Лебединая песня

Она проходит мимо кабинета истории, преодолев искушение приоткрыть дверь и заглянуть внутрь; там, за дверью, кипит работа мысли, звучат оживленные, перебивающие друг друга ребячьи голоса – 9-й «Б» с помощью профессора Роджерса разбирается в идейных разногласиях среди членов Парижской коммуны.

Улыбающаяся Аделаида, так никем и не замеченная, проскальзывает в свою приемную. Там тоже пусто; Манечкина сумка на месте, но самой Манечки нет. Дверь в директорский кабинет открыта, и заметно, что сегодня там уже убирались.

Аделаиде хочется еще немного продлить восхитительное ощущение собственной невидимости. Поэтому она неснимает пальто, неидет к своему столу и непринимается за работу, а уходит в угол, за платяной шкаф и усаживается на ту самую банкетку, где не далее как вчера сидел и наблюдал за ее работой таинственный, желанный и недосягаемый Карл Роджерс.

Неужели с тех пор прошли всего сутки? Нет, не может быть. Что-то, должно быть, случилось со временем.

Место и в самом деле удачное; примчавшаяся откуда-то Манечка (Аделаида слышит ее учащенное дыхание) заглядывает в кабинет и говорит кому-то в приемной: «Нет, она еще не приходила». Кто-то с разочарованным бормотанием удаляется. Манечка плюхается в свое крутящееся кресло и начинает шелестеть бумагами.

Аделаида сидит в своем убежище тихо, как мышка.

Звонок. Почти сразу же – нарастающая звуковая волна из коридора. Шаги, голоса, телефонные звонки, на которые Манечка отвечает как обычно – в зависимости от статуса позвонившего, разве что более нервозно. С зашедшими в приемную она особо не церемонится – «ах, да отстаньте вы от меня, без вас голова кругом! Сказано – нет ее! Не знаю, когда будет!»

Потом наступает временное затишье, и Аделаида совсем уж решает выйти из-за шкафа и серьезно удивить свою секретаршу, но в приемной появляется еще один посетитель. Аделаида узнает его сразу, еще до того, как слышит его голос, – по сердечному трепету, по горячей волне, мгновенно залившей щеки... и по тому, как Манечка, резко повернувшись, разом роняет на пол все свои бумаги.

Манечка (порывисто): Ну, наконец-то!

Карл: Что-нибудь случилось, Мария? Отчего ты так взволнована?

Манечка (судя по звуку, запирает дверь из приемной в коридор): Он еще спрашивает!

Карл, судя по звуку, собирает упавшие бумаги.

Манечка: Да брось ты эту макулатуру!

Карл наливает ей воды из графина и заставляет выпить.

Манечка отбивается, но с Карлом особо не поспоришь; судорожно всхлипывает, трясет кулачком и, наконец затихнув, прижимается к его груди.

Карл (гладит ее по голове): Ну, что случилось, глупенькая? Кто тебя обидел?

Манечка (всхлипывая): Ты!

Карл: Что же я такого натворил, что эти чудесные глазки полны слез?

Манечка: Ты… ты… Нет, вот ты мне скажи, ответь! Только правду! Обещаешь?

Карл: Спрашивай.

Манечка: Неужели ты и в самом деле относишься ко мне лишь как к сестре?

Карл (помолчав): Нет. Не как к сестре. Я отношусь к тебе как к дочери. Видишь ли, ты напоминаешь мне мою старшую дочь…

Манечка (фыркает): Я? Твою дочь? Да она небось еще в школе учится!

Карл (усмехаясь): Ей двадцать три года, она замужем и через три месяца собирается подарить мне внука.

Манечка застывает в полной растерянности. Губы ее дрожат, и видно, что она готова разреветься не на шутку. Дрожащими руками она отпирает дверь и, не глядя на Карла, выбегает в коридор.

* * *

Ближайшее укромное место – медицинский кабинет, как раз наискосок от приемной, и Манечка скрывается там от любопытных глаз, чтобы выплакаться. В кабинете, правда, находится еще и медсестра, но она не в счет – свой человек, к тому же спокойная, невозмутимая и не болтунья. Ей-то Манечка и изливает, в промежутке между рыданиями, свою смятенную душу.

Она-то думала, она-то надеялась! То, что у Карла оказалась дочь всего шестью годами моложе ее самой, это еще полбеды; понятно, что ему хорошо за сорок, но говорят, что для мужчин – это самый возраст. К тому же и выглядит он намного моложе.

А вот внуки... В этом есть что-то окончательное и бесповоротное. Это уже старость, как бы ты там ни выглядел и что бы ты там себе ни думал.

Медсестра осторожно интересуется: а что, собственно, здесь такого? Ну внуки, ну и что? А разве сама Манечка не может стать бабушкой уже через шесть-семь лет?

Эта ужасная перспектива вызывает у Манечки новый взрыв рыданий. Медсестра – плохой утешитель. Она это понимает и сама и потому, не говоря больше ни слова, лезет в холодильник за валерьянкой и пустырником.

* * *

Аделаида потихоньку выбралась из своего убежища, на цыпочках подошла к двери и заглянула в приемную. Карл стоял спиной к ней, заложив руки за спину, и смотрел в окно. В строгом темном костюме, очень элегантный, совсем не похожий на взъерошенного и слегка помятого искателя приключений, явившегося к ней под утро. Настоящий директор.

Аделаида, затаив дыхание, сделала осторожный шажок из кабинета в приемную.

– Подслушивала? – спросил он, не оборачиваясь.

Аделаида виновато вздохнула. Подошла ближе, на мгновение коснулась щекой его плеча, оглянулась – ничего, дверь из приемной в коридор закрыта.

– Карл...

Он повернулся к ней. Лицо у него тоже было серьезное, подобающее директору, но глаза смеялись. Под глазами залегли тени – совсем как у нее, может, чуть резче и глубже.

В дверь кто-то сунулся, но тут же, извинившись, исчез.

– Карл...

Он продолжал молча смотреть на нее, но в его взгляде она увидела то, что ждала, и надеялась, и хотела увидеть.

– До чего работать не хочется...

Карл нагнулся к ней и шепнул:

– Мне тоже. Я тут просто коротал время в ожидании тебя.

Аделаида, с трудом оторвав от него взгляд, подняла трубку с зазвонившего было телефона и тут же опустила ее обратно на рычаг.

– Ты когда-нибудь... не сейчас, после... расскажешь мне о себе?

– Когда-нибудь расскажу, – улыбнулся Карл.