Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Страшные фотографии последних месяцев жизни — об­лик долгой агонии человека, надломившегося от непосиль­ной ноши. Ленин стал жертвой своей неостывающей стра­сти к власти.

Почти вся жизнь до 1917 года для Ленина была свобод­ным политическим, литературным творчеством без каких– либо регламентов, обязательных присутствий, чиновничьего долга, обременительных бытовых и служебных обязанно­стей. И вдруг без какого-либо административного, государ­ственного опыта оказаться на самой вершине власти гигант­ской страны. Организм быстро надломился, хотя, возмож­но, дело не обошлось и без наследственных влияний. Отец, Илья Николаевич, умер в таком же возрасте от схожей, но скоропостижной болезни.

После мартовского удара Ленин редко общался со свои­ми соратниками. Еще в декабре 1922 года Политбюро согла­силось с предложением Сталина „за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки". Даже многочисленному обслуживающе­му персоналу — повар, кухарка, садовник, санитары, медсе­стры, охрана — не позволялось без нужды „маячить" перед взором больного. Считалось, что частые и несанкционированные контакты вызывают возбуждение, расстройство Ле­нина. Когда появлялось, допустим, в аллее кресло-коляска, которое катил санитар или начальник охраны П.П.Паколи, оказавшиеся там люди незаметно уходили с глаз долой.

Люди, которым довелось встречаться с Лениным в это время, испытывали сложные чувства. Перед ними был чело­век, еще год-полтора тому назад олицетворявший мозг и сердце революции, а сейчас это было существо с жалкой полуулыбкой и печальными больными полусумасшедшими глазами.

Навещали Ленина немногие. В июле приехал к нему брат Д.И.Ульянов. В этом же месяце Ленин, случайно встре­тившись в северном флигеле здания с управляющим совхо­зом „Горки", пробыл у него целых три дня, повергнув в смятение врачей и близких. В ноябре вновь к Ленину приез­жает профессор В.М.Бехтерев; больной встречается с секре­тарем Исполкома Коминтерна О.А.Пятницким, одним из ру­ководителей Госиздата И.И.Скворцовым-Степановым. Поз­же у него были полпред РСФСР в Германии Н.И.Крестинский, редактор журнала „Красная новь" А.К.Воронский. Можно назвать еще двух-трех человек (кроме врачей и об­служивающего персонала), которые встречались с больным вождем. „Каждое свидание волновало Владимира Ильича, — вспоминала Крупская. — Это было видно по тому, как он двигал после свидания стул, как судорожно придвигал к себе доску и брался за мел. На вопрос, не хочет ли он повидать Бухарина, который раньше чаще других бывал у нас, или еще кого-нибудь из товарищей, близко связанных по работе, он отрицательно качал головой, знал, что это будет непомерно тяжело…"

Несколько человек из Политбюро и Совнаркома, бывав­шие здесь во второй половине 1923 года, наблюдали за Ле­ниным издали, во время его прогулок на коляске или отды­ха в доме. Ни Сталин, ни Троцкий, ни другие соратники не хотели иметь встреч, во время которых нормальный контакт был невозможен. Лучше всех понимала его лишь Крупская. Вопросы, которые „задавал" Ленин, приходилось часто про­сто отгадывать. Надежда Константиновна вспоминала, что „отгадывать было возможно потому, что, когда жизнь про­жита вместе, знаешь, какие ассоциации у человека возника­ют. Говоришь, например, о Калмыковой и знаешь, что вопро­сительная интонация слова „что" после этого означает во­прос о Потресове, о его теперешней политической позиции. Так сложилась у нас своеобразная возможность разговари­вать".

В „Биохронике" этот эпизод трактуется уже не как „от­гадывание", а как установленный факт: „Ленин с интересом слушает Н.К.Крупскую, которая рассказывает ему о жиз­ни и работе известной русской общественной деятельни­цы А.М. Калмыковой;спрашивает (курсив мой. — Д.В.) о те­перешней политической позиции А.Н.Потресова…" Хотя ясно, что это лишь догадка Надежды Константиновны.

Хотя врачи, больше по нравственным соображениям, вы­ражали осторожный оптимизм в отношении перспектив вы­здоровления, разрушительная болезнь делала свое дело. По-прежнему по маршруту Москва — Горки сновали врачи; как и раньше, соратники Ленина в своих выступлениях вы­ражали надежду на „постепенное выздоровление" вождя. Крупская также ежедневно тщетно билась с больным, пыта­ясь научить его говорить и писать… А смертельный процесс шел, не останавливаясь. Правда, не иссякали и смелые пред­ложения „поднять на ноги больного". В ноябре 1923 года Троцкий шлет Крупской записку:

Дорогая Надежда Константиновна!

