Лена Сквоттер и парагон возмездия

— Ах, так?! — воскликнул Коля. — То есть ты отвергаешь и доблесть, и мужской героизм…

— Мужской героизм, Коля, это миф, которым тебя с детства зомбировали, чтобы ты согласился умереть, когда это потребуется роду и самкам. Ведь если тебе признаются, что ты низшая каста человеческого рода, такие, как ты, нужны природе один на тысячу, а вас так много бегает лишь для того, чтобы вы бились до смерти в бесконечном тендере за самок — разве тебе захочется жить и проявлять свое мужество и героизм? Если тебе скажут, что мужчины — каста лишних, созданная для того, чтобы жертвовать ими при любом форсмажоре, затыкать любое пекло… Да ты психанешь и повесишься! Неужели тебе так запекли мозги сказками про героизм, что никогда не приходила в голову элементарная мысль: у природы нет и никогда не было idiotishe героизма! Кто сказал тебе, что слово «мужество» означает что-то хорошее с точки зрения Вселенной? На подвиги и опасности род отправляет тех, кем не жалко пожертвовать, вооружив их песнями про мужество, чтоб шагали охотнее. Любая война — это всего лишь сброс генетического балласта и крэш-тест поколения. Но тебя с детства зомбируют сказками про героизм, мужество и солдатиков. Про то, как тебе следует отслужить в армии, ты станешь человеком и женишься. А ты — ты лишний, Коля! Вас и ваших сперматозоидов огромное стадо! Ваша задача — виться вокруг яйцеклетки и безжалостно рвать друг друга, пока одному из вас не повезет с ней слиться. Понимаешь?

Настала тишина. Казалось, даже соседние столики напряглись. Впрочем, вряд ли тут многие понимали русский.

— Но кому-то же повезет? — уныло спросил Коля.

— Все так думают, — отрезала я. — Однако в итоге это решает только самка. Извини.

Я достала мобильник и привычно посмотрела на часы. В третьем тысячелетии часы носят только лохи. Коля, однако, истолковал мой жест по-своему.

— Что, сообщения шлют? — спросил он с неожиданно странной интонацией.

— Пустое… — отмахнулась я и потрепала его по плечу. Не знаю, почему мне пришло в голову ответить такой архаичной фразой, но наверняка следовало выразиться более развернуто, например «пустое беспокойство, мой друг». Или: «полно вам, батенька». Или: «право, что вам за печаль, сударь?» А так Коля решил, будто мне пришло пустое сообщение. Это было написано на его лице, но разубеждать я поленилась.

— Прости, если обидела, — сказала я, вставая. — Я же не тебя лично, я вообще про самцов. В следующий раз ты расскажешь мне, какие мы никчемные, самки-блонди. А сейчас мне пора.

— Куда? — изумился Коля, тоже вставая.

— У меня здесь одно небольшое дело.

— Так пойдем вместе!

— Это дело личное, — объяснила я. — Ты со мной не пойдешь.

Посвящать его в тайну Nazi Ort у меня, разумеется, не было ни малейшего желания.

— Какое личное дело? — Коля был на грани истерики. — Ты же… Ты же приехала со мной! Мы же… Мы же… Ты… У тебя свидание? С кем? С кем? Зачем?!

— Я вернусь через несколько часов, — терпеливо объяснила я.

— Пожалуйста… — прошептал Коля, — Иленочка, почему ты не хочешь, чтоб я пошел с тобой?

— Успокойся! — Мне пришлось рявкнуть. — Будь мужчиной!

Коля остолбенел, а я повернулась и ушла. В тот момент вряд ли я осознавала, как неприятно прозвучал этот императив в контексте прошедшего дискурса.

Мне потребовалось всего полчаса, и даже авто ловить не пришлось. Первые десять минут я петляла по расфуфыренной курортной зоне, проверяя, не пошел ли Коля следом. Но он не пошел. Тогда я вынула смартфон, включила GPS и пошла в нужном направлении. Наш отель выбирал Коля, но я подсказала ему, где именно выбирать, чтобы нужная мне точка оказалась в получасе ходьбы. Но она оказалась даже ближе. Надо сказать, что отель, в который мы заселились, был не самым плохим вариантом, но обладал настолько скучным названием, которое достойно упоминания лишь в какой-нибудь бульварной книжке и лишь в качестве рекламы за достаточно большую сумму. Он назывался «Управляющий не понял моего английского и денег за рекламу не дал».

Я прошла по береговой полосе, отбросила взглядом несколько заискивающих улыбок местных служек, поднялась по мраморным ступенькам, прошла мимо бассейнов, где плавились туши курортников, не подозревавших, похоже, о существовании моря этажом ниже по лестнице. И попала в соседний отель с точно таким же названием.

Он казался даже менее шикарен, по крайней мере корпуса были пониже, а отдыхающих — побольше. Поблуждав по лабиринту тропинок, я вышла к внешним воротам, которые передо мной услужливо распахнул турок. Точка, что отметил Кутузов, оказалась именно здесь, у ворот. Но ни ворота, ни прилагавшийся к ним турок в камзоле никак не походили на гаджет исполнения желаний.

Логичнее было предположить, что Кутузов предусмотрительно запомнил по прибытии GPS-координаты отеля. Видимо, идея растолковать позже чумазому таксисту положение ворот в масштабах ойкумены мыслилась ему удачнее, чем показать бирку ключа.

