Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

В архивах Политбюро есть множество документов, издание которых способно создать объемную фотографию этого большевистского органа. Многие заседания Полит­бюро или Центрального Комитета — это потрясающие спектакли ортодоксальности, невежества, полицейщины, мракобесия, фарисейства. Особенно в 20—50-е гады.

Как известно, уже после разоблачения Сталина на XX съезде в высшем эшелоне партии шла глухая борь­ба сторонников классического сталинизма и людей, пы­тавшихся его сохранить, так сказать,в „либеральном" виде. В конечном счете все это вылилосьв осуждение так называемой антипартийной группы в составе Маленкова, Молотова, Кагановича, Булганина, Первухина, Шепилова и некоторых других деятелей.

Пленум, где судили Молотова сотоварищи, состояв­шийся в июне 1957 гада, шел несколько дней. Стенограмма заседания, конечно, абсолютно засекреченная и состоящая из 344 страниц, — уникальный документ, анатомирующий как мораль коммунистов, так и нравы членов Централь­ного Комитета, раскрывающий фанатичный догматизм чле­нов партийного ареопага и полицейское мышление по­давляющего числа его членов. Чтобы лучше представить, что такое „ленинское Политбюро", его секретари и члены ЦК, я просто приведу несколько крошечных фрагментов из огромного тома стенограммы пленума.

Г.К.Жуков, обвиняя Кагановича и Молотова в репрес­сиях 1937—1938 годов, зачитал документ, согласно кото­рому эти лица (разумеется, вместе со Сталиным) дали санкцию на расстрел 38 679 руководящих работников, деятелей культуры, военачальников.Эти люди на списках заранее определяли своими резолюциями меру наказания (расстрел), а Военная коллегия лишь формально исполняла свои обязанности. Жуков привел пример, когда лишь в один день — 12 ноября 1938 года — Сталин и Молотов дали указание на расстрел 3167 руководителей!

Таковы были члены „ленинского Политбюро"… Член ЦК Дуров рассказал, как многих партийных секретарей вызывали в Центральный Комитет партии к Маленкову, а при выходе из его кабинета их тут же арестовывали. Так были схвачены секретарь ЦК Кузнецов, Председатель Совета Министров РСФСР Родионов, секретарь Ленинг­радского обкома КПСС Попков, секретарь Саратовского обкома Криницкий, нарком связи Берман и другие руко­водители. После встреч с Маленковым были арестованы секретарь ЦК Белоруссии Гикало, секретарь Тульского обкома Сойфер, секретарь Ярославского обкома Зимин, секретарь Татарского обкома Лена и другие люди. „Штаб" партии не только организовывал террор против собственного народа, но и сам был органом политической полиции.

Хрущев, полемизируя с Маленковым, напомнил, что квартиры (находящиеся в одном доме), в которых жили он сам, Маленков, Булганин, Тимошенко, Буденный и другие военачальники, были снабжены подслушивающими устройствами, которые установили спецслужбы. За все­ми следили.

Но на пленуме никто не возмутился, что практически все первые лица государства находились под полицейским надзором! Центральный Комитет партии, демагогически рассуждавший о „самой высокой демократии в мире", счи­тал обычной нормой шпионские порядки, которые суще­ствовали в стране, „идущей по пути Ильича"…

Но даже в обстановке, когда кровь могла застыть в жилах при упоминании подробностей диких беззаконий сталинского режима, такие члены высшего партийного анклава, как Каганович, заявляли на пленуме 1957 года:

— Я любил Сталина, и было за что любить — это великий марксист… Мы должны им гордиться, каждый коммунист должен гордиться… Мы развенчали Сталина и незаметно для себя развенчиваем 30 лет нашей работы…

Ленинизм в сталинской форме стал частью советской натуры, глубоким фанатичным мировоззрением, обычной методологией мышления и действия. В этом, в частности, проявилось в огромной степени процветание догматизма в партии и стране. А по тропе догматизма самый короткий путь к диктатуре.

После драматического XX съезда, когда Н.С.Хрущев мужественно сдернул покровы тайн с преступлений спец­служб, наступила новая пора в жизни „ленинского По­литбюро". Его тактика изменилась: в „нарушении революционной законности" виновны только Сталин, Берия, НКВД, но совсем не партия и тем более не Политбюро. Любые попытки выяснить генезис террористического ре­жима сурово пресекались. Это почувствовал на себе и сам Хрущев.

