Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Революция заводит культуру в никуда? Но это „тупик академика Павлова номер четвертый и последний", считает Бухарин. Он особенно негодует, что Павлов приводит вся­кие там примерчики. „Сейчас на что-нибудь дают огромные деньги, например на Японию, в расчете на мировую револю­цию, а рядом с этим наша академическая лаборатория полу­чает три рубля золотом в месяц…"

— Откуда это академик Павлов узнал об „огромных деньгах на Японию"? — вопрошает Бухарин.

Конечно, в контексте рассматриваемого спора этот во­прос частный, но мы-то сегодня знаем, что сотни миллио­нов, миллиарды рублей передала страна, ведомая бухариными и другими последователями Ленина, на „мировую рево­люцию" во все концы света.

Бухарин поучает академика: „Если положительный ис­ход борьбы есть необходимая предпосылка для всего осталь­ного, то выбора нет: нужно жертвовать всем". Вы чувствуете ленинское: жертвовать всем ради сохранения власти. Непо­нятно только, как в этом „тупике" оказалась культура? Речь идет о жертвах, которые, по мысли теоретика, вполне оправданны. Академика удручает, например, факт классово­го приема в высшие учебные заведения. Но Бухарин и здесь ловко объясняет: в противном случае мы сползем к „целям либеральной буржуазии", а это есть не что иное, как „вы­рождение".

Все эти вопросики и сомнения академиков и профес­соров Бухарин именует „идеологией, достойной каменного века". Комментировать здесь нечего, только впору спро­сить: так чьи же здесь тупики — Павлова или Бухарина?

Одно можно сказать: ответы академику Павлову — квинтэссенция взглядов Бухарина-теоретика, которые он отстаивал в 1918 году, от которых не отказался и в году 1929-м. Все дело в том, что трагическая личная судьба чело­века, душевность и совестливость этой личности стали как бы фирменным знаком и его теоретических взглядов, что не одно и то же. В своих более ранних работах, касающихся Бухарина, я грешил этими же ошибками. Персональная при­тягательность Бухарина не есть тождественность его теоре­тическим взглядам. Они так же„Туликовы", как и у самого Ленинаи всех его соратников-вождей.

Когда заместитель наркома внутренних дел Я.Агранов на докладе с замысловатой подписью: „Помощник начальни­ка 7 отделения 4 отдела ГУГБ капитан государственной безопасности Коган" наложил резолюцию: „Арестовать", Бухарин три месяца отказывался давать „нужные" показа­ния. Наконец из Бухарина в июне 1937 года выколотили следующее:

„Наркомвнудел Н.И.Ежову

Заявление

После длительных колебаний я пришел к выводу о том, что необходимо полностью признать свою вину перед пар­тией, рабочим классом и страной и покончить раз и навсег­да со своим контрреволюционным прошлым.

Я признаю, что являлся участником организации пра­вых до последнего времени, что входил, наряду с Рыковым и Томским, в центр организации, что эта организация стави­ла своей задачей насильственное свержение Советской вла­сти (восстание, госуд. переворот, террор), что она вошла в блок с троцкистско-зиновьевской организацией.

О чем и дам подробные показания.

Арестов. Н.Бухарин".

Когда ему дали бумагу, чернила для показаний, Буха­рин начал с теоретических признаний. Думаю, сам этот факт должен был убедить уважаемого Николая Ивановича Бухарина, что его судьба, судьба тысяч и миллионов подоб­ных несчастных — не случайность, а глубокая закономер­ность. Их судьба была спровоцирована марксизмом-лени­низмом, который на русской почве оказался кровавой дик­татурой на практике, обоснованием этих преступлений в теории.

„Личные показания Н.Бухарина" — потрясающий чело­веческий документ. „Ценнейший и крупнейший теоретик партии" под давлением капитана госбезопасности Когана готов был признать что угодно. Поскольку чекисты не мог­ли вникнуть в суть теоретических „заблуждений" Бухарина, они приказали ему написать о них самому: в чем его пре­ступные „ошибки".

Многостраничные показания Бухарина оформлены им как философский трактат с подзаголовками: 1. Общие тео­ретические антиленинские мои взгляды. 2. Теория государ­ства и теория диктатуры. 3. Теория классовой борьбы в условиях пролетарской диктатуры. 4. Теория организован­ного капитализма и т.д. Лишь в конце „трактата", написан­ного в тюрьме НКВД, Бухарин говорит о политических ве­щах: своей борьбе против партии, зарождении его „школы" с контрреволюционными целями и др.

