Легенды, рассказанные у костра

...Остановившись возле случайного художника, я уставился на мольберт, где очень достоверно была изображена девушка выделявшаяся своим лицом из безликой толпы. Тревожный взгляд замер на полотне, словно ее окликнул чей-то знакомый голос, и она, расслышав его среди гущи посторонних звуков, обернулась и застыла, не поверив своим глазам.

– Мне не очень. А вам?
– не без интереса спросил художник.

– Я не ценитель, но, по-моему, вполне достойно, - искренне ответил я.

– Нет, - не согласился художник.
– Пустое. Нет души. Холодный, хоть и выразительный. Глупая оболочка, не более того!

Сорвав лист мольберта, он одним движением порвал его пополам и, смяв, кинул в урну.

– Да вы что?!

– Пустое, - остановил меня художник и слега прищурившись, предложил: - А вы не хотели бы посмотреть настоящие работы?

Осмотрев пустынную улицу и сделав логичный вывод, что знаки и мистика на сегодняшний день закончены, я не раздумывая, согласился.

Подъезд был зашарпанный, но довольно просторный - дом моей зрелости, если разделить колоссальный возраст на правильные возрастные отрезки.

– Давно здесь живете?
– поинтересовался я.

– Всю жизнь, - лаконично ответил художник.

Выглядел он очень опрятно; одет неброско, как и подобало истинному служителю искусства: матерчатая крутка, вельветовые брюки и главный атрибут - темно-красный шарф. Короткая прическа, волосы с заметной сединой и аккуратная бородка в стиле Генриха IV- хотя сейчас об этом вряд ли кто помнил.

Дверь распахнулась сама, словно по беззвучной команде хозяина, не такого уж и скромного жилища. Прихожая показалась мне излишне широкой, схожей с добротными английскими квартирами. Потолки высокие, а зал вызвал еще большее удивление и одновременное восхищение. Настоящая мастерская неудержимого фанатика своего дела. Я и раньше встречал подобных гениев, чей неудержимый нрав губил их так и не дав насладиться всемирной славой. Стены были увешаны картинами, набросками и как мне показалось, настоящими шедеврами.

Осторожно остановившись у ряда листков, небрежно прикрепленных старыми металлическими кнопками, я только сейчас заметил, что все портреты имели сходство. На стандартном листе был изображен человек: мужчина, женщина, старик, ребенок. Достаточно выразительно, едва ли не фотографический снимок, а вот остальная толпа людей являла собой всего-навсего серую размытую массу, выполненную графитовым карандашом, будто случайный прохожий пребывал в густой дымке. Тысяча лиц смотрели на меня со стен, с некой завистью, неспособной освободиться от рисованных оков.

– Вам интересно?
– кроткий, словно шелест травы голос, раздался у самого уха.

Я, беззвучно кивнул, продолжив изучать необычное искусство. Лица людей, с одной стороны, были необычайно схожи, имея одинаковое положение тело, взволнованность образа, но существовало в этом многообразии, что-то большее, нежели ничем непримечательная изюминка, неуловимая обычным глазом.

Я долгое время топтался на одном месте. Художник терпеливо ждал, то и дело одобрительно улыбаясь. Я не видел этого, но чувствовал всем нутром, что он рад благодарному зрителю, решившему посетить его тайную галерею.

– В них есть что-то особенное. Неуловимое... Что-то, что я никак не могу понять, но...

– Они все бессмертны, - величественно произнес художник, сценически возведя руку вверх, словно собирался изобразить шикарный поклон.

Резко обернувшись, я едва удержался на ногах - настолько меня поразил его безобидный ответ.

– Как вы сказали?!

– Бессмертны, - ничего не подозревая, ответил художник, и словно оправдываясь, принялся объяснять: - Все эти люди исключительны. Можно сказать - совершенны...И пускай они не подходят под привычные эталоны, для меня они боги.
– Его рука указала на глубокое кресло, застывшее посредине студии.
– Прошу присаживайтесь...

Я повиновался, а художник продолжил говорить:

– Понимаете. Возможно, вам известно, что в древние времена у скульптуры и искусства не было своей музы. Тех, кто умел искусно отображать мир на бумаге, или при помощи глины - называли простыми ремесленниками.... А я, всегда хотел иной признательности.

Художник говорил сбивчиво, обрывая фразы, задумчиво теребя рукава своей куртки, и пристально следил за моей реакцией.

– И вам удалось?
– не став дослушивать бесконечные философские умозаключения о невероятной силе искусства, я оборвал его своим вопросом.

Глаза художника странно блеснули, он замолчал, а затем медленно развел руки в стороны, и описал круг, очертив свои совершенные картины.

– Все они - мое детище. Мои бессмертные создания, которые насыщают мир своими совершенными образами!

Наши взгляды встретились и сцепились намертво.

Я ощутил в его словах нотки наслаждения, которые не возможно было скрыть.

– Вы говорите о них, как о живых?

Художник кивнул и на его глазах, я мог поклясться - выступили слезы.

В тот миг мой взгляд приковал один из портретов. Я приблизился, щурясь, внимательно рассмотрел знакомые черты. Передо мной, будто живой, распоров вуаль ускользающего времени, стоял юный циркач, второй раз за сегодняшний день, посетивший мою память.

Палец, уткнувшись в портрет юноши, осторожно коснулся старого холста, и я ощутил дрожащий огонек дыхания. Картина была живой. Я будто коснулся человеческой кожи, и рисунок отозвался протяжным вздохом, донеся до моего слуха еле уловимый шепот.

– Кто это?
– произнес я и не узнал своего голоса; он содрогался и казался чужим.

– Один из моих детей, - спокойно ответил художник.

Я не верил ему. Это не могло быть правдой. Рисунок, мои воспоминания, ощущения чего-то родного - странное сочетание для одинокого человека, уже давно лишившегося всякой надежды.

Я еще раз углубился в своем прошлом и, копаясь в обрывках воспоминаний не смог обнаружить лиц своих родителей, братьев, сестер. Их словно и не существовало в моей многовековой жизни.