Однако я так мало вытянула информации из предыдущих точек, что уходить отсюда с пустыми руками мне не хотелось совершенно. Покопавшись в смартфончике, я нашла фотографию Кутузова и принялась допрашивать служку.

Поначалу он не понимал моего английского и все пытался объяснить, что сейчас такого господина в отеле не проживает. Но я была настойчива, служка вызвонил двух друзей, и оба вспомнили, что это господин отдыхал здесь год назад с супругой. Я принялась допытываться, как он выглядел и как себя вел, и много ли пил, но на этот счет они то ли ничего не могли вспомнить, то ли считали, что это слишком приватная информация для незнакомой леди. Я попыталась обаять турков, мне это почти удалось: один из них, тот, чей английский бы лучше всего, все-таки сообщил мне некую странную вещь, которая запомнилась именно ему. Факт оказался странным: господин Кутузов удивил персонал тем, что приехал в Анталию не бледным, как все европейцы, а уже сильно загоревшим. Его лицо покрывал ровный темный загар, хотя глаза были — белыми. Он так и сказал: глаза белые. При этом господин Кутузов вел себя так, будто не отдыхал очень давно — спал, ел, постоянно жарился на солнце. Я согласилась, что для курортника это странно. Попрощалась с болтливыми турками и ушла.

Когда я вышла из ворот, первой моей мыслью было — спуститься к вечереющему морю и искупаться. Но мне стало банально лень тащиться. И эта неожиданная лень, как стало ясно через десять минут, избавила меня насколько можно от целого букета проблем — физических, юридических и моральных.

Я отправилась в наш отель — в номер, спать. Дверь оказалась не запертой. А посреди гостиной в петле из электропровода висел Коля. Его лицо (если такое можно назвать лицом) не забуду уже никогда.

Надо отдать должное туркам: они примчались на мой визг куда проворнее, чем носили тарелки за ужином. Что они делали дальше, я не видела, но через полчаса предо мной появился интеллигентный турок-врач, который на почти чистом английском сообщил, что жизнь Коли вне опасности, хотя в госпитале придется провести неделю. Пожалуй, тут я приняла единственно верное решение, полезное для всех, и для Коли в первую очередь: отдала врачу все деньги, что у меня были, и составила для Коли краткую записку — такую, которая бы помогла ему выздороветь. В ней я просила простить меня за необдуманную истерику, которую устроила ему по причине смены климата и чисто женских дел. А также клялась, что у меня нет и не было здесь никаких мужчин и никаких свиданий, но после случившегося я в таком шоке, что врач срочно депортировал меня домой. По большому счету все это являлось правдой. Врач действительно помог мне погрузиться в такси, которое вскоре уже несло меня в аэропорт.

Как сообщили через пару дней изобильные SMS, Коля прочел мою записку, повеселел и шел на поправку. Мужчина — слабое, неудачно спроектированное животное, которому очень нужно все время чувствовать свое превосходство и незаменимость. Я позволила себе забыть об этом и чуть не поплатилась кармой.

Часть 6 Москва

Салон мобильной связи

Стоило мне выйти из самолета, мобильник в ладони начал трястись, и трясся так долго, словно бы сама Москва протянула невидимую когтистую ладонь и поздравляла меня с прибытием. Одиннадцать SMS от карманного вебмастера Гоши были похожи на диафильм под названием «Истерика». Помимо эмоций и восклицательных знаков в них явно был сюжет, завязка, развязка и кульминация. Зачем этот идиот решил докладывать мне о каких-то вирусах и каких-то атаках на наши сайты, если сам с ними благополучно справился, осталось загадкой, думать над которой было лень. Я покопалась в своем смартфоне и временно внесла Гошу в черный список, чтобы больше он меня не отвлекал ерундой. Мне уже давно было не до мелких интернет-проектов.

Впереди меня ждала та самая загадочная точка, которую Кутузов зачем-то отметил в Москве. Что самое интересное: точка располагалась у далекого метро «Домодедовская», откуда ходили маршрутки в одноименный аэропорт. Это я поняла, уже когда заказывала билеты в Анталию, но, как я уже говорила, следуя своей логике, решила во что бы то ни стало сперва съездить на курорт, а уж после заняться московской точкой, потому что иначе отдых мог не удасться. Впрочем, не могу сказать, что он сильно удался.

Теперь же тянуть время не имело смысла: выволочив сумку из маршрутки, я сверилась с координатами GPS: нужное место было двадцатью метрами правее. Она оказалась точкой в самом прямом смысле — крохотным салоном мобильной связи, где среди стеклянных витрин бродил одинокий инфант с такой испорченной кожей, что фирменный желтый козырек на его лбу казался целебным лейкопластырем. На бэйджике значилось лаконичное: «Игнат».

— Вам помочь? — заученно обернулся Игнат и весьма похоже изобразил заинтересованность.

Несчастная мобильная лавка ничем не напоминала Nazi Ort. Кроме того, я уже хорошо изучила привычки моего Кутузова и знала, что он фиксировал координаты лишь тех мест, куда планировал вернуться. Чем его могло заинтересовать это место? Покупал здесь московскую карточку, приехав из аэропорта? Но зачем ему понадобилось запоминать точку?

Я снова раскопала в смартфоне портрет Кутузова и протянула его Игнату.

— Вы его видели, не так ли? — спросила я, хотя рассчитывать на такую удачу особенно не приходилось.