Легенда о черном алмазе

–  В общем, темное дело,- заключил, отдуваясь, Емелька.- Ночь!

Макарыч подмигнул ему:

–  Мы должны сохранить эту находку как документ.

Костя поморщился:

–  Документ можно в кармане спрятать, а куда это бревно определить? Что же, тащить этакую громадину с собой?

–  А твое предложение?
– спросил Макарыч.

–  Я уже говорил,- усмехнулся Костя.- Давайте мы эту «щуку»… утопим.

Тройка ждала, что старый рыболов рассердится, однако он лишь тряхнул головой и засмеялся:

–  А что, идея! Молодец… Только мы находку нашу не утопим, а притопим. Отнесем в сторонку и спрячем в камышах.

Шпала была тяжелой, к тому же скользкой. Емелька с Костей едва подняли ее на плечи. Правда, им помогала Анка: весело покрикивала да похваливала старательных дружков.

Двадцать, тридцать шагов по мягкой луговине, и вот Анка отдала команду:

–  Раз… два… три!..

Шпала упала на откос и сама съехала по крутизне в камыши, распугивая лягушек.

–  Там тебе и дрыхнуть, зубастая,- плюнул, переводя дыхание, Емелька и, как артист, поклонился с бугорка Макарычу: - Что дальше?

–  Дальше, голуби мои,- объявил Макарыч,- будет еще интересней. Но скажу откровенно: все это время, пока мы возились с нашим трофеем, я за вами внимательно наблюдал. Что вы за люди? Если вы ребята дельные - сможем, пожалуй, и подружиться.

–  Дельные, дельные,- твердо сказал Емелька.- Я, как Старшой, в ответе за троих.

Макарыч наклонил зеленоватую от водорослей голову:

–  Ежели так, пошли на берег реки. Там в кустах верболоза у меня лодка. Есть и весла - в камыше припрятаны. Добрый тот корабль я соорудил собственноручно и сам присвоил ему имя - «Нырок». То есть имя водоплавающей птицы из семейства гусиных. Мой «Нырок», и верно, иной раз ныряет, но не тонет… Как-то я собрал по берегам сухого плавника для печки, загрузил «Нырок» до предела, и, только выгреб на стрежень, как вода через корму плеснула! Но корабль не утонул: сухие дровишки удержали его на плаву.

Когда Емеля и Костя, бултыхаясь в воде на мелководье, вывели из кустов верболоза «Нырок», Анка немало подивилась странной посудине: то ли несуразный ящик, то ли верх пароконной брички… Зато имя «Нырок» было выведено на борту крупными буквами яркой голубой краской, а к нему еще и пририсован большой вопросительный знак.

Анка тут же спросила:

–  Значит, вы, дедушка, не уверены, что это «нырок», если знак вопроса поставили?

Удерживая своего водоплавающего у берега, Макарыч пожурил Анку:

–  Молоденькая, а не видишь? Присмотрись получше: разве вопросительному знаку положены клюв и хвост? Правда, они почти стерлись, но рассмотреть можно.

Хозяин странного корабля слов на ветер не бросал. Дальнейшее, как он обещал, действительно было интересно. Сначала его «Нырок» молодцом держался на воде: бойко отошел от берега, слушался весел, уверенно выплыл на речной простор. Но тут под тяжестью пассажиров стал медленно оседать. А на середине реки, уловив крутую струю течения, заартачился, задергался во все стороны, будто норовистый конь в неладной упряжи, и волна не промедлила - шумно плеснула через борт.

Анка пронзительно взвизгнула, но Макарыч успокаивающе поднял руку.

–  Спокойно,- заговорил он ровным голосом, не обращая внимания на судороги своего «Нырка».- Позвольте, молодые люди, напомнить вам, что,если где-нибудь в океане корабль даст течь, и в трюмы прорывается забортная вода, моряки безжалостно выбрасывают любые, даже самые ценные грузы. Однако то в океане, а мы с вами на речке, и до берега - рукой подать. Прыгайте, мальчики, за борт и толкайте «Нырок» к берегу.

Емелька с Костей не заставили себя уговаривать: не раздеваясь, разом очутились в реке, а «Нырок» всплеснулся над зыбью, приподнял борта и, толкаемый под корму пловцами, уверенно двинулся к отмели, за которой под взгорком приветливо поблескивал стеклами окон бревенчатый дом, а чуть в стороне открывался другой, совсем малый домишко об одном окошке. Время шло к вечеру, и желтый, густой, весь в искрах закат уже окрашивал вершины верб и тополей текучей позолотой, струи быстрины становились огневыми, а тихие омуты под обрывами заполняла дымчатая синь.

Макарыч быстро и ловко выбрался на отмель, набросил с носа лодки на швартовый столбик недлинную цепь, подал Анке руку, помогая сойти с «Нырка», и, пока ребята барахтались у берега, отмывая черный, как деготь, болотный ил, отнес набор своих удочек в домишко-времянку.

–  А между тем, приятели,- сказал он, возвращаясь к лодке,- мой сторож уже уснул. Чуть солнышко к закату - он к себе в каморку да на койку, и пусть даже пушки рядом громыхают - ему хоть бы что.

Анка насторожилась:

–  Это какой же сторож? Не тот ли, что «ти-ти-ти»?

Макарыч горестно вздохнул:

–  Пришлось приютить бездомного. Там, во времянке, два отделения: в одном рыболовные снасти, в другом Тит.

–  Ну и сторож!
– засмеялась Анка.- Сами говорите, что спит с вечера.

Митрофан Макарыч в раздумье засмотрелся на реку.

–  А что поделаешь? Утратил, бедняга, после контузии речь и память и только знает свое «ти-ти-ти»… Люди добрые, спасибо им, кто одежонку даст, кто куском хлеба поделится, да и у меня он не в обиде.

Пока ребята мылись, хозяин, позванивая ключами, поднялся на крылечко и стал открывать дверь. Анка тихонько повернула за времянку и увидела в ее наречной стене окно. Чем привлекло ее то окно, чем заинтересовало, она и сама не смогла бы ответить, но ей захотелось заглянуть в жилище Тита Смехача.

От желтой зари заката в каморке было совсем светло, и Анка рассмотрела койку, на ней матрац и подушку, в уголке ящик, по видимому, заменявший стол… «А где же сторож?
– удивилась Анка.- Ведь дедушка Митрофан уверен, что он спит».

Рама окна была двустворчатая. Анка чуть-чуть нажала на нее - и створки свободно раскрылись. Теперь стало видно, что дверь каморки взята изнутри на крючок. И девочка догадалась: Тит ушел из времянки через окно!

Она тихонько прикрыла створки и призадумалась. До чего же странный этот Тит! В каморке имеется дверь, а он выбирается через окошко да еще дверь перед уходом берет на крючок. Значит, не желает, чтобы дедушка Митрофан заглянул в каморку?.. Все это показалось Анке удивительным и непонятным, и она решила было рассказать ребятам о своих наблюдениях. Но тут же передумала. Словно воочию увидела, как недоверчиво усмехнется Емелька: «Что ты хочешь от слабоумного?» А Костик наверняка сказал бы: «Не выдумывай».