Легенды выживших (сборник)

— Разве что нефтебаза уцелела и кое-какие жилые кварталы на левом берегу, — сказал тогда мой тёзка, и последние надежды на счастливое возвращение рухнули как карточный домик под натиском урагана.

Как объяснили нам коллеги, со стороны Омска пришел приказ всех заворачивать, поскольку могут снова долбануть. Предложили нам остаться в Большеречье до того, как всё прояснится. Посёлок небольшой, лишенный всяческих военных объектов и стратегических предприятий. Такой будут бомбить только последние идиоты.

Чуток отойдя от шока, мы поблагодарили патрульных за предложение, но отказались заворачивать в посёлок — ждать неизвестно чего не в наших правилах. На местной АЗС залили по самую пробку бак своей «десятки», положив руки на кобуры и не сводя глаз с рослого детины-заправщика, вышедшего к нам с карабином «Сайга» наперевес.

Гражданский назвался Саньком. Отчётливо помню — уже второй тёзка за день. Саня оказался мужиком понимающим — после недолгого разговора позволил заправиться, только вот рассчитаться предложил не деньгами, которые, по его разумению, скоро потеряют всякую ценность, а чем-нибудь более полезным. В качестве «полезного» мы отдали мужику бронежилет и сломанную рацию, за что тот позволил залить ещё и две десятилитровые канистры.

— А карабин зачем? — спросил Дымов, когда мы уже собирались уезжать.

— Отморозки повадились заруливать, — пожал плечами Санёк. — Часа два назад какие-то черти на «Ниве» пытались бесплатно заправиться. Я даже водилу зацепил чуток.

— А сколько их было? — спросил Колька, садясь за руль и поворачивая ключ в замке зажигания. — И выглядели как?

— Трое. Один в адидасе — ихний водила. Борзый, сука. А с ним ещё двое в камуфлу упакованные, с двустволками.

Мне в ту минуту отчетливо представилась картина развернувшейся на заправочной станции перестрелки, схвативший пулю водитель и двое его попутчиков. Вот на ровном участке возле указателя с надписью «Евгащино» водитель проваливается в беспамятство, потеряв слишком много крови, и «Нива», вильнув вправо, уходит в кювет. Мир тесен, граждане бандиты…

Колькиного батю я раньше никогда не видел. Даже на фотографиях, которые время от времени показывал мне Дымов, его не было. Он упоминал, что отец фотографироваться не любит — есть у него на то причины. Теперь причины стали понятны.

Родитель напарника оказался человеком крепким, седовласым, слегка прихрамывающим, но было в его внешности и то, что шокировало, — шрам, проходящий вдоль шеи, будто когда-то Дымову-старшему пытались перерезать горло. Сейчас шрам был частично прикрыт воротом рубахи, но Игорь Станиславович, поймав мой взгляд, расстегнул верхнюю пуговицу и продемонстрировал зарубцевавшийся разрез.

— Это ещё с юности, — прокомментировал он. — Работал на севере. Калымил. Повздорили с одним мужиком, тот пообещал мне голову отрезать. Ну а я молодой был, горячий, — сказал, что не сможет. Этот — за нож.

Жена Игоря Станиславовича, тётя Катя, лишь кивнула.

Больше по пути в Омск мы не разговаривали. Меня так и подмывало сказать Кольке, что надо бы оставить его родителей в Большеречье или каком-то из сёл для их же безопасности, но я всё не решался. Потом и вовсе переключился на созерцание нескончаемого потока машин. Все они теперь ехали прочь от Омска, а впереди цвет неба менялся с нежно-голубого на черный. Город горел.

Как нам потом рассказали, противник бил ракетами точечно, в основном не по жилому сектору, а по заводам и военным объектам. Таковых в Омске ещё со времён Великой Отечественной было предостаточно — тогда из европейской части Советского Союза за Урал эвакуировали множество предприятий, так и оставшихся здесь навсегда. Поэтому в бетонное крошево перемололо половину города — места сосредоточения большинства стратегических предприятий. Правда, руководство мегаполиса незадолго до этого успело вывезти всё необходимое с территории заводов в безопасные места, опустошило ключевые склады продовольствия и увело всю технику прочь от объектов, по которым могли ожидаться удары с воздуха.

Никто и предположить не мог, что враг так быстро доберётся до Омска, расположенного вдали от аэродромов и баз противника. Война была страшным, но далеким событием, от которого старательно открещивались. Поэтому, когда представители администрации предложили людям эвакуироваться, а свои квартиры передать под охрану полицейских, народ заявил, что в таком случае всё их добро разграбят. Эвакуировались единицы. Что стало с остальными, я даже не хочу думать…

Тогда я завел второй дневник. Записывал в него всё, что видел, пытаясь тем самым выплеснуть на бумагу весь ужас, который до этого момента я носил в себе, словно бомбу замедленного действия. Дневник был утерян так же, как и первый, — в спешке, во время очередного налёта, я забыл его с остальными вещами. Тогда мы ютились в подвалах музыкального театра, где находился центральный штаб. Туда стягивались жители Омска, и оттуда их направляли в различные районы города на помощь раненым.

Во времена моего беззаботного детства все критиковали поколение, растущее под влиянием трехмерного телевидения, Интернета и пытающееся походить на безмозглую заокеанскую молодежь. Говорили, что в случае войны такие люди сломаются, что в большинстве своём мы — игроманы и алкоголики, неспособные на сильные поступки. Старики ошибались. Война наглядно продемонстрировала, что большинство обычных горожан готовы бороться за себя и за других, спасать жизни. Эгоизм, слабость? Этого не было… возможно, в силу шока. Пламя далекой войны, запросто слизнувшее половину города, проверило на излом всех его обитателей. Большинство прошли проверку. Среди них были и мы с напарником.

После нашего возвращения мы с Колькой поступили в распоряжение начальника областного управления «ГО и ЧС», сутки напролет перетаскивая раненых и бинтуя окровавленные культи. Потом приехал генерал Веденеев, и нас с напарником передали в подчинение этого офицера. Незадолго до войны генерал прибыл в область с инспекцией, а когда начались первые обстрелы, был назначен чрезвычайным представителем правительства… Вроде бы так эта должность называлась. В отличие от нашего тогдашнего командира — невысокого, полноватого — Веденеев был рослый, обладал хриплым, спокойным голосом… в общем, внушал всем подчиненным уверенность, что он из тех людей, которые знают, как поступать в любой ситуации. При одном его виде хотелось тут же вытянуться во фрунт.

Веденеев сообщил, что за несколько дней до первого налета он возглавил постройку укреплений в районе Красногорского гидроузла. По словам генерала, сейчас противник ограничивается авианалётами с удаленных баз, пытаясь посеять панику в тылу российских войск, но нельзя исключать и вариант наземной атаки. Собрав представителей экстренного штаба и полицейских, генерал сообщил, что он предвидел подобный сценарий развития событий и именно поэтому отдал приказ на возведение в районе Красногорского гидроузла укреплённого военного объекта.

— …Это будет, если хотите, крепость! — громогласно вещал Веденеев. — В строящихся микрорайонах Омска, в основном на левом берегу, имеется огромное количество стройматериалов, есть техника. Районы застройки противник бомбить не спешит. Это значит, у нас есть реальные шансы в кратчайшие сроки построить Красногорский объект.

Зал бурлил как кипяток в чайнике, люди кричали, что вокруг полно раненых, что не погребены тела погибших, а генерал предлагает заняться строительством.

— Молчать! — рявкнул Веденеев, которому порядком надоел многоголосый гвалт, и крики моментально смолкли. — Я не призываю отказаться от погребения погибших. Я лишь предполагаю, что может нас ждать в скором времени, и пытаюсь спасти горожан.