Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Разве о словах Н.К.Крупской, написанных 30 января 1924 года, не знали члены „ленинского Политбюро" хотя бы последние десятилетия? Конечно, знали. Даже тогда, когда в стране были созданы многие тысячи памятников, бюстов, мемориальных досок вождю, умопомрачительство продол­жалось из года в год, из месяца в месяц:

— согласно постановлению Политбюро от 13 октября

1967 года создали памятник Ленину в Кремле;

— по постановлению Политбюро от 24 апреля

1968 года решили создать еще один памятник в Шушен­ском;

— на основании решения Политбюро от 16 мая 1968 года по ходатайству Рашидова решили строить еще один памятник в Гулистане;

— Политбюро решило 20 июня 1968 года построить памятник у здания Волжской ГЭС;

— то же Политбюро согласилось с созданием памятни­ка в Брянске (далеко не первого);

— Политбюро постановило 20 июня 1968 года создать новый памятник в Абакане (ведь „через Абакан идет тури­стический маршрут в Шушенское");

— построить памятник во Владивостоке. Решение при­нято 18 июня 1972 года;

— нужен памятник в Шевченко. Пришли к такому ре­шению 19 июля 1973 года…

Я уже утомил читателей этим чудовищным списком. Я мог бы его продолжить на десятках страниц. Целая эпопея о памятнике в ГДР, поставке туда 300 куб. м и 800 кв. м красного гранита Емельяновского месторождения на Украи­не… Гурьев, Талды-Курган, Целиноград, Клайпеда, Нахиче­вань, Тюмень, Чита, Ош, Сумы, Биробиджан и десятки, десятки других городов. Перепадает и загранице: Капри, Куба, Калькутта… Создаются новые скульптурные мастерские, выделяются все новые и новые сотни миллионов ру­блей, тысячи кубометров гранита, мрамора, нержавеющей стали, бронзы…"

Может быть, в Политбюро, решив покрыть всю страну, а постепенно и планету этими идолами, хотели воскресить надежду на ленинскую мировую революцию?

Временный мавзолей, как потом и постоянный, стал ме­стом паломничества не только правоверных коммунистов, но прежде всего всех любопытных… Большевистский свя­той… Со временем посещение мавзолея, возложение к нему венка станут неотъемлемой частью ритуала посещения большевистской столицы многими государственными делегациями, известными людьми.

Не трудно представить, какое впечатление мог произво­дить мумифицированный Ленин на своих родных и близ­ких. К этому трудно привыкнуть.

Сама Крупская впервые посетила временную усыпаль­ницу с Д.И.Ульяновым 26 мая 1924 года. Вообще Надежда Константиновна посещала мавзолей очень редко, даже не каждый год. Любая подобная „встреча" — удар по психике.

Хранитель мумии Б.И.Збарский вспоминал, что в пос­ледний раз Крупская пришла к мощам супруга за несколько месяцев до своей смерти в 1938 году. Говорят, постояв не­много у саркофага, она тихо сказала:

— Он все такой же, а я так старею…

Сотворив мощи, большевики осуществили решающий шаг по превращению идей Ленина в светскую религию. То безапелляционное поклонение ленинизму, которое ста­ло носить ритуальный характер, можно сравнить лишь с поклонением вере фанатиков-фундаменталистов. Проницательно сказал о рождении и смерти Ульянова-Ленина круп­нейший английский политический деятель XX века Уинстон Черчилль. В пятитомнике своих мемуаров „Мировой кризис" он изложил и свой взгляд на Ленина. После своео­бразного анализа, не лишенного оригинальности и проницательности, Черчилль заключает, что русские люди заведены большевиками и Лениным в болото. „Их величайшим не­счастьем было его рождение, но их следующим несчастьем была его смерть". Канонизация его идей и превращение революционера в святого — действительно „величайшее не­счастье". Черчилль глубоко прав.

Смерть Ленина не освободила Россию от него. Отныне ее граждане были вынуждены на протяжении десятилетий „воплощать его заветы" в жизнь.