Приведу лишь несколько фрагментов „теоретических показаний", написанных собственноручно Бухариным. Воз­можно, это уникальный, единственный случай в следствен­ной практике, когда подсудимый собственноручно пишет материал для протокола, выискивая грехи в собственных теоретических взглядах.

„…Известно, что в „завещании" Ленина указано, что я не понимал диалектики и серьезно ее не изучал. Это было совершенно правильное указание… Абстрактный схематизм гонится за „последними обобщениями", отрывая их от мно­гообразия быстротекущей жизни, и в этом мертвом подходе к процессам истории и исторической жизни лежит корень огромных моих политических ошибок, при определенной обстановке переросших в политические преступления…"

Бухарин каялся во всем, выступая уже не просто как „схоласт", но и как антиленинец. „…Известно, что В.И.Ленин обвинял меня в том, что концентрирую все внимание на разрушении буржуазного государства — с одной стороны и на бесклассовом обществе — с другой… Именно здесь ле­жал один из корней позднейшей идеологии правых… Была недооценка мощи государственного аппарата возросшей и укрепившейся диктатуры пролетариата".

Что правда, то правда. Бухарин явно недооценил чудо­вищной мощи террористической диктатуры. Система уже действовала по присущим ей законам тоталитарного обще­ства. Его умная голова, лишь оказавшись под ножом сталин­ской гильотины, смогла оценить сатанинскую силу „госу­дарственного аппарата".

„…В теории классовой борьбы в условиях пролетарской диктатуры я совершил коренную ошибку. Я делал вывод, что после сокрушения помещиков и капиталистов насту­пает этап „равновесия" между пролетариатом и крестьян­ством… в котором классовая борьба затухает. Отсюда — вместо сокрушения кулачества — перспектива его мирного врастания в лозунг „Обогащайтесь!".

Но, пожалуй, довольно. Перо Бухарина выводило в тю­ремной камере совсем не то, что он думал. Этой Системе не нужна теория, ей необходима светская религия и инквизито­ры, которые следят за ее чистотой. Если бы Ленин мог увидеть и услышать, как капитаны государственной безопас­ности указу ют „увязывать свою теорию со своими полити­ческими преступлениями"? Надо признать, что Н.И.Бухарин делал „признания" весьма профессионально. Возможно, эти несколько десятков листков .личных показаний Н.И.Бухари­на" важнее многих ленинских томов, ибо в них крах и траге­дия всего исторического замысла большевиков, их тоталь­ное поражение.

Может быть, для читателя эти страницы покажутся скучными, но в них, поверьте, мне хотелось выразить весь глубокий трагизм умного человека, посвятившего себя слу­жению утопической идее. Таких были миллионы. Я сам от­дал утопии лучшие годы своей жизни, был жрецом ленин­ской схоластики, замешанной на реальных проблемах самой жизни, спекулирующей на вечной христианской идее соци­альной справедливости.

Думаю, что самые честные страницы жизни были про­житы Бухариным во время эпопеи с Брестским миром. Веро­ятно, Бухарин и его сторонники „левые коммунисты" вздра­гивали, когда Ленин, картавя, не раз повторял, что сию ми­нуту Гофман не может взять Питер, взять Москву. „Но он может это сделать завтра, это вполне возможно… Перед нами вырисовывается эпоха тягчайших поражений, она на­лицо, с ней надо уметь считаться, нужно быть готовыми для упорной работы в условиях нелегальных, в условиях заведо­мого рабства у немцев…" Неужели могли думать те боль­шевики, для которых отечество еще что-то значило, что революция свершилась только для того, чтобы жить в „ус­ловиях заведомого рабства у немцев"? А где же обещанный мир? Или ценою рабства?

Бухарин мог вспоминать, лежа на тюремных нарах большевистской тюрьмы, как он в запальчивости выкрики­вал на VII съезде партии слова, теснившие его ум и сердце:

— Такой ценой нельзя покупать двухдневную передыш­ку, которая ничего не даст. Вот почему, товарищи, мы гово­рим, что та перспектива, которую предлагает т. Ленин, для нас неприемлема.

Как все это было давно… Но тогда он был честным перед собой, о чем и писал Сталину из тюрьмы 15 апреля 1937 года:,Я искренне думал, что Брест — величайший вред. Я искренне думал, что твоя политика 2&/29 годов — до крайности опасна. Из линии я шел к лицам, а не наобо­рот. Но что у меня было плохого, что меня подводило? Антидиалектическое мышление, схематизм, литературщина, абстрактность, книжность".