Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Повторяющиеся спазмы сосудов все больше угнетали больного, и он довольно часто пессимистически высказы­вался по поводу перспектив своего выздоровления. Так, 14 июня 1922 года „после одного короткого спазма сосудов Владимир Ильич сказал Кожевникову:„Вот история, так бу­дет кондрашка". И позднее, в начале зимы 1923 года, опять–таки после короткого спазма, который продолжался не­сколько минут, Владимир Ильич сказал Крамеру и Кожев­никову, присутствовавшим при этом: „Так когда-нибудь бу­дет у меня кондрашка, мне уже много лет назад один кре­стьянин сказал: „А ты, Ильич, помрешь от кондрашки", и на мой вопрос, почему он так думает, он ответил: „Да шея у тебя больно короткая". И хотя Ленин пробовал шутить, чувствовалось, что он и сам придерживается мнения этого крестьянина".

Ленина угнетали предчувствия, он замечает утрату спо­собности работать так, как он мог это делать раньше. Од­нажды, когда к Владимиру Ильичу пригласили профессора. Доршкевича, больной пожаловался на бессонницу, отсут­ствие „душевного покоя". Прюфессор, осмотрев больного, в итоге констатировал: „Во-первых, масса чрезвычайно тяже­лых неврастенических проявлений, совершенно лишавших его возможности работать так, как он работал раньше, а во–вторых, ряд навязчивостей, которые своим появлением силь­но пугали больного".

— Ведь это, конечно, не грозит сумасшествием? — спросил Доршкевича Ленин. Профессор сказал:

— Навязчивости тяжелы субъективно, но они никогда не ведут за собой расстройство психики.

Врачи, которых около Ленина после 1921 года всегда было весьма много, стали вести историю его болезни с 29 мая 1922 года. В течение года записи вел невропатолог A.М.Кожевников, весьма наблюдательный врач; с 6 мая до 4 июля 1923 года состояние Ленина фиксировал в журнале B.В.Крамер и на заключительном, роковом отрезке болез­ни — профессор В.П.Осипов, в прошлом начальник кафед­ры психиатрии Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, один из крупнейших специалистов в своей обла­сти.

Я приведу несколько характерных наблюдений врачей, зафиксированных в истории болезни В.И.Ленина, позволяющих глубже оценить его состояние, когда больной с огромной настойчивостью пытается вернуться на политическую сцену. Этот документ свидетельствует, что, даже когда Ле­нин был второй раз повержен новым ударом, все его помыс­лы только там — в Политбюро, Совнаркоме, в Кремле. Ле­нин не может представить, что власть, которую он так нео­жиданно получил, в результате болезни переходит в другие руки. Однако лидер большевиков борется, борется, не теряя надежды вернуться на вершину холма власти. Вот несколь­ко фрагментов записей из истории болезни В.И.Ленина с 3 октября 1922 года (времени относительного выздоровле­ния) до второго удара в декабре того же года. Дата записи, хотя и помечена конкретным числом, иногда охватывает не­сколько дней.

10 октября. Кожевников и Крамер беседовали с Лени­ным после вечернего заседания в Совнаркоме. „Зуб почти прошел, но благодаря бывшей болезни нервы несколько ра­зошлись и временами появляется желание плакать, слезы готовы брызнуть из глаз, но Владимиру Ильичу все же уда­ется это подавить; не плакал ни разу".

31 октября. В 12 часов Владимир Ильич выступил с ре­чью во ВЦИКе (первое публичное выступление после май­ского удара. —Д.В.). „Говорил сильно, громким голосом, был спокоен, ни разу не сбился… Дома слушал музыку, рояль его не расстроил, скрипку же слушать не мог, так как она слишком сильно на него действовала.

Накануне, в воскресенье, 29-го врачи были у Каменева, где были еще Сталин и Зиновьев. Каменев сообщил, что на последнем заседании СНК Владимир Ильич критиковал один из пунктов законопроекта, затем не заметил, что пере­вернулась страница, и вторично стал читать, но уже другой пункт, снова стал его критиковать, не заметив, что содержа­ние этого пункта было совершенно иное".

