Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Ленин спешил. Он хотел что-то еще сделать, что-то поправить, что-то сказать. Больной в состоянии связно гово­рить и приступает к диктовке материалов, которые в истории известны как „Последние письма и статьи В.И.Ленина" (23 декабря 1922 г. — 2 марта 1923 г.).

Днем 23 декабря он продиктовал дежурному секрета­рю М.А.Володичевой часть драматического документа, ко­торый, как он сказал стенографистке, есть его „Письмо к съезду".

Первая фраза потрясающа:,Я советовал бы очень пред­принять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе…"

Когда я писал книгу о Сталине (около пятнадцати лет назад и когда мое сознание еще не полностью освободилось от догматического обруча), мне эта фраза и то, что следова­ло дальше, казалось великим откровением. Сейчас я так уже не думаю.

Ленин не был способен на „перемены в нашем полити­ческом строе". Ведь этот строй обеспечил ему власть и на­дежду на достижение планетарной цели — победы мировой коммунистической революции. Ленин ничего не хотел ме­нять в стратегии. Он намерен осуществить лишь изменения оперативного и тактического характера: увеличить число членов ЦК, ввести туда больше рабочих. И все это накану­не обострения борьбы с „враждебными государствами". Ка­кие же это перемены в „политическом строе"?

На другой день врачи побывали у Сталина, Каменева и Бухарина, доложили о состоянии Ленина, о его диктовке 23 декабря. „Тройка" задним числом решает, что больной „имеет право" ежедневно диктовать по 5—10 минут, „но это не должно носить характер переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ожидать ответа".

Ленин продолжал диктовать „Письмо к съезду" 24, 25 и 26 декабря. К этому документу он вернулся еще 4 января 1923 года, продиктовав известное добавление к письму от 24 декабря, касающееся Сталина и частично Троцкого.

Что хотел сказать больной вождь, отрешенный от поли­тической стремнины недугом и соратниками?

Ленина заботит прежде всего единство партии, опас­ность раскола Центрального Комитета, бюрократичность существующего аппарата власти. Он не видит корней бюро­кратической опасности. Ленин находится во власти одной идеи: больше рабочих и крестьян в ЦК, в аппарат партии. Он верит, что „рабочие, присутствуя на всех заседаниях ЦК, на всех заседаниях Политбюро, читая все документы ЦК, могут составить кадры преданных сторонников совет­ского строя…".

Мы все были наивными людьми, да и сейчас остались ими в немалой мере, веря, что стоит „поменять" людей, „ко­манду", ввести туда побольше выходцев из „рабочих" — и все изменится. А надо, как сказал сам Ленин в начале до­кумента, произвести перемены в „политическом строе". Но этого Ленин как раз делать и не хотел. И не мог.

Ведь Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горба­чев — все „из крестьян и рабочих". Почти все члены По­литбюро и ЦК — тоже Однако железобетон бюрократиз­ма скоро стал сутью ленинской системы. Дело далеко не в конкретных людях и их социальном происхождении.

„Письмо к съезду" интересно анализом ленинского окружения, возможных преемников, хотя Ленин не решился прямо назвать своего наследника. Однако назвал того и тех, кто, по его мнению, не могли быть им. Документ, который иногда называют ,Завещанием" Ленина, автор хотел сделать абсолютно секретным. Ленин просил, чтобы пять экземпля­ров документа хранились в опечатанных сургучом конвер­тах, которые может вскрыть после его смерти только На­дежда Константиновна. Володичева не стала писать на кон­верте об этой посмертной воле С Лениным уже не очень считались не только его соратники, но и технические се­кретари. Фотиева, заведовавшая секретариатом Совнаркома, проинформировала Сталина, а затем и некоторых других членов Политбюро о содержании диктовок Ленина. Сталин, таким образом, имел возможность подготовиться к нейтра­лизации воли Ленина и заручиться поддержкой сотовари­щей накануне ХIII съезда партии. (Когда проходил XII съезд, Ленин был жив и, таким образом, письмо должно было оставаться „секретным".)

