Легенда о Чёрном ангеле
Шрифт:
— Марго, он очень жестокий и беспринципный подонок. Я просто хочу, чтобы ты знала об этом. Раз у нас зашёл этот разговор.
— Спасибо… легче мне, конечно, не стало, но что-то я поняла.
— Что именно?
— Что хрен ему на палочке, а не ключи от “Приюта”!
— Моя девочка, — усмехаюсь, туша окурок в пепельнице. — Но охрану не зря в бар поставили, так надёжнее. Моя паранойя на время, может быть, утихнет.
— Спасибо тебе, — вдруг говорит, приглаживая волосы пальцами.
— За что?
— За всё, что уже сделал. Мне неловко тебя обременять, противно даже, но меня распирает
Чёрт, в носу что-то щиплет. Старею, наверное, сентиментальным становлюсь. Но, чёрт возьми, мне приятно это чувство, радостно делать хорошо этой женщине.
— Слушай, может быть, закроешь пока бар? — предлагаю, переводя тему. — На время, пока мы со Спартаком не разберёмся.
— Зачем это? — удивляется, а во взгляде чистое упрямство.
— Просто потому, что так намного безопаснее. Уедешь куда-нибудь, отдохнёшь.
Это и правда, могло бы стать неплохим выходом. Временная мера, которая облегчила бы мне задачу.
— Нет, и не уговаривай! — Встряхивает головой, а чёрные волосы водопадом по плечам.
— Почему упираешься?
— Потому что не привыкла пасовать перед всяким моральным мусором.
Вздыхаю, потому что понимаю: её не сдвинуть с места.
— Упёртая какая…
— А то! Но вообще, пока Миша не уедет, я никуда не сунусь. Мало ли…
Это её “мало ли” серпом по яйцам.
— Материнский инстинкт, да?
— Он самый, — подтверждает, решительно кивая. — Ну не могу я его оставить в городе, а самой рвануть куда-то отдыхать. Немыслимо! Да и Алёна… нет, даже слышать ничего не хочу!
— И долго Миша в городе будет?
— Ещё две недели.
Ясно, значит, раньше этой даты бесполезно заводить с Марго разговор об отъезде. Ладно, придётся, значит, решать проблемы по мере их поступления. В первый раз, что ли, на бегу ориентироваться?
— Есть хочешь? — спрашиваю, чтобы увести все эти дурацкие разговоры о Спартаке и его заморочках в сторону.
— Немного, — кивает и смотрит на меня хитрющими глазами. — Кто-то ненасытный, а я потом, между прочим, ходить нормально не могу. В моём возрасте это вредно вообще-то.
За один длинный шаг преодолеваю расстояние между нами. Чуть толкаю Марго, а она падает на спину, смеясь. Опираюсь на кулаки по обе стороны от её тела и нависаю сверху:
— Чтобы я больше этого не слышал, поняла?
— О чём ты? — замирает, впиваясь в мои глаза взглядом. — Я не понимаю.
— Всё ты понимаешь, — хмыкаю и ложусь на неё сверху, пытаясь не придавить ненароком. — Ещё раз скажешь что-то о своём возрасте, разозлюсь. Поняла меня?
— Разозлишься? — переспрашивает, а тёмные брови ползут вверх.
— Да, Марго, разозлюсь. И да, лучше тебе не видеть меня в гневе. Неприятное зрелище.
Касаюсь губами кончика её носа, а она морщится и тихо вздыхает. И вот, когда я уже снова готов взять её прямо здесь и сейчас, раздаётся мелодия мобильного.
Не моего.
15. Марго
И ведь так было хорошо… нет, нужно было кому-то позвонить. Это не Миша, потому что на него стоит очень бодрая и заливистая мелодия, и не кто-то из сотрудников… тогда кто?
Карл освобождает меня из кокона своих объятий и ложится на спину.
Покрытая чёрными татуировками грудь — тату на его теле выполнены исключительно в тёмных оттенках — вздымается и опадает в такт тяжёлому дыханию, а мне ругаться хочется: такой момент испортили! Да чтоб им пусто было, звонарям этим!Так, где этот телефон вообще?
Встаю с кровати, оглядываюсь и замечаю жужжащий и звонящий аппарат, лежащий на полу. Как он вообще здесь оказался? Кажется, совсем не помню, как оказалась в этой комнате — в голове туман, и позволь я себе задуматься о том, что вытворяла, легко бы могла сгореть со стыда. Взрослая женщина, а развело меня, точно девчонку, но я не жалею. Карл — единственный мужчина, с кем могу позволить себе быть самой собой и просто расслабиться, получая удовольствие. Для этого мужчины не существует табу, запретов и барьеров — он ледяной шторм и самая горячая вулканическая лава. И меня несёт вперёд течением его страсти, засасывает в воронку, а я и рада.
На экране незнакомый номер, а меня одновременно бросает и в жар, и в холод. Тьфу, чёрт, какая-то я дёрганая стала, нервная. Надо завязывать. Успокойся, Марго! Успокойся, кому сказала?!
— Я вас слушаю, — говорю, сняв трубку, а на линии раздаётся какой-то щелчок. — Говорите!
— Маргарита Олеговна? — интересуется незнакомый женский голос. — Вас беспокоят из охранной компании. На пульт поступил сигнал, что в бар “Приют одинокого путника” было совершено незаконное проникновение. Сработала сигнализация. Наши сотрудники уже выехали по адресу, просим и вас присутствовать.
— Да-да, я скоро буду!
Вешаю трубку и принимаюсь лихорадочно собираться. Я не преувеличивала, когда говорила, что “Приют” находится в безопасном районе. За двадцать два года, что я работаю там, начиная ещё барменом — до того, как у нас с Валерой вообще наметились хоть какие-то романтические отношения, — бар пытаются взломать впервые. Раньше даже не было тревожной кнопки, лишь после смерти мужа я озаботилась вопросом хоть какой-то, но безопасности. Порой даже жалела, что раз в месяц перечисляю охранной фирме довольно приличную сумму, но понимала, что так правильно. Но вот, что произошло сейчас?
— Что стряслось? — спрашивает Карл, возникая рядом.
— Мне нужно ехать, — пыхчу, пытаясь одновременно надеть чулки и застегнуть “молнию” платья. Само собой, ничего не выходит, но я упорна. — В бар кто-то вломился, мне с пульта охраны звонили.
— Херня какая-то, — замечает, тоже принимаясь одеваться.
— Ещё какая! — выдыхаю, когда война с одеждой мною выиграна. — Так что я поехала, не провожай.
— А ну стоять! — говорит Карл таким тоном, от которого у меня мурашки по коже и столбняк наступает. — Сейчас отвезу.
Ну вот, зачем он время своё тратит? Я и так… сама всё могу, не маленькая!
— Да я такси поймаю, не волнуйся.
— Я сказал стоять, значит, не дёргайся. И не отказывайся никогда от помощи, второй раз могут уже и не предложить.
Он прав, но я так привыкла быть самой себе хозяйкой, решая любую ерунду единолично, что теперь не так-то просто перестроиться. Такие перемены не происходят по щелчку пальцев, но душу греет мысль, что есть в этой жизни человек, которому не безразлично.