Леди не движется

– Да я че, баб Лиза, – оркушка даже сделала шажок назад, – я просто спросила. Че, спросить уже нельзя?

– Тебя зовут Ширна Та? – мягко спросила я. – Зови меня Деллой.

– О, круто, – согласилась оркушка.

– Ширна Та, у тебя бывает так, что ты находишься в одном городе, а надо срочно ехать в другой? Вот срочно, сию секунду, иначе опоздаешь.

– Натурально, бывает.

– Что ты тогда делаешь?

– Ну, попутку ловлю. А как иначе?

– И бывает по-всякому, верно? Бывает, что подвезут тебя на чистой машине, и всех хлопот – развлекать водителя беседой да бегать к автоматам за напитками для него. А бывает, что машина грязная, и водитель хам, да еще и пристает. Бывает?

– Натурально, бывает.

– Что ты делаешь, если попутка грязная?

– Натурально, еду. Ехать же надо. Это потому что у меня гражданства нет. Было бы гражданство, были бы деньги. Тогда б я покупала билет на маршрут и ехала бы как человечьи женщины. Но у тебя-то есть и гражданство, и деньги! Вон, одежда какая красивая. Почему и спрашиваю: зачем ты здесь-то летишь?

– У тебя нет денег, а у меня не было другой попутки, – ответила я.

Ширна Та застыла. Похлопала глазами, подняла руку в примиряющем жесте:

– Все, дошло. Натурально, без вариантов. Ну ладно, че, не скучай. На выходе проблемы будут – ты меня кликни, проблем живо не будет.

– Спасибо, Ширна Та. Скажи, у вас ведь вторая часть имени обозначает принадлежность к трибе?

– Натурально.

– Значит, ты из поместья «Хунн» на Большом Йорке.

– Натурально, – оживилась оркушка. – И они тоже, – она показала на своих спутников.

– Диргу Та знаешь?

– Ха! – воскликнула оркушка. – Она спрашивает, знаю ли я Диргу Та! Да еще бы я не знала Диргу Та! Сестра! – Она легонько стукнула себя в грудь полусжатым кулаком.

«Сестры» и «братья» по-орочьи означают вовсе не кровных родственников, а членов той же трибы. Родных братьев и сестер они называют «другой я» – потому что родились от тех же отца с матерью.

– Диргу Та убили, – спокойно сказала я.

Ширна Та застыла, широко распахнув глаза. Над рядом кресел показалось сразу четыре орочьих головы, а самый рослый выбрался в проход и встал за спиной Ширны Та.

– Как? – только и спросила она.

– Плохо, – ответила я. – У вас ведь бывает так, что два орка недовольны друг другом, и тогда они уходят подальше, где дерутся на ножах. Это единственный случай, когда орку разрешается нападать с оружием на орка. И за смерть в поединке не мстят. Так ведь, Ширна Та?

– Натурально, так, – ответил за нее орк.

– Тех, кто убил Диргу Та, было пятеро. Два человека и три орка. Ей не дали защитить себя с оружием и напали все вместе. Над ней надругались.

Орк зашипел.

– Надо отомстить, – деловито сказала Ширна Та.

– Люди уже мертвы. А орки сбежали. Полиция говорит, таких в базе данных нет. Наверное, дикие.

Ширна Та слушала, кивала, запоминала. Я протянула ей свою визитку:

– Ты знаешь, что такое «инквизитор»? Я работаю у инквизитора. И расследую убийство Дирги Та. Узнай у своих, что за дикие орки завелись на Танире, и скажи мне. И еще спроси, знал ли кто Диргу Та на Танире. Я спрашивала людей, люди говорят разное. Кто говорит, хорошо ей жилось, кто говорит – плохо. А я хочу найти и наказать тех, кто убил Диргу Та. Говорят, она была красоткой. Жила с мужем, ребеночка взять хотела, работала и налоги платила. Неправильно, что ее убили.

Ширна Та хмурилась и вертела в руках мою визитку. Здоровенный орк ответил за нее:

– Спросим. Если что узнаем, скажем. Пусть их посадят в тюрьму. В тюрьме не скроешь, за что сидишь. Если в тюрьме будет еще хоть один орк, любой, их убьют. Мы все так поступаем, даже если мстят не за нашу сестру. А если орк отомстит за чужую сестру, то братья той сестры будут пасти сестер того орка. Так принято.