13 ноября. „Владимир Ильич выступал на пленуме Кон­гресса Коминтерна и произнес на немецком языке часовую речь. Говорил свободно, без запинок, не сбивался… После речи Владимир Ильич сказал доктору Кожевникову, что в одном месте забыл, что он уже говорил, что ему еще нужно сказать…" Сообщил, что накануне „был очень коротенький паралич в правой ноге".

Сделаю отступление по поводу речи 13 ноября на IV Конгрессе Коминтерна: „Пять лет российской революции и перепективы мировой революции". По сути, она была посвя­щена нэпу и чистосердечному признанию: „Мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не мо­жет судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я". Но Ленин после серии международных поражений явно ох­ладел к мировой революции. Вождь назвал перспективы ее „благоприятными", но был в их конкретном рассмотрении очень краток. В конце речи Ленин довольно осторожно, но в то же время определенно высказался об итальянском фа­шизме, который может оказать „большие услуги" в разъяс­нении недостаточной просвещенности людей и в показе того, что „их страна еще не гарантирована от черной со­тни".

Действительно, речь была довольно обычной для Лени­на; в ней трудно усмотреть умственную болезнь человека. Однако она стоила ему огромного, запредельного напряже­ния — окончив ее, оратор был весь мокрый. Врачи продолжают лечение и наблюдение за Председателем Совнаркома.

25 ноября. Ленин шел по коридору, и у него начались судороги ноги. Он упал. С трудом поднялся. Решили, после совета с врачами, не участвовать в очередных заседаниях и отдыхать целую неделю.

12 декабря 1922 года Ленин работал у себя в крем­левском кабинете, принимал А.И.Рыкова, Л.В.Каменева, А.Д.Цюрупу, Ф.Э.Дзержинского, Б.С.Стомонякова. По теле­фону дал согласие об очередной высылке антисоветских элементов за границу. Словом, это был обычный день Ленина.

Но никто еще не знает, что это был последний рабочий день Ленина в его служебном кабинете.

13 дека6р>я. .Доктор Кожевников и прюфессор Крамер были у Владимира Ильича… параличи бывают ежедневно. Сегодня утром в кровати был небольшой паралич, а в сидя­чей ванне был другой… Владимир Ильич расстроен, озабо­чен ухудшениями состояния".

16 декабря. „Состояние ухудшилось". Ленин с трудом может писать, но текст неразборчив, буквы лезут одна на другую. В течение 35 минут ни рука, ни нога (правые) не могли прюизвести ни одного движения. Попадание кончи­ком пальца на кончик носа не удается.

Почти каждый день врачи записывают: „к вечеру стал нервничать", „настроение стало хуже", „к вечеру Владимир Ильич стал нервничать", „настроение плохое".

Ленин мучительно переживает свою вынужденную от­страненность от политической жизни. Писать он, как рань­ше, уже не может. Документы ему почти не докладывают, бумаги на подпись почти не несут. Хотя вождь еще несколь­ко раз косвенным образом (заочное голосование, телефон­ные разговоры, записки) участвует в работе Совнаркома и Политбюро. Но забота соратников и врачей, как вата, изо­лирует лидера большевиков от коллизий российской жизни.

Еще раньше, на заседании Политбюро 20 июля 1922 года, решили: „Свидания с т. Лениным должны допу­скаться лишь с разрешения Политбюро, без всяких исклю­чений…" Следить за исполнением решения поручили Гене­ральному секретарю. После октябрьского улучшения сдела­ли послабления: к Ленину понемногу идут люди: Каменев, Зиновьев, Молотов, Лозовский, Свидерский, Смилга, Уншлихт, некоторые другие. Как будто Ленин опять включился в бурный поток жизни. Но настроение Ленина было тре­вожным. Он чувствовал симптомы ухудшения.