Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Ленин, как всегда, категоричен: он знает, что его гражданская война справедлива, что если она справедлива, то „гибель сотен тысяч" — это чуть ли не достижение Рус­ский писатель, посмевший высказать свою точку зрения на происходящее, сразу же становится „жалким мещанином".

Ленин далее утверждает, что „интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капи­тала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно".

Вот так цинично и плоско вождь русских большеви­ков оценил интеллигенцию своего отечества. Это не пора­зительная историческая близорукость, а „слепота классовых очков". К тому же, повторю, я глубоко убежден, прочитав множество документов о Ленине, — он никогда не любил Россию, как и ее интеллигенцию.

В конце письма Ленин не упускает, конечно, возможно­сти нанести хлесткий удар и самому Горькому: „Не раз и на Капри и после я Вам говорил: Вы даете себя окружить имен­но худшим элементом буржуазной интеллигенции и поддае­тесь на ее хныканье… Вполне понимаю, вполне, вполне по­нимаю, что так можно дописаться до того, что-де „красные такие же враги народа, как и белые" (борцы за свержение капиталистов и помещиков такие же враги народа, как и помещики с капиталистами), но и до веры в боженьку или в царя-батюшку. Вполне понимаю.

Ей-ей погибнете*, если из этой обстановки буржуазных интеллигентов не вырветесь! От души желаю поскорее вы­рваться.

Лучшие приветы.

Ваш Ленин".

Письмо, коряво написанное в истинно ленинском духе, выносит приговор российской интеллигенции. Раз она смеет сомневаться, даже быть „околокадетской", то какой же это мозг нации, это просто „г…о". Классовый скальпель Ленина безжалостен; мозг нации поврежден. На долгие десятиле­тия. Но это, так сказать, частное письмо, которое выражает прежде всего мировоззренческую установку самого вождя по отношению к интеллигенции, не принявшей революцию. Возможно, это так бы и осталось личным делом Ленина, не будь он главой советского правительства и признанным ли­дером большевиков. Ведь было ясно, что он просто не дове­рял интеллигенции. Вождь давно уже говорил, что "литера­турное дело должно стать составной частью… партийной работы". Разумеется, партийно-большевистской.

Уверовав раз и навсегда, что абсолютной истиной явля­ется марксизм, а затем большевизм, Ленин отказывал всем, абсолютно всем, иметь право на другую точку зрения и считать ее верной… На примере ленинского ума, мощного, сильного, но закованного в латы ортодоксального догматиз­ма, можно проследить драму его политизации в такой сте­пени, что мироощущение вождя превратилось в выражение светской религии, каковой стала идеология большевизма. В ленинской нетерпимости к инакомыслию есть нечто от средневековой инквизиции: вполне так можно дописаться до того, что-де „красные" такие же враги народа, как и „белые". Ленин не может даже теоретически допустить, что может быть прав кто-то, кроме „красных". Это ум религиоз­ного фанатика, который не хочет в цепи рассуждений и аргументов даже допустить доводы иного плана. Ленин ве­рит и требует, чтобы так верили и другие.

Все дело в том, что Ленин мог действительно требовать, ибо он был первым властным человеком в октябрьском экс­перименте, облечен правами главы ордена диктатуры проле­тариата. Поэтому другое его письмо, точнее, пространная записка, написанная Сталину, носит характер категориче­ской директивы по отношению к инакомыслящей интелли­генции.

„т. Сталин!

К вопросу о высылке из России меньшевиков, народных социалистов, кадетов и т.п. я бы хотел задать несколько вопросов ввиду того, что эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас.

Решено ли „искоренить" всех этих энесов? Пешехонова, Мякотина, Горенфельда? Петрищева и др.?

По-моему, всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее. Тоже А.Н.Потресов, Изгоев и все сотрудники „Эко­номиста" (Озеров и мн. мн. другие). Меньшевики Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик, Мигуло или как-то в этом роде, Любовь Николаевна Радченко и ее молодая дочь (понас­лышке злейшие враги большевизма); Н.А.Рожков (надо его выслать; неисправим); С.Л.Франк (автор „Методологии"). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных гос­под выслать за границу безжалостно. Очистим Россию на­долго.

Насчет Лежнева (бывший „День") очень подумать: не выслать ли? Всегда будет коварнейшим, насколько я могу судить по прочитанным его статьям.

Озеров и все сотрудники „Экономиста" — враги самые беспощадные Всех их — вон из России. Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать не­сколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, гос­пода!

Всех авторов .Дома литераторов", питерской „Мысли"; Харьков обшарить, мы его не знаем, это для нас „заграница". Чистить надо быстро, не позже конца процесса эсеров.

Обратите внимание на литераторов в Питере (адреса, „Новая Русская книга", № 4, 1922 г., с.37) и на список част­ных издательств (стр.29).

С коммунистическим приветом Ленин".

Полицейское распоряжение Ленина, бессвязное, но на­писанное на одном дыхании, химическим карандашом, — беспощадно, жестоко по своему содержанию. Безусловно, это послание вождя адресат расценил как директиву, начер­тав в верхнем углу: „Т. Дзержинскому, с возвратом. Ста­лин".

Мы долго, более четверти века, размышляли после XX съезда партии, откуда пришла к Сталину беспримерная жестокость по отношению к своим соотечественникам. Не было и намека даже подумать (автор настоящей книги в том числе), что отцом внутреннего терроризма, беспощадного и тотального, был сам Ленин. Другое дело, откуда у Ленина эта страсть. Он не бегал из тюрем и ссылок, как декласси­рованный революционер Джугашвили, а спокойно прожи­вал в благополучных странах и городах…

Думаю, все это от усвоенной Лениным философии „ре­волюционного права и морали" — все дозволено во имя достижения цели. Макиавелли не мог и предположить, что в истории будет столь прилежный интерпретатор его тео­рии. Помните, как в своем „Государе" выдающийся мысли­тель эпохи Возрождения писал: „О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заклю­чают по результату, поэтому пусть государи стараются со­хранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого не употребить, их всегда сочтут достойными и одо­брят…"

Фанатичная вера в то, что история оправдает любые его шаги и меры, если цель будет достигнута, окончательно поселилась в сознании Ульянова-Ленина, когда власть (до­вольно неожиданно и для него самого) оказалась в руках большевиков.

Я бы назвал это явление якобинством души. Лидер пар­тии, как глава специальной службы, показывал пример чеки­стам, как нужно „заботиться" о выполнении „спущенных" партией директив. Уже в конце 1922 года Ленин вновь воз­вращается к теме высылки. Он диктует по телефону Фотиевой записку для Сталина еще об одном вольнодумце, Н.А.Рожкове:

„…Предлагаю: первое — выслать Рожкова за границу, второе — если это не пройдет (например, по мотивам, что Рожков по старости заслуживает снисхождения), то… пос­лать, например, в Псков, создав для него сносные условия жизни и обеспечив его материально и работой. Но держать его надо под строгим надзором, ибо этот человек есть и будет, вероятно, нашим врагом до конца.

Ленин".

Так Ленин вносил личный вклад в реализацию своей зловещей формулы: „Очистим Россию надолго". От интел­лектуальной совести. Ленина не останавливало, что его ука­зание „перстом вождя" на жертвы — глубоко аморально. Ведь он лично был знаком с большинством тех, кому он предписывал: Зон из России". Если письмо к Горькому — суть выражения умонастроения Ленина по отношению к интеллигенции, то записка, адресованная Сталину, — кон­кретная директива, требующая быстрого исполнения.