Лазарус

Я должна была знать, что это не то, что может быть у кого-то вроде меня.

Ничто из того, что я сделала в своей жизни, не указывало бы на то, что я заслуживаю всего, что мог предложить Лазарус.

В каком-то смысле, может быть, было лучше, что я выбралась до того, как увязла слишком глубоко.

Слишком поздно, сказало мое сердце.

У моего мозга не было веских аргументов против этого.

Потому что было уже слишком поздно.

Я почти уверена, что влюбилась в Лазаруса.

И, если боль, которую я почувствовала, войдя в свою квартиру, была чем-то особенным — это было абсолютно, совершенно мучительно.

Глава 11

Лазарус

— Тебе нужно сосредоточится, — предупредил Эдисон, наблюдая, как я нажимаю кнопку вызова в пятый раз подряд. Беспокойство свернулось клубком у меня в животе, готовое вырваться даже при малейшей провокации.

Я сказал ей, что позвоню.

И, может быть, если бы она спала или была в душе, я мог бы понять, пропустила ли она первые два или три звонка.

Но четыре или пять?

Каждое нервное окончание в моем теле испускало искры, говоря мне, что что-то не так.

Все еще находясь на начальной стадии детоксикации, она была наполовину не в себе от необходимости как-то отвлечься. Она бы ждала звонка, о котором я ей сказал.

Звонок перешел на голосовую почту, заставив мой желудок сжаться достаточно сильно, чтобы заставить меня вздрогнуть, убежденный, что была только одна веская причина, по которой она не брала трубку. И это, о, это было нехорошо.

Ее не было в квартире.

И единственная возможная причина, которую я мог придумать для этого, заключалась бы в том, что она не смогла справиться с этим в одиночку, было слишком рано ожидать, что она сможет не отступить. Со мной все было по-другому. Я так много поднимался и опускался. Меня избили, выпотрошили и использовали как пешку. Я прошел детоксикацию и подсел на препараты, которые они дают на ней. Я был арестован. У меня были годы проб и ошибок, прежде чем я, наконец, стал достаточно сильным, чтобы сделать все это самостоятельно.

У нее этого не было.

У нее даже не было такой долгой истории.

Шесть месяцев? Она была ребенком в этом.

Я думал, как оказалось, ошибочно, что это сработает в ее пользу. Может, если она вела такой образ жизни всего полгода, то не была так укоренившейся в своих привычках. Как только настоящие наркотики вышли из ее организма, и тяжелая фаза отказа тела закончилась, я думал, что она просто… приспособится.

Глупо.

Так чертовски глупо.

Я же знал все лучше.

Я даже не привел ее на чертову встречу бывших наркоманов.

Эгоистично. Я был эгоистом.

Я держал ее, пока она страдала. Я слушал, как она говорила о своей маме, своем отце, своей сестре. Я слушал ее болтовню о своем детстве и неудачной попытке поступить в колледж. Я наблюдал, как она общалась с моими друзьями, как будто это было самой естественной вещью в мире — находиться рядом с байкерами. Она видела, как я сражаюсь, и не отшатнулась от моего прикосновения.

Потом, ну, секс.

Гребаный лучший секс на свете.

Я должен был меньше сосредотачиваться на том, как сильно я хотел попробовать ее киску на вкус, почувствовать, как она обвивается вокруг моего члена и сжимается, когда она кончает, и больше на том, как она на самом деле справлялась со всем.

— Она не отвечает, — рявкнул я в ответ Эдисону, который нес ночную смену вместе со мной.

Мы добрались до места назначения примерно за три часа до этого, Рейн, Кэш, Волк, Репо и Дюк приветствовали польскую мафию как старых друзей, и их затащили в их клуб, чтобы, представьте, выпить, повеселиться и отдать деньги.

Я на мгновение почувствовал прилив надежды при мысли о том, что, возможно, они собираются покончить со всем этим, и мы сможем отправиться домой той же ночью. Никто не хотел быть в дороге. Все хотели быть дома со своими женщинами, если они у них были. Если же у кого-то их не было, они просто хотели быть дома, а не на гребаной страже, потому что мы все знали, что любой союзник может в мгновение ока превратиться во врага.

В которой мы с Эдисоном стояли возле небольшого гостевого дома, который на самом деле был едва ли больше обычного домика у бассейна, поздно ночью — все остальные внутри и отключились. Предыдущая ночь настигла их прежде, чем они успели по-настоящему сойти с ума от польских парней.

Но нам сказали остаться.

И поскольку Рейн не хотел плевать на чье-то гостеприимство, никогда не зная, какое оскорбление может привести какую-либо конкретную организацию в безумную спираль, он согласился.

Они спрятались в бункере.

Эдисону и мне дали огромные кружки кофе и оставили охранять остальных, пока они спали. Дюк и Сайрус сменяли нас около четырех утра, чтобы мы могли поспать час или два, прежде чем отправиться в путь.

До тех пор мы были предоставлены сами себе.

И мне буквально ничего не оставалось делать, кроме как прислушиваться к ночным звукам, вглядываться в темноту в поисках каких-либо угроз и чертовски зацикливаться на том, как плохо все может обернуться для нее, прежде чем я вернусь к ней.

— Может быть, она вырвала твою страницу из своей книги и пошла прогуляться, — Эдисон обычно был не из тех парней, которые пытаются утешить и приукрасить, он всегда был тем, на кого можно положиться в правдивости, даже если она была жестокой.

— Это не совсем помогает, — фыркаю я, качая головой, когда провожу рукой по лицу, чувствуя, как мозоли на ладони цепляются за грубую щетину на щеках, — ты знаешь мой район.

— Третья улица, может, и придурки, но они также не известны тем, что причиняют боль женщинам.

Это было достаточно правдиво.

Но боль, о которой я беспокоился, не имела ничего общего с тем, что они наложат на нее свои руки, и все это было связано с тем, что они вложат ей в руку свои наркотики и позволят ей уйти, чтобы использовать их.

У нее не будет той же терпимости, если она использует снова, факт, о котором я не был уверен, что она даже осознавала. Она не была какой-то бездельницей-наркоманкой, которая сбилась с пути. Она была из тех, кого втянули в ужасный мир необходимых рецептурных обезболивающих, превратившихся в костыль, а затем в полноценную зависимость.