерб и подумал: — Нет, спасибо. Был там, делал это. Мне не нужна драма.
Он увидел, кем я могла бы быть, кем я была раньше, кем я могла бы стать снова, если бы немного приложила усилий, немного потрудилась, потратила время и посвятила себя конечному результату.
Это было поистине ужасающее осознание.
И не только потому, что это означало, что он имел значение, что у него был потенциал по-настоящему причинить мне боль, как я никогда никому не позволяла причинять мне боль раньше.
Это было потому, что, если бы все продолжалось в том же духе, это означало бы, что мой успех и мои неудачи будут принадлежать и ему. Это означало, что впервые с тех пор, как умерла моя мать, появилась возможность разочаровать своими действиями кого-то, кроме меня.
Я могла бы, хотела я того или нет, причинить ему боль.
Как человек, который постоянно заканчивал все немного резко, может быть, жестоко, если бы вы спросили мужчин, с которыми я встречалась, это было для меня новым беспокойством. Последнее, что я хотела сделать, это причинить ему боль. Худшим чувством в мире, которое я могла себе представить в тот момент, было бы вознаградить его за терпение, терпимость и преданность мне, бросив в него грязь.
— Милая, — его голос ворвался в водоворот моих мыслей, его тон звучал немного устало, но мило. — Мне нужно встать, — сказал он, крепко сжимая меня и перекатывая.
И вот так просто я потеряла его. Он выскользнул из меня и направился в ванную, закрыв дверь с тихим щелчком.
Я вскарабкалась на кровать и забралась под простыни, сделав несколько глубоких, успокаивающих вдохов, моя грудь горела, она расширилась так широко, прежде чем он снова появился и скользнул под простыни, притянув меня к своей теплой груди и прижав к себе, когда он легко заснул, и провел так долгую ночь.
Я долго оставалась без сна, мысли метались, но в то же время никуда не шли.
Он — то, в чем ты всегда нуждалась, но не позволяла себе хотеть, напомнило мне мое сердце.
Но что, черт возьми, ты когда-либо сделала, чтобы заслужить то, что он может предложить, пронеслось в моем мозгу, вечно пессимистичном, всегда напоминающем мне о моих недостатках, возможности причинить боль и потерпеть неудачу.
Размышления ни к чему меня не привели.
Поэтому я пошла дальше и отогнала эти мысли прочь.