Легенды выживших (сборник)

— Эй, нео! А как насчет меча? — прозвучал крик за спиной монстра. Тот, взревев, резко обернулся… лишь чтобы мгновенно лишиться головы и свалиться под ноги своему победителю, заливая землю кровью.

Сомов с удивлением смотрел на своего спасителя, протягивавшего ему руку. Воин, закованный в чешуйчатую броню, с длинным прямым мечом и засунутым за пояс пистолетом времен еще, наверно, наполеоновских.

— Славно бился, вой! Откуда ты? — подняв Максима на ноги, спросил воин.

— Из Омска, — растерянно произнес Сомов.

— Не знаю такой крепости, — сказал воин. И, улыбнувшись, добавил: — Ну что ж, добро пожаловать в Кремль!

Александр Тихонов ЛЕТОПИСЬ ПОСЛЕДНЕЙ ВОЙНЫ. КРЕПОСТЬ

(Из дневника бойца красногорской [5] крепости)

…Ночью снова была воздушная атака. Пять пузатых бомбардировщиков и две дюжины юрких штурмовиков-беспилотников. Серёга Баренцев оказался самым глазастым — заметил их ещё на подлёте и успел причесать разномастную стайку из башенного орудия. Скольких летунов он уложил в сырой сибирский грунт, одному Богу известно, но, видать, знатно проредил силы атакующих.

5

Красногорский гидроузел — один из крупнейших инфраструктурных проектов Омской области. Ориентировочной датой ввода в эксплуатацию назван 2015 год.

Лететь навстречу верной гибели пилоты не рискнули, ведь не безмозглые роботы, а живые люди. Сбросив боезапас на автостраду, бомберы повернули обратно. Штурмовики пожужжали вокруг базы ещё какое-то время, но тоже ретировались. Мы, можно сказать, малой кровью отделались — ни одного убитого, да и укрепления не пострадали. А вот автостраду жалко. Два месяца восстанавливали её под обстрелом биороботов, а летуны за минуту посреди бетонки понаделали воронок глубиной по пять метров. Одним словом — варвары. Им-то что? Вернутся на аэродром, отбрешутся, мол «не могли подлететь ближе, пришлось разрушать ближайшую транспортную артерию противника».

Наши заокеанские гости себя вообще странно ведут. С предельных высот нашу базу не долбят, хотя могли разок «тактической ядерной дубинкой» шарахнуть, и пепла бы не осталось от храбрых защитников Красногорской крепости. Ан нет. Что-то их держит. Генерал Веденеев говорит, дескать, останавливает противника лишь то, что база построена на водохранилище, и интервенты то ли боятся в результате ядерной атаки заразить радиацией весь Иртышский бассейн, то ли хотят после своей гипотетической победы пользоваться нашей дамбой. Непонятно, в общем.

Месяц тому назад сбросили в лесу неподалеку от базы боевого робота класса «Зевс» — здоровенную махину, похожую на гигантскую бочку. Самое занятное, что доставил это ведро болтов их новый транспортный самолет. Раза в полтора этакая дура больше нашего «Руслана». Сколько топлива жрёт, даже предположить боюсь. Но ведь не пожалели ни топлива, ни ценную пташку, которую под огонь зениток подставляли, чтобы сбросить на парашютах своего робота. Тот так и уселся в сосняке аки избушка на курьих ножках. Замер как вкопанный и не шевелится.

Наши бойцы, какие посмелее, уже подбирались к этой железяке, пробовали из гранатометов стрелять — хоть бы хны. Ни пристяжи вокруг, ни десанта по примеру троянского коня. Просто груда железа. Мёртвая конструкция десятиметровой высоты, облепленная обрывками парашютного полотна. То ли «Зевс» со своего Олимпа приземлился неудачно и встряхнул себе электронные мозги, то ли ещё в чем беда, только замерла эта пакость в прямой видимости от крепости и никаких агрессивных действий не предпринимает. От разведчиков поступало предложение пробраться внутрь громадины и покопаться там на предмет наличия чего-нибудь полезного, но добровольцев не нашлось — страшно, знаете ли, лезть в нутро гигантского робота. Специально формировать группу и посылать к «Зевсу» генерал Веденеев не стал.

