Лэ о Лэйтиан

И чист и высок был прозрачный навес.

До Миндеб дошли, той, чьи воды чисты,

И торопятся с северных гор высоты,

И к Нелдорету несутся в прыжках,

С шумом течет в своих темных брегах,

На внезапныай покой на ней и тишина,

Когда в чарах охранных струится она,

Что наполлнила Мелиан в давние дни

Тингола границы. Там встали они;

Печально молчанье на Берена пало.

Неслышное долго, тем громче звучало

Предупреждение сердца, как мука:

Увы, любимая, здесь нам разлука.

– Увы, Тинувиэль, - он сказал тут, -

Наши дороги уже не идут

Вместе, не можем рука мы в руке

Идти по Эльфийской земле налегке.

– Зачем расставаться? Что хочешь сказать,

Когда начал день все светлее сиять?

– Ты в безопасности ныне в краях,

Что Мелиан держит надежно в руках,

Теперь ты одна без опаски пойдешь,

Деревья и дом свой любимый найдешь.

– Мне радостно было, смотрела пока

На деревья прекрасные издалека,

На Дориат я смотрела отсюда.

Но Дориат ненавидеть я буду,

Отрину теперь Дориат навсегда,

Мой дом и народ. И уже никогда

Не взгляну на траву, ни зимой, ни весной,

Если не будешь ты рядом со мной.

Река Эсгалдуин быстра и мрачна!

Петь почему же одна я должна,

Где чарами вечно струится вода,

Когда без надежды приду я туда,

Река где безжалостна даже сама,

Сердечная боль, одиночества тьма?

– Но в Дориат ведь отныне пути

Берен вовеки не сможет найти

И Тинголу в угоду вовек самому;

Ведь я же поклялся отцу твоему,

Что только тогда я обратно приду,

Когда Сильмарил лучезарный найду,

Отвагой тебя заслужив средь пустыни.

"Ни Моргота пламя, ни сталь, ни твердыни,

Эльфийских князей вся несметная рать

У меня мой алмаз не сумеют отнять":

Я клялся о той, с кем вовек не могли

Красою сравниться все дети земли.

Мое слово, увы, ныне должен держать,

Не первый над клятвою должен рыдать,

В ярости гордой поклявшись легко.

Кратка была встреча, и утро кратко,

Торопится ночь, и близка к нам разлука!

Все клятвы - то лишь неизбывная мука,

В стыде не исполнить иль в горе держать.

А! Если б мог неизвестным я спать

С Барахиром под каменной тяжестью сна,

И ты б до сих пор танцевала одна,

Бессмертная, в мире не зная печаль,

Песней наполнив Эльфийскую даль.

– Тому не бывать. Есть оковы прочней,

Чем прутья стальные и тяжесть камней,

Сметут они гордость и клятву твою.

Разве не видишь ты верность мою?

Иль у любви своей гордости нет?

Иль ты решил, что отринет и свет

Лутиэн, и любовь свою в мире забудет!

Элберет звезды! Так в жизни не будет!

Если оставишь меня ты блуждать,

Вдали одинокие тропы искать,

Тогда Лутиэн не вернется домой,

А будет рыдать на дороге лесной,

Несмотря на опасность и горе пути.

И, если с тобою нельзя ей пойти,

Против воли твоей за тобою в тени

Пойдет, чтобы встретились снова они,

Лутиэн и Берен с любовью, вдвоем,

Где земля или темных брегов окоем.

– Нет, Лутиэн, ты смела даже в муку,

Не делай труднее ты нашу разлуку,

Ты любовью меня извлекла из тюрьмы,

Но никогда в само логово тьмы,

Где страхи и вечного ужаса стон,

Свет твой не будет вовек приведен.

– Никогда, никогда!
– вздрогнув, он повторил.

В об'ятьях его ее голос молил,

Тут звук налетел, как грохочущий шторм,

То Куруфин и за ним Келегорм

Ветром внезапным, грозой средь ветвей

Промчались. И громко копыта коней

Звенят по земле. И во гневе вперед

Бешено путь их к востоку ведет,

Чтоб вдоль Дориата тропу отыскать

И мимо ужасных теней проскакать

Горгората. Они той тропой

К братьям пришли бы дорогой прямой,

На восток, где стоял, высотою застыв,

Химринг, Аглона проход заградив.

Скитальцев увидели, с криком на них

Коней олни тут повернули своих,

Словно хотели они затоптать

Двоих и любовь их навек разорвать.

Но, подлетев, кони вмиг повернули

И гордые шеи свои изогнули;

Остановился тотчас Куруфин,

Лутиэн на седло подхватил он один

И засмеялся. Но рано: стрелою литой,

Свирепее, чем львиный король золотой,

Разгневанный стрелами в шкуре своей,

Оленя рогатого даже быстрей,

Что от погони летит по лощине,

Берен с рычанием яростным ныне

К Куруфину он прыгнул, на горле сцепив

Руки свои; тут же, все сокрушив,

На землю упали и всадник, и конь;

Их драки беззвучно катился огонь.

Лутиэн без сознанья лежит у корней,

Под небом, повисшим меж голых ветвей;

Тут Нолдо почувствовал Берена руки

на горле своем, и боролся он в муке,

Глаза из орбит выходили, и он

Задыхался, безжалостной хваткой сражен.

Келегорм приближался с поднятым копьем,

И Берена смерть полыхнула на нем.

Эльфийская сталь тут убила почти,

Кого Лутиэн увела из ночи,

Но, лая, Хуан повернулся кругом

К хозяину вдруг с обнаженным клыком,

Что белой угрозой свирепой блестел,

Словно на волка он ныне глядел.

В ужасе в сторону конь поскакал,

И Келегорм тут во гневе вскричал:

– Будь проклят ты, пес, что посмел тут стоять,

Посмел нк хозяина клык обнажать!