Уже первые шаги ЦК РКП(б) после смерти Ленина под­твердили: руководство партии отныне в своей борьбе за „построение коммунистического общества" сделает мумию и все связанное с ней важнейшим орудием достижения сво­их целей. Один из первых шагов подобного рода — усиле­ние партии за счет ленинского призыва в нее „рабочих от станка" (около четверти миллиона). Отныне в РКП(б) (и не только в ней) возникнет новый элемент внутренней жизни: борьба „за чистоту ленинизма" и его „развитие". Вся ожесто­ченная внутрипартийная борьба в двадцатые годы пройдет под знаком стремления к монополии на ленинское наслед­ство. В конце концов это удастся Сталину. Мы долго не могли понять, как Джугашвили-Сталину, который, казалось, во многом уступал не только Троцкому, но и Зиновьеву, и Каменеву, и Бухарину, удалось взгромоздиться на вершину власти. Но именно он сделал главным орудием своей борь­бы „защиту" ленинизма, представив себя основным толкова­телем ленинских идей. Можно привести десятки примеров, когда Сталин в нужный момент, в нужном месте использо­вал это абсолютно безотказное орудие в большевистской стране.

Выступая, например, на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 года, Сталин буквально фехто­вал ленинской рапирой, повергая своих оппонентов. „Я дол­жен, прежде всего, опровергнуть совершенно неправильное, не соответствующее действительности заявление Зиновьева и Троцкого о том, что будто бы я, — говорил генсек, — принадлежал к так называемой „военной оппозиции" на VIII съезде нашей партии. Это совершенно неверно, товари­щи. Это сплетня, сочиненная Зиновьевым и Троцким от не­чего делать. У меня имеется в руках стенограмма, из кото­рой ясно, что я выступал тогда вместе с Лениным против так называемой „военной оппозиции".

Подобные примитивные приемы, тем не менее, действо­вали безотказно: „Сталин защищал Ленина". В своей почти трехчасовой речи 1 августа Сталин то и дело обращался к Ленину. „Мы осуществляем лишь заветы Ленина, — гово­рил Сталин, — в то время как лидеры оппозиции порвали с ленинизмом, предав забвению заветы Ленина".

Обращение генсека к Ленину всегда имело большой эф­фект. Думаю, что Сталин в целях борьбы внимательнее, чем кто-либо другой, прочел Ленина и использовал его марк­систские колларии в борьбе с ересями в большевистской партии.

Мумифицирование вождя и „бальзамирование" его идей создало дополнительные предпосылки утверждения догма­тического склада мышления и характера членов больше­вистской партии. Вначале еще как-то пытались объяснить рациональными мотивами решение сохранить мумию. Так, например, секретарь Президиума ЦИК СССР А.Е.Енукидзе в июле 1924 года заявил на заседании комиссии по увекове­чению памяти В.И.Ульянова-Ленина: „Мы не хотели создать из останков Владимира Ильича какие-то „мощи", посред­ством которых мы могли бы популяризировать или сохра­нять память о Владимире Ильиче… Мы… придавали и прида­ем величайшее значение сохранению облика этого заме­чательного вождя для подрастающего поколения и для бу­дущих поколений, а также для тех сотен тысяч, может быть, и миллионов людей, которые будут в высшей степени счастливы увидеть облик этого человека". Я думаю, те 150 миллионов человек, которые прошли за несколько деся­тилетий мимо ленинского саркофага, и не подозревали, что они должны быть „в высшей степени счастливы…".

Организуя оперативный выпуск ленинской литературы и создание многочисленных памятников вождю, Политбюро одновременно начало процесс избирательного использова­ния его наследия. Многие речи, статьи, сотни писем и запи­сок, некоторые резолюции Председателя Совнаркома были спрятаны, сокрыты почти на семь десятилетий. Прятали многое. Даже информацию о его болезни. Например, ко­миссия ЦИК СССР по организации похорон 28 января 1924 года обратилась в Политбюро „с просьбой сорганизо­вать возможно быстрее правильную и всестороннюю ин­формацию о жизни — до последнего момента — Ильича, об истории его болезни до 21 января и, в особенности, о последних месяцах его жизни". Наивные люди! Очень скоро все эти вопросы станут большой государственной тайной.