Легенда о Чёрном ангеле

Нет, я рожала его не для того, чтобы он горе хлебал полной ложкой, становясь разменной монетой в каких-то игрищах. Не знаю, что нужно этому придурку по кличке Спартак, но пусть забирает мой бар, квартиру, машину, мою почку или голову — пусть делает, что хочет, но только не трогает Мишу.

А ещё очень чётко понимаю, что убью его, если с сыном что-то случится. Просто убью и даже труп прятать не буду, потому что никому не позволю издеваться над моим ребёнком. Никому.

Никогда ещё ненависть к живому человеку не захлёстывала меня с головой. Ни разу ещё я так отчётливо не видела картины чьего-то обезображенного моими руками трупа.

Так, нужно уходить. Время не терпит, я должна решить эту проблему раз и навсегда. Не знаю, чем всё закончится, но я должна увидеться со Спартаком, чтобы подписать бумаги на продажу, или что он там от меня хочет. Должна.

В голове бьётся мысль, что нужно рассказать всё Карлу. Вместе легче думается, вместе проще, но Спартак отчётливо дал понять, чтобы не пыталась с кем-то это обсудить, а иначе потеряю сына. Мамочки, я не могу, не имею права. Не имею права рисковать жизнью Миши и снова вешать свои проблемы на Карла.

Возвращаюсь к кровати, забираю телефон, а перед глазами всё кружится. Так, Марго, соберись! Всё будет хорошо. Обязательно будет. Правда же?

Набираю номер сына, но в ответ полная тишина. Страх сковывает льдом, а внутри обжигающий жар, от которого не избавиться. Испарина покрывает лоб, и я потираю его ладонью, не ощущая облегчения. Пока я не узнаю, что с Мишей, успокоиться не получится, что бы я ни делала.

Проклинаю себя за то, что отправила сына на погибель. Я ведь не думала, что с ним в “Бразерсе” может что-то случиться. Там же куча охранников, Викинг… неужели не уследили? Или он сам ушёл и попал в беду? Ох, не знаю.

Набираю номер Лёни — лучшего друга сына, но и тут ничего добиться не получается: Лёня знать не знает, где Миша. И вообще, после того, как сын избил его, дружбе конец. Чёрт возьми, как не вовремя они поругались. И всё из-за этой девицы проклятой.

Так, ладно, делать нечего, нужно идти. Кладу телефон в карман, с собой беру только документы на всякий случай, и быстро выхожу из комнаты. В кабинете никого, и я очень надеюсь, что дверь не заперта снаружи.

Но нет, конечно же, Карл сделал всё, чтобы я была в безопасности: как ни пытаюсь, открыть замок так и не получается. Ну, почему всё, будто бы специально, летит в пропасть? Почему?

Чёрт, как же больно и страшно. Кажется, никогда я так не боялась, даже, стоя у дверей Интерната, с нехитрыми пожитками в тощем чемодане.

Дёргаю ручку двери в бессмысленной попытке выбраться наружу, стучу ногой в дверь, прошу хоть кого-то откликнуться на мой зов, но всё бесполезно. Словно я застряла в каком-то вневременье, без надежды что-то изменить. А горячие слёзы текут по лицу, капают с подбородка, а я даже не пытаюсь их стереть. Пускай, мне наплевать, как выгляжу сейчас со стороны. Одно понимаю: я теряю время. Вдруг над моим мальчиком уже издеваются, вдруг убивают — медленно и мучительно?

От осознания, что Миша может страдать, истерика накатывает сокрушительной волной. Опираюсь лбом о дверь и тихо сползаю вниз, снова ослабев и перестав с этим бороться. Как назло, телефон, зажатый в руке, жалобно пищит и выключается. Разрядился, собака бешеная.

Закрываю лицо ладонями и рыдаю: бесстыдно и горько, пользуясь тем, что меня никто не видит. В душе сумятица, а в воображении кровавые картинки сменяют одна другую. Сколько мне ещё торчать здесь? А если не успею, и Спартак начнёт воплощать в жизнь свои угрозы? А если уже опоздала? И как теперь скрыть всё от Карла, как не впутать его в это всё?

Не хочу, чтобы он снова каким-то образом пострадал из-за меня. Хватит, во второй раз я его жертву принимать не хочу. Тогда мы были детьми, и я совсем ничего не понимала, но сейчас-то должна всё решить сама. Пусть Спартак подавится моим баром, но не вредит тем, кто для меня роднее всех вместе взятых.

Сворачиваюсь на полу в клубочек, поджимаю под себя ноги, а слёзы не заканчиваются. Будто бы решила выплакать всё, что накопилось за долгие годы, а накопилось там немало: пустыню оросить хватит.

Кажется, наревевшись, я вырубаюсь — прямо так, лёжа, калачиком, на полу. Молочно-белая, мутная пелена простирается на километры вокруг, а у меня нет сил сделать хоть один шаг. Так и стою, не шевелясь, а в ушах звучат какие-то щелчки и нарастает шум.

Кажется, меня трясут за плечи, бьют по щекам, но я ничего не понимаю. Не могу разобрать, что происходит, как ни пытаюсь. Почему меня просто не оставят в покое? Почему для кого-то это кажется таким сложным?

“Маргаритка, да чтоб его, очнись!” — доносится встревоженное, и этот голос… он, определённо, мне знаком. Но сознание никак не хочет уловить, кто так настойчиво возвращает меня из небытия.

Карл! Господи, это же он!

Распахиваю глаза, и взгляд цепляется за встревоженное лицо Ворона. Он нависает надо мной, закрывает весь мир, а я дышу медленно, глубоко, пытаясь прийти в себя.

В обморок, что ли, упала? Или у умерла и воскресла? А может, я в раю, и меня встречает у ворот мой личный ангел?

— Мать их, я чуть инфаркт не хватанул, — произносит Карл, а прохладные пальцы убирают волосы с моего лица. — Что с тобой случилось? Пришёл, а ты на полу лежишь. Нельзя же так пугать.

— Я не знаю, плохо что-то стало, голова закружилась.

Карл хмурится, а я пытаюсь подняться, но сильные руки удерживают за плечи, не давая пошевелиться. Кажется, я лежу на диване, но, когда Карл так близко, не разобрать. Да и плевать, если он рядом.

— Я пошлю за врачом, — говорит, а в голосе несвойственная ему тревога. — Отдохни пока.

— Нет, не надо... не надо врача. Мне пора, у меня дело. Отпусти!

Я пытаюсь вырваться, хотя умом-то понимаю, как глупо и странно выгляжу со стороны. Но у меня нет времени, надо торопиться. Миша в опасности, я не имею права разлёживаться!

— А ну, лежать! — шипит Карл, глядя не меня, сощурившись. — Что стряслось, пока меня не было? Признавайся, пока я ещё терпеливый.

Вижу — по глазам пылающим, по сжатым в тонкую нитку побелевшим губам, — что Карл на краю. Сейчас его терпение лопнет, и случится взрыв космических масштабов.

— Нет, ничего! Мне просто из налоговой позвонили, и из страховой. Это из-за “Приюта”. Мне надо, ты не понимаешь!

— Это из-за их звонков страховщиков ты рыдала так, что лицо распухло, что красный воздушный шар напоминает? — хмыкает, а я закрываю щёки руками, пытаясь закрыться. — Марго, не держи меня за идиота. Признавайся!