Думаю, что „Письмо к съезду", став .досрочно" извест­ным членам Политбюрю, сыграло в разжигании борьбы за власть роковую роль. Как ни крути текст, а из него выхо­дит, что Троцкий, хотя и чрезмерно самоуверен и увлекает­ся администрированием, тем не менее „самый способный человек в настоящем ЦК", обладающий выдающимися спо­собностями. О Сталине сказано, что он „слишком груб" и едва ли сумеет "достаточно осторожно" воспользовать­ся предоставленной властью. Получилось: Ленин хотел из­бежать борьбы и раскола из-за личных отношений Сталина и Троцкого, а фактически (помимо своего желания) вызвал ее крайнее обострение в последующем.

Судьба „Письма к съезду" драматична. Оно было дове­дено до делегатов ХIII съезда, но с рекомендацией Полит­бюро оставить Сталина на посту Генерального секретаря, с устранением у него отмеченных Лениным недостатков. За­тем на долгие десятилетия документ был замурован в тай­никах партийных архивов. Но сегодня нам уже ясно (еще десятилетие назад мы думали по-другому) — дело не в Сталине. Главным образом не в Сталине. Созданная Лени­ным Система своего „Сталина" все равно бы нашла. Возмож­но, без чудовищных экспериментов Джугашвили-Сталина. Но однопартийная "диктатура пролетариата" с неизбеж­ностью пришла бы к авторитарному режиму. Поэтому, вероятно, мы серьезно переоценивали роль этого ленинского документа — никаких „перемен в нашем политическом строе" он не предлагал. Он хотел ослабить бюрократиче­скую хватку в обществе, но… бюрократическими методами. Я еще раз подчеркиваю, что этот же сюжет в книге о Ста­лине я писал (такими пятнадцать лет назад мы были почти все), видя в Ленине неземную безгрешность.

До начала марта Ленин продиктовал несколько писем и статей о законодательных функциях Госплана, по нацио­нальному вопросу, о кооперации, особенностях революции, рабоче-крестьянской инспекции. В 1929 году на траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина, Н.И.Бухарин сделал доклад „Политическое завещание Ле­нина", в котором оратор назвал последние работы вождя „перспективным планом всей нашей коммунистической ра­боты". С легкой руки докладчика на протяжении десятиле­тий эти статьи мы называли .ленинским планом социалисти­ческого строительства". Не вспомнили сталинские пропаган­дисты об авторстве этого тезиса даже тогда, когда несчаст­ный Бухарин обреченно ждал расстрела. Последние работы Ленина названы „планом"; так они и вошли надолго в нашу жизнь.

Нельзя отрицать политического и практического значе­ния последних диктовок Ленина, особенно по национально­му вопросу и о кооперации. Останется непреходящей его идея о значении „союза социалистических республик" и роли кооперации. В этих вопросах Ленин поднялся до изме­нения „всей точки зрения нашей на социализм". Однако многие верные положения явно обесцениваются старым по­литическим мотивом: все это необходимо осуществлять, ибо ..весь мир уже переходит теперь к такому движению, кото­рое должно породить всемирную социалистическую рево­люцию".

Пожалуй, самое удивительное то, что Ленин оказался способен продиктовать эти достаточно большие по объему материалы в основном в течение конца декабря и января. Нужно учитывать и то, что в ночь с 16-го на 17-е, а затем и в ночь с 22 на 23 декабря 1922 года состояние Ленина резко ухудшается. Профессор В.Крамер отмечает в своих запи­сках, что в это время появились заметные симптомы осла­бления памяти. Эту "однообразность" болезни, ее „свое­образное течение" подтвердили и другие врачи: Штрюмпель, Геншен, Нонне, Бумке, Ферстер, Кожевников, Елистратов .