Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Не знаю, как у других, у меня вызвал внутренний про­тест доклад ученого о том, что в институте „накоплен бога­тейший анатомический материал". В числе их мозг (кроме упоминавшихся выше) Сэн Катая мы, Барбюса, Андрея Бело­го, Багрицкого, Собинова, Ипполитова-Иванова и