Пересылаю Вам американское предложение, — относи­тельно лечения В.И., — на случай, если оно Вас заинтересу­ет. Априорно говоря, доверия большого к предложению у меня нет.

С товарищеским приветом — Л.Троцкий".

У Крупской надежда на выздоровление сменялась апа­тией, новая надежда — разочарованием и глубокой уста­лостью. В этом отношении более показательны ее письма дочерям (главным образом старшей — Инне) Инессы Ар­манд, нежели ее воспоминания „Последние полгода жизни Владимира Ильича". Вот несколько выдержек из разных послемартовских писем 1923 года. В них столько личного, жен­ского, сокровенного, печального…

Из письма 6 мая 1923 года. „…Живу только тем, что по утрам Володя бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия…"

Из письма 2 сентября 1923 года. „…Сейчас я целые дни провожу с Володей, который быстро поправляется, а по вечерам я впадаю в очумение и неспособна уже на писание писем…"

Из письма 13 сентября 1923 года. „У нас поправка про­должается, хотя все идет чертовски медленно…"

Из письма 28 октября 1923 года. „Каждый день какое–нибудь у него завоевание, но все завоевания микроскопиче­ские, и все как-то продолжаем висеть между жизнью и смертью. Врачи говорят — все данные, что выздоровеет, но я теперь твердо знаю, что они ни черта не знают, не могут знать".

Казалось, подобное состояние болезненного „равнове­сия" может продолжаться долго. В Политбюро негласно считали, что выздоровление маловероятно, но и кончина в условиях стабилизации болезни — тоже.

В середине января 1924 года открывается ХIII партий­ная конференция. Ленина заочно избирают членом президи­ума. Крупская читает больному материалы конференции.

В ходе конференции И.И.Скворцов-Степанов по пору­чению Л.Б.Каменева связался по телефону с Н.К.Крупской (сам он ездил в Горки 29 ноября 1923 года). В последний день работы партийной конференции, 18 января 1924 года, он передает записку в президиум Каменеву:

„Лев Борисович, я думаю, что удобнее всего Вам в за­ключительном слове сказать пару слов о здоровье В.И., не выделяя этого вопроса". Скворцов-Степанов пишет, чтобы стенографистки не записывали и не давали в газеты эту информацию о здоровье Ленина.

Что же предлагалось сказать делегатам со слов Круп­ской?

Прежде всего, что сама она не может приехать на конференцию и сделать сообщение Скворцов-Степанов напи­сал для Каменева: „…Выздоровление идет удовлетворитель­но. Ходит с палочкой довольно хорошо, но встать без посторонней помощи не может… Произносит отдельные слова, может повторять всякие слова, совершенно ясно по­нимая их значение… Начал читать по партдискуссии. Прочи­тал речь Рыкова и письмо Троцкого.

По словам Над. Конст., окружающие по некоторым при­знакам представляют, как В.И. относится к спорам, но она не хотела бы сообщать о своих умозаключениях на этот счет".

Крупская повторила то, что знали и члены Политбюро. А возможные „умозаключения" — это догадки. Казалось, наступила стабилизация состояния с надеждой на улучше­ние. Хотя, если вновь взять в руки ее воспоминания „Пос­ледние полгода жизни Владимира Ильича", получается, что, сообщив Скворцову-Степанову, что „выздоровление идет удовлетворительно", она тут же заметила: „Начиная с чет­верга, стало чувствоваться, что что-то надвигается; вид стал у В.И. ужасно усталый и измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел, а главное, у него как-то измени­лось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, что сле­пой".

Вечером 20-го Ленина осмотрел профессор М.И.Авер­бах по поводу жалобы на глаза, но не нашел ничего патоло­гического. На другой день, 21 января, после обеда больного осматривают профессора О.Ферстер и В.П.Осипов. Все вре­мя перед этим Ленин был чрезвычайно вялым; дважды про­сил помочь встать с постели, но тут же ложился. Через четверть часа после того, как за профессором Осиновым закрылась дверь, у Ленина начался последний приступ бо­лезни.

Ленину дали бульон, кофе; он „пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в гру­ди", вспоминала Крупская, заметив перед этим, что „время у меня спуталось как-то".