Когда в результате дворцового заговора его лишили власти, он, возможно, еще не осознавая, вкусил плоды своего мужественного поведения на XX съезде КПСС. После отстранения от власти Хрущева не арестовали, не расстреляли, не отправили в ссылку, как бывало раньше, а позволили доживать свою жизнь, как человек донаши­вает старое пальто. Хрущев, бывший Первый секретарь ЦК партии, глотнувший живительный воздух свободы, не хотел просто постепенно угаснуть как свеча, тихо и пе­чально. Он вознамерился, что свойственно старикам, про­жившим большую бурную жизнь, оставить воспоминания. Человек с низкими грамотностью и культурой, но с са­мобытным умом и немалой гражданской смелостью при­ступил к диктовке своих воспоминаний. Со временем об этом, конечно, узнали в Политбюро: ведь Хрущев остался под колпаком Комитета госбезопасности, ибо и та орга­низация, которую он возглавлял до снятия с поста, как метко выразился один журналист, была именно „партией госбезопасности".

Председатель Комитета госбезопасности Ю.В.Андро­пов доложил 25 марта 1970 года в ЦК специальной запиской под грифом „особой важности" следующее: "В последнее время Н.С.Хрущев активизировал работу по подготовке воспоминаний о том периоде своей жизни, когда он занимал ответственные партийные и государ­ственные посты. В продиктованных воспоминаниях под­робно излагаются сведения, составляющие исключительно партийную и государственную тайну, по таким определя­ющим вопросам, как обороноспособность Советского го­сударства, развитие промышленности, сельского хозяйства, экономики в целом, научно-технические достижения, ра­бота органов госбезопасности, внешняя политика, взаимо­отношения между КПСС и братскими партиями социали­стических и капиталистических стран и другие. Раскрывается практика обсуждения вопросов на закрытых засе­даниях Политбюро ЦК КПСС…"

Действительно, сама практика „закрытых заседаний" была особым секретом. Далее Андропов предлагает: „При таком положении крайне необходимо принять срочные меры оперативного порядка, которые позволяли бы кон­тролировать работу Н.С.Хрущева над воспоминаниями и предупредить вполне вероятную утечку партийных и го­сударственных секретов за границу. В связи с этим пола­гали бы целесообразным установить оперативный неглас­ный контроль над Н.С.Хрущевым и его сыном Сергеем Хрущевым… Вместе с тем было бы желательно, по нашему мнению, еще раз вызвать Н.С.Хрущева в ЦК КПСС и предупредить об ответственности за разглашение и утечку партийных и государственных секретов и потребовать от него сделать в связи с этим необходимые выводы…"

В Политбюро всполошились. Неслыханно! Хрущеву позволили спокойно ковыряться на клумбах с цветами, не отправили на Колыму, а он взялся за „воспоминания"! Пресечь, остановить. Немедленно! На заседании „ленин­ской" коллегии 27 марта 1970 года поручили И.В.Капито­нову и Ю.В.Андропову переговорить с Хрущевым „в со­ответствии с обменом мнениями на заседании Политбюро ЦК".

Переговоры с Хрущевым „в соответствии с обменом мнениями на заседании Политбюро" мало что дали. От­ставной Первый секретарь стал только осторожнее, как и его сын. Но тем не менее более двух тысяч надикто­ванных Хрущевым страниц КГБ смог заполучить. Но это была лишь копия. С помощью сына и еще одного род­ственника рукопись оказалась на Западе. Сам Хрущев об этом не знал. Стало ясно — публикации не избежать. Тогда решили еще „надавить" на одного из верных ле­нинцев, чтобы он сам признал материал, оказавшийся за границей, „фальшивкой".

Как будто бы добились своего. Но Хрущев продолжал копаться в бумажках своих воспоминаний.

Политбюро решило еще раз побеседовать с Хруще­вым. Поручили это сделать председателю Комитета пар­тийного контроля А.Я.Пельше и членам комитета С.О.Постовалову и Р.Е.Мельникову. Часовая беседа, хорошо за­писанная стенографистками Соломоновой и Марковой, — готовый сценарий исторического фильма. Я не имею воз­можности воспроизвести его в книге из-за объема, но приведу лишь несколько фрагментов беседы, которые, как мне думается, характеризуют партийные нравы коммуни­стов, атмосферу политического сыска, культивируемую Политбюро, и независимое, смелое поведение Хрущева. Целью „беседы" было намерение заставить отказаться Хру­щева от авторства мемуаров и признать их фальшивкой. Итак, некоторые фрагменты из беседы в Комитете пар­тийного контроля с бывшим Первым секретарем.