Я кивнула.

Орки вернулись к себе, а старушка покачала головой:

– Ай-ай-ай, хорошую оркушку убили.

– Вы и ее знали?

– Не-ет. Я знаю на Эвересте всех, кроме студентов. Знаю на Кангу. На Танире знаю многих, но не всех. На инквизитора, говоришь, работаешь? Инквизитора я там знаю. Привет ему от бабы Лизы передавай. И вот еще что, Ширна Та напомнила: ты до Эвереста летишь или пересадку до Таниры там делаешь? Если пересадку, можешь не успеть. Видала, сколько багажа у всех? Покуда то отделение не выгрузят, нас не выпустят. А они вечно со своими узлами застревают. Поэтому перед последним поворотом надо пройти в тот салон и встать у дверей. Там ручка есть, особая. Она не для этого, но чтоб удержаться, тоже годится. От поворота до посадки всего полчаса, можно вытерпеть. Тогда выскочишь первой. В салоне тебя хаять будут, а ты внимания не обращай. Иначе на сутки застрянешь.

Ну, положим, я и на Эвересте найду чем заняться. Но лучше все-таки успеть.

Температура в салоне продолжала расти. Сейчас воздух нагрелся, по ощущениям, до сорока по Цельсию. Я давно сняла теплый плащ, орки разделись до набедренных повязок – при всей своей дикости, они отличались чрезвычайной стыдливостью в интимных вопросах. Орк ни за что не разденется догола при свидетелях. Многие люди попроще не видят греха, чтоб при нужде помочиться на стену или кустик погуще. Орки – никогда. Никто не должен знать, что ты делаешь в тех кустах. Может, вкусных гусениц ловишь.

И только старушка оставалась застегнутой на все пуговки, до подбородка.

– Да я не чувствую ни жару, ни холод, – объяснила она. – После Хилиры такое со мной приключилось. Нога отсохла да вот температуру не воспринимаю совсем. Потому и по Эвересту ходить могу долго. Пока есть не захочу. Я уже знаю: если часто ем, значит, вокруг холодно. Если жажда томит – значит, жарко. Но что сейчас – это еще не жарко для меня.

По салону потек характерный резкий запах от порядком разогретых орков. Люди разворчались.

– Ишь, ругаются, – со счастливой улыбкой заметила старушка. – А через пятьдесят лет орочья вонь у них будет вызывать ностальгию. Потому что – молодость. На Эвересте люди быстро стареют. Холодно, работа тяжелая. Так человек в восемьдесят был бы еще в силе, но не после Эвереста. После Эвереста – старик. А когда ты раньше времени состаришься, тебе все, что было в молодости, в радость.

Орки ни на кого не обращали внимания. Они сгрудились голова к голове и что-то напряженно обсуждали.

На третьем маневре ребенка в конце салона все-таки вырвало. Дышать стало окончательно нечем, даже из привилегированного отделения кто-то выглянул недовольно. Но зато младенец затих. Наверное, у него с перекорма живот болел, а тут полегчало.

Я молчала. Сомневаюсь, что у меня хоть когда-нибудь рвотная вонь вперемешку с орочьими ароматами будет вызывать ностальгию.

Старушка затейливо ругалась себе под нос. Она почем зря кляла экипаж, который калечил хороший, с ее точки зрения, корабль. Я пару раз поддакнула, старушка оживилась. В течение следующего часа я узнала много нового: как поднимать корабль с земли, в чем трудности маневров в хилирском секторе, куда идет газ, добываемый из-под ледниковых шапок Эвереста, и кому принадлежит три четверти скважин. Я почему-то и не удивилась, узнав, что этот хваткий богач – лорд Рассел. Джимми Рассел, как его называла старушка. Работала она преимущественно по его заказам, любила больше других клиентов – и за внешность, и за обходительность, и за то, что к каждому празднику присылал к ней эльфа с целой вот такущей корзиной подарков. Потом она снова переключилась на корабли. Я слушала очень даже внимательно, злорадно мечтая при случае удивить Макса своими познаниями. А то он любил похвастаться искусством. Если верить старушке, половина его маневров была чистой воды лихачеством, ненужным и рискованным, профессионал избегает подобных трюков.