Лебединое озеро Ихтиандра
Шрифт:
– У женщины нервный срыв. Она родила ребенка.
Чушь! С какого, простите, ляду ей срываться? Муж отличный, дом полная чаша, малыш запланированный, всю беременность ее на руках носили. Вот я Вову на свет произвела и пошла круговерть: в шесть утра вскакивала, в час ночи ложилась, стирка, глажка, готовка, уборка, помощников нет, муж со службы вернется и орет:
– Заткни ребенка! Я устал, хочу отдохнуть.
Не было у меня времени на депрессию! А Валентина! Целый год ее лечили! Массаж, еда вкусная, подарки. Вот устроилась! Если больна, тебе уколы положены, операция, таблетки горькие, а не прогулки по
Мне стало интересно.
– Как вам это удалось?
Анна Николаевна презрительно опустила уголки рта.
– На раз-два. Пришла Вальку навестить, не по собственной, конечно, воле: новая заведующая, что на мое место села, хочет казаться добренькой, велела на цветы скинуться и Валентине отнести. Я и поехала. Вхожу в ее комнату, а наша депрессивная сидит в кресле, рядом ваза с фруктами, конфеты, в руках пульт от телика. Увидела меня и заканючила:
– Умираю, Анна Николаевна, очень мне плохо.
Я около нее села и говорю:
– Жаль мне тебя, Валюша. Но не волнуйся, Максим твой вместе с сыном в хороших руках окажется. Лариса замечательная, домовитая, после твоих похорон и мужа твоего приголубит, и сыночка не бросит.
Лариса наш юрист, они с Валькой на ножах, потому что Максим сначала на Ларку поглядывал, а потом к Лавинковой переметнулся.
Валентина вскочила и спросила:
– Чего?
Я кивнула:
– Ты умираешь, из депрессии не выходишь, лежишь в кровати, а Лара Макса утешает, думаю, он сейчас ее у служебного входа ждет.
Лавинкова выбежала в коридор, выкрикивая на ходу:
– Мама! Где Максим? Немедленно погладь мне юбку, я убегаю!
Анна Николаевна откинулась на спинку стула и довольно засмеялась.
– Во как! В момент излечилась! Психолог не помог, а мой метод сработал.
Я молча смотрела на тетку. Кое в чем Назарова права. Сегодня люди с легкостью произносят слово «депрессия». Начальник сделал замечание, и у подчиненного сразу депрессия. Толкнули на улице – депрессия. Набрала лишний вес – депрессия. Успокойтесь, вы ничем не больны, у вас испортилось настроение, только и всего. Беду легко поправить. Смените службу, не обращайте внимания на хамов, которые вышли из дома, чтобы поругаться с окружающими, ешьте меньше – и хорошее расположение духа к вам вернется. Настоящая депрессия – тяжелое заболевание, если его не лечить, оно может привести к суициду, но, слава богу, этой напасти подвержено не много людей.
– Я думала, с Валерией то же самое, – вздохнула Назарова. – Чего она дома заперлась? Стала Володю пытать, он мне сначала рассказывать не хотел, но я умела из сына правду вытряхнуть. Нашел мой сыночек себе невесту в клубе. Пришел туда с приятелем, а она, прости господи, в гардеробе пальто принимает. Сын жалостливый был, не мужской у него характер. Он номерок уронил, нагнулся, а под прилавком, на который пальто кладут, девочка сидит, маленькая, играет пакетиками из-под кофе.
Володя и сказал гардеробщице:
– Нельзя ребенка здесь держать, лучше дома.
А та ответила:
– Мы живем в подсобке. У меня нет денег на съем квартиры, и я боюсь отсюда выходить, прямо тошнит от страха.
Назаров разговорился с гардеробщицей, принес
ей кофе, а та рассказала свою историю. Приехала в Москву из Мурманска, лелеяла амбициозные планы, но жизнь крепко стукнула ее по затылку: Лера танцевала в клубе, где ее изнасиловал управляющий. Валерия поздно сообразила, что беременна, родила Настю и скатилась к подножию социальной лестницы.– Если меня с вешалки уволят, возьму Настю и прыгну с башни, – мрачно пообещала она, – если только до нее доеду. Я не могу на улицу выйти.
И Володя решил стать добрым волшебником. Он женился на Лере, удочерил Настю и сказал Анне Николаевне:
– Мама, не приставай к моей жене. Она больна.
– Чем, сыночек? – ехидно осведомилась Назарова. – Аппетит у нее хороший, сон крепкий, постоянно к тебе с требованием супружеский долг исполнить пристает. Что у нее? Инфекция? Вирус? Температура? Кашель, насморк?
Володя занервничал.
– Валерия не может выходить в город, у нее начинается паника. Она боится людей, машин, улицы.
– А в кино с мужем идти – пожалуйста, – ехидно напомнила ему мать.
– Правильно, – кивнул сын, – я был у психолога, он мне объяснил: рядом с человеком, которому Лера безоговорочно доверяет, агорафобия уходит. Но стоит ей остаться одной, у нее начинается истерика, она может погибнуть, потому что не отвечает за свои действия.
– Здорово, – всплеснула руками Анна Николаевна. – Работать красотуля не может, за продуктами не ходит! Нашел хозяйку!
– Лера болеет, ей надо помочь, сделать так, чтобы жена забыла тяжелые времена, – сказал Володя. – Мама, она рано лишилась родителей!
– Я стала сиротой в пятнадцать, – отбрила Анна Николаевна, – а когда твой отец умер, тащила тебя в зубах одна. Всю жизнь пахала и на пенсии работать продолжаю. Может, ты обо мне позаботишься?
– Какая ты злая! – вспыхнул Володя. – Я непременно вылечу Валерию, насобираю денег на лучшего психотерапевта и справлюсь с ее болезнью.
Слово «психотерапевт» подействовало на Анну, словно красная тряпка на быка. Мать не удержалась и высказала сыну в лицо все, что думает о ленивых бабах, психологах-мошенниках и наивных мужьях, которым легко запудрить мозги.
Отношения между ней и сыном испортились. Володя стал работать по ночам, откладывал деньги на лечение Леры.
После внезапной смерти сына Анна Николаевна обвинила Валерию в его убийстве и приказала:
– Уходи из моей квартиры.
Лера плакала и повторяла:
– Боюсь, боюсь, боюсь.
– Я тебе не наивный Володя, – вскипела свекровь, вытолкала рыдающую невестку на улицу и приказала: – Жди тут. Вынесу твое шмотье.
Но побросать вещи вдовы и Насти в сумку Анна не успела. В дверь позвонили, на пороге стоял сосед с первого этажа.
– Аня, беги скорее вниз, – закричал он, – Валерия без сознания на скамейке лежит, Настя рыдает. Вот бедные, лишились такого мужа и отца!
Что оставалось делать Назаровой? Квартира у нее в ведомственном доме, получена еще в советское время, в подъезде живут хорошо знакомые люди. Они начнут судачить, осуждать Назарову, а Анна Николаевна очень зависима от чужого мнения, пришлось ей изобразить озабоченность и забрать Леру домой.
– Простите, – лепетала Валерия, – я не нарочно. Едва осталась одна, как будто свет выключили. Я больна! Мне плохо.