Легенда о Чёрном ангеле
Шрифт:
Миша спит, смешно свернувшись калачиком, а лунный свет, проникая сквозь оконное стекло, мягко очерчивает контуры его тела. Мой милый сын, уже такой взрослый и правильный, хороший и справедливый…
Убираю упавшую на лицо тёмную прядь, а он морщится, но не просыпается. На столике, у кровати, стоит фотография в стальной рамке. На снимке Миша и Алёна, счастливые и молодые, поедают сладкую вату. Им здесь лет по шестнадцать, совсем ещё дети. Не знаю, что меня настораживает в Алёне, но гоню от себя неприятные мысли. Сын любит её, остальное меня не касается. Когда-то поклялась, что не стану мешать его
Так, всё, спать!
Иду в душ, в надежде смыть под обжигающими струями усталость последних дней. Раздевшись, закрываюсь в кабинке, а вода ласкает кожу, напоминая о мужских руках и жарких поцелуях. Я, наверное, сошла с ума, но я не прочь была бы повторить. Прямо в этот самый момент.
Закрываю кран, а совсем рядом трезвонит мобильный. Кому я понадобилась-то среди ночи?
Имя Карла на экране заставляет покраснеть. Чёрт, он слишком сильно влияет не меня, это бесспорно. Появился на пороге и превратил меня в нимфоманку.
Снимаю трубку, но Карл молчит. На заднем фоне играет музыка, и это позволяет понять, что на линии нет никакого сбоя.
— Привет… я думала о тебе.
Тихий смех служит мне ответом, а я понимаю, что невероятно скучала по нему.
— Значит, я вовремя, — говорит, а в голосе хрипотца и неприкрытое желание.
Господи, нам нужно лечиться. Обоим.
— Вовремя, — подтверждаю и присаживаюсь на бортик душевого поддона. — Как ты?
Этот вопрос уже традиция, но мне ведь, правда, интересно.
— Работаю.
— А я душ приняла и спать собираюсь.
— Правильное решение. Как сын?
— Спит.
— И ты ложись, отдыхай.
Мне хочется сказать, что с удовольствием заснула бы рядом с ним, но молчу, потому что наши отношения ещё не в той стадии, чтобы просить от него таких жертв.
— Скажи, Маргаритка, а твой сын сильно обидится, если ты не в своей кровати спать будешь?
Вопрос настолько неожиданный, что на секунду лишаюсь дара речи.
— В смысле?
— В прямом… приезжай сейчас, а? А утром, клянусь, доставлю домой в целости и сохранности. Сын даже не заметит, что тебя нет.
Господи, эта трогательная забота о моей репутации почти до слёз доводит.
— А ехать-то куда?
Я что, на самом деле это спросила?! Точно, больная! Интересно, это лечится?
— Согласна? — смеётся, как мне кажется, с облегчением. — Я сейчас машину за тобой пришлю. Собирайся.
И вешает трубку. Мамочки, вот, что я делаю-то?
12. Марго
Я сумасшедшая, я точно сумасшедшая!
Разум вопит, что мы не должны так торопиться, что всё это глупо и неправильно, и у Карла, наверняка, целая толпа молодых девиц, которых лишь стоит поманить, и они с разбегу впрыгнут ему на колени.
От мысли, что его руки касаются других женщин, а они извиваются под ним, целуют бледную кожу, выкрикивая в рассвет его имя, сводит зубы. Нет уж, хватит себя накручивать! Он ни разу не показал, что его во мне что-то не устраивает. Наоборот! Потому долой страхи и сомнения, вперёд к счастливым берегам. И пусть никто не знает, насколько долгим может быть счастье, лишать себя его не собираюсь. Не хватало ещё своими руками отталкивать того, кто заставляет
кровь бурлить по венам и того, кто заботится обо мне.Бегу в комнату, стараясь не шуметь, выдвигаю ящик комода и пару секунд раздумываю над тем, какое бельё надеть. Всё-таки сейчас, когда имею время подготовиться к встрече, могу подойти к этому более ответственно. В итоге останавливаю выбор на не слишком вычурном комплекте винного оттенка. В контрасте с моей смуглой кожей цвет выглядит особенно эффектно. Вот и чудесно. И, конечно же, чулки. Да уж, точно озабоченная, но мне хочется сегодня быть самой красивой для него. И желанной.
Чёрт, почему не спросила, куда именно меня повезут? Вряд ли снова в какой-то ресторан. Скорее всего, к себе домой приведёт. И что надевать вообще? Вот же, головная боль!
Ладно, красивое платье ещё никогда не было лишним. Я так долго не надевала что-то нарядное, рассекая, обычно, в брюках, что первое время теряюсь. Вот это чёрное, может быть? Или светлое, с длинной пышной юбкой в пол? Божечки, и почему я так нервничаю?
Сердце в груди ухает, отдаётся звоном в ушах, и от нервов даже в глазах темнеет. Всё это так неожиданно, стремительно, но именно эта непредсказуемость заводит пуще всего остального.
Оборвав мучительные поиски идеального образа, надеваю простое, но элегантное чёрное платье, сидящее на фигуре, точно влитое. У него почти пуританская длина — чуть ниже колен, — но из-за глубокого разреза сзади оно довольно сексуально смотрится. Вот и замечательно.
Чёрные стрелки на глазах, красная помада и капля духов за ухо. Вот, собственно, и всё. Волосы решила собрать в высокий хвост — так я выгляжу моложе, что ли. Выгляжу… неплохо, собственно я выгляжу, грех жаловаться.
Тяжёлые шаги в коридоре отвлекают от размышлений, и я в последний раз осматриваю себя в зеркале.
— Почему не спишь? — спрашиваю, увидев сына на кухне. Он стоит у открытого холодильника и хмуро смотрит в его нутро, размышляя, чем бы поживиться. — До утра ещё далеко. Болит что-то? Беспокоит?
— Да вот, проснулся… — Он мельком смотрит на меня, а во взгляде читается удивление. — Ну ты даёшь. И да, ничего у меня не болит, жрать просто захотел.
Он широко улыбается, но меня не покидает ощущение, что Мишу что-то гложет.
— У тебя всё хорошо? — спрашиваю, хотя знаю, что он не станет делиться. Однако не спросить не могу.
— Всё отлично, — отмахивается, достаёт бутылку молока и встряхивает содержимое. — Не обращай внимания.
Ага, легко ему говорить.
Вздыхаю, а зажатый в руке телефон тихо вибрирует и в итоге разражается мелодией.
— Готова? — слышу в трубке голос Карла. — Выходи.
— Миша, мне нужно ехать, меня ждут, — начинаю, делая шаг в его сторону.
Знаю, что если попросит отстаться, захочет поделиться чем-то, останусь, наплевав на всё. Но он не просит.
— Твой… друг детства? — усмехается, а я понимаю, что рано или поздно нам нужно будет с сыном поговорить.
Я никогда не скрывала от него своей биографии — в нашем доме нет места секретам и жутким тайнам, но о Карле я почему-то никому не говорила, только тёте когда-то и то, когда найти его просила. Словно охраняла эту память от посторонних, но сейчас, думаю, настало время.