Это к вопросу о логике противника. Сколько их истребителей мы успели пожечь на подлёте за последний год — и не сосчитать. Одних только бомбардировщиков с десяток. А почему они эти бомбардировщики не поднимут повыше, чтобы наши зенитки до них не добивали — ума не приложу. И вот теперь сижу в карауле, наблюдая, как напарник нервно оглядывается по сторонам, докуривая сигарету. Сижу и думаю, как же всё вокруг напоминает какой-нибудь старый нелепый боевик про тотальный апокалипсис.

Я — сержант Александр Ильин. Саня, если по-простому. Двадцать три года от роду, рост средний, телосложение обычное… Что там ещё принято писать в дневнике? Хотя дневник-то рассчитан на самого себя, а не на читателей, поэтому рост, вес и вредные привычки указывать не стоит. Зато подобная писанина помогает оставаться в своём уме. Записываешь всё произошедшее за день, попутно анализируя, и на душе становится легче. Сам себе исповедуешься, если такое сравнение здесь уместно.

Всё дело в том, что этот дневник у меня третий. Первый начинал писать ещё в начале войны, затем благополучно потерял. Да и не до самокопаний тогда было. Кругом паника, слёзы, какой уж тут дневник… Помню, как было страшно, как бухало в груди сердце. Помню искаженное ужасом лицо сержанта Максимова. Ну да, нас-то — омских полицейских, в случае военных действий предполагалось оставлять в тыловых районах страны для поддержания порядка, а потом сообщили, что всех, кроме бойцов из роты ППС, мобилизуют для формирования какого-то заградительного батальона.

Где вообще проходил фронт в те страшные месяцы, я даже сказать не берусь. Передавали по радио, что бомбят Москву, Санкт-Петербург, потом вдруг сообщалось про обстрелы Тулы и Златоуста. Мы с напарником, Колькой Дымовым, сразу смекнули, что к чему. Сели в патрульную десятку и рванули в Тару, где Колькины родители жили, чтобы поближе к себе их перевезти. Тара, если кто не в курсе, — маленький городок в трёхстах километрах к северу от Омска.

Доехали, забрали Колькиных родичей — и обратно. Машин на трассе обычно мало бывает, две-три в пределах видимости — ездил, знаю. А тут одна за другой так и шмыгали. То в сторону Омска, то в направлении Тары. Понятное дело — война. У всех багажники и прицепы набиты разным барахлом, часто вываливающимся на полном ходу прямо под колёса. Все бежали непонятно куда, пытаясь спасти свой скарб. Возле поворота, ведущего в одно из сёл, проскочили мимо опрокинутой в кювет «Нивы», вокруг которой суетились люди в камуфляже. По всему видно, водитель вылетел с трассы, поддавшись всеобщей истерии. Выжил он или нет, нам было неинтересно. Если эти двое — пассажиры, значит, им повезло. Каюсь, страх в те часы полностью завладел мной. Сюрреалистическая картина массового бегства застряла в мозгу занозой. Куда мы едем и откуда? Что ждет нас впереди? Правильно ли мы поступаем, возвращаясь в город-миллионник, который вскоре тоже может подвергнуться обстрелу?

— Сань, видел тех двоих? — спросил сидящий на пассажирском сиденье Колька. — У них ружья у всех. Сейчас кого-нибудь тормознут и заберут себе транспорт.

Я лишь кивнул, нажимая на педаль газа и крепко вцепившись в руль, пытающийся взбрыкнуть и выскользнуть из вспотевших ладоней. Сколько времени осталось до того, как отдельные подонки начнут заниматься мародёрством? Час? День? Скоро начнут вооруженные грабители потрошить машины бегущих прочь от цивилизации людей. Скоро… Но никаких постов на всём протяжении от Тары на юг мы так и не заметили. Наверняка местных полицейских тоже собрали для отправки на фронт.

Сейчас мне вновь вспомнились те двое в камуфляже, провожающие нашу машину хищными взглядами. Мы мчались обратно в родной город, надеясь, что наше многочасовое отсутствие в районе патрулирования останется незамеченным. Чёрт возьми, тогда мы ещё думали о том, не влепят ли нам выговор!..

Возле Большеречья, что между Тарой и Омском, аккурат в двухстах километрах от города-миллионника, мы пересеклись с двумя местными постовыми. У них в машине рация работала, а у нас вот уже который час хрипела в агонии. Ребята — Володя и Саня, поведали нам, что их выставили на трассе, чтобы разворачивать всех, кто едет в сторону Омска, потому что нет больше областного центра — разнесли там всё в пух и прах авианалётом.