Лекарство для покойника
Шрифт:
Следующий раз междугородка зазвонила в девять утра.
– Такое впечатление, что ты сидел у телефона, – отозвался Турецкий. – Я связался с «Пятым уровнем», они попробуют по своим каналам поискать во Франкфурте человека с внешностью Игоря Раструбы или Игоря Кныша. Хотя сам понимаешь, насколько это реально… С другой стороны, уже достоверно известно, что ни один из этих двоих за последнее время воздушную границу Украины или России не пересекал. Разве что с чужим паспортом. А у тебя есть новости?
– Картежники Барабановы-Гриневы не в курсе. Кстати, насчет твоего чемоданчика –
Турецкий засопел в трубку.
– Но зато я выяснил, – продолжил Солонин, – что оба телохранителя родом из Зеленограда. И со школы всегда вместе, как братья: и в спортзал, и в армию, и на работу. Домой в Зеленоград они не приезжали. Это уже проверено.
– Не разлей вода, говоришь? – задумчиво произнес Турецкий.
И тут Солонин отчетливо вспомнил Вовку Софрина, сидящего за столиком в «Макдоналдсе», и двух стриженых парней, нависших над ним. Не успей он тогда вовремя…
– Ну, что замолчал? – бухнула в ухо трубка насмешливым голосом Турецкого.
– Саша, чем там Софрин сейчас занимается? – очнулся Солонин.
– Все тем же, ищет иголку в стоге сена. А что случилось?
– Я завтра вылетаю. Можешь не встречать, не обижусь.
– Витька, тебя какая муха укусила? Сиди в Крыму и не рыпайся. У меня такое чувство, что там еще будет чем заниматься.
– Сан Борисыч! Кажется, я знаю, где этих тезок искать. И кто мне поможет.
– Ладно, тебе видней. Только, чтобы потом еще раз в Крым не возвращаться, съезди прямо сейчас в Гурзуф и поговори с Богачевой. Узнай у нее все насчет Генриха Грасса.
– Это еще кто?!
– Еще один возможный партнер и недоброжелатель ее покойного супруга. Он приезжал в Москву два месяца назад, а Богачев перед тем летал к нему в Германию.
Солонин положил трубку. Сон, будто он опять летит в Москву, сбывался. Хорошо бы только наполовину.
День с раннего утра был насыщен отрицательными результатами. И хотя говорят, что отрицательный результат – тоже результат, но ведь сумма их – все тот же ноль. Такие минимальные правила арифметики Турецкий еще кое-как помнил и потому был мрачнее тучи.
Во-первых, Реддвей вместе со всей своей фирмой понятия не имел, кто такой Генрих Грасс.
Во-вторых, выяснилось, что Кадуева и польских бизнесменов застрелили из разного оружия.
В-третьих, Призер молчал как рыба и не похоже, что переквалифицируется в попугая.
В-четвертых, и это, пожалуй, было самое неприятное, все знакомые Гукка (включая, естественно, Виктора Гукка и Катю Богачеву), опрошенные на предмет его дачи, высказались отрицательно: ни о каком домике на Волге они и слыхом не слыхивали. Турищев между тем упрямо настаивал на своем и при этом в старческом маразме замечен не был.
У Турецкого уже голова шла кругом.
1. Могли ли китайцы завалить поляков? Мотив – налицо: чтобы завладеть рынком. Но это же курам на смех: кто даст ему, работнику российской прокуратуры, расследовать убийство поляков китайцами в Европе?! Какое Россия имеет к этому отношение?! Пойди докажи.
2. Кто все-таки убрал Кадуева и на кой ляд? Такой хороший
и удобный был чеченец. Во все времена все дохлые дела на него валили. Просто палочка-выручалочка. И на тебе.В довершение всего в половине первого позвонил Меркулов и извиняющимся тоном сказал:
– Саша, Призера придется выпускать. – И замолчал, ожидая взрыва негодования. Но Турецкий и сам понимал, что на Карамышева, по сути дела, ничего нет, кроме меценатства по отношению к русской науке. А за это статьи пока что не придумали. Хотя, конечно, нонсенс: «авторитет» заставляет работать на себя целого академика.
– А что? – оживился Турецкий. – А если он не сам это все придумал? Почему мы так верим на слово и ему, и Швейцеру? А если за этим – кто-то еще?
– Не понял, – признался Меркулов. – Ты хочешь сказать, что Призер – пешка?
– Как раз наоборот! Призер – шишка! И по этой причине не мог он запросто так договориться с крупными учеными. Должно быть связующее звено. Надо установить за ним наблюдение.
Два дня Володя глотал пыль в Центральном архиве военной разведки. Два дня он жил жизнью Артура Карловича Гукка, начиная с его рождения в 26-м году в поволжской деревушке Заречная и заканчивая первыми послевоенными годами. Скупая канцелярская информация о Гукке разбавлялась воображением Софрина и той долей сведений, что он уже имел, и перед муровским сыщиком вырисовывался вполне живой образ.
Родители Гукка, немцы по происхождению, кроме общеобязательного среднего дали сыну прекрасное домашнее образование. Артур начинал учиться говорить сразу на двух языках, и в пять лет он свободно объяснялся как на русском, так и на немецком. Кроме того, мать преподавала немецкий в сельской школе, так что помимо разговорных навыков грамотность у него была безупречной. Ему легко давались все предметы, но он отдавал предпочтение биологии. Мечтал после окончания школы уехать в Москву, поступить в сельскохозяйственный институт и стать знаменитым селекционером.
Война разрушила эту мечту. И вместо сельскохозяйственного Артур в шестнадцать лет, в сорок втором году, сбежал из дому в военное училище. Семью к этому времени советские власти перевезли в глубокий тыл, за Урал, как, впрочем, и других немцев, проживавших на территории возможной оккупации. Такое несправедливое отношение к близким не остановило Гукка в его стремлении сражаться за отечество, и в свои неполные восемнадцать, обманув призывную комиссию в военкомате, он прибыл на фронт еще безусым лейтенантом.
Боевое крещение Артур получил в знаменитой битве на Курской дуге, положившей начало коренному изменению в войне и переходу Красной Армии от обороны к крупномасштабному наступлению. После этого сражения противник уже не предпринял ни одной значительной операции.
На этом боевая страница биографии Гукка приобрела другой характер. От армейского командования не укрылось его превосходное знание немецкого языка, и он был направлен прямо с передовой переводчиком в штаб. Это назначение немного расстроило Артура – он рвался в бой. Но продлилось оно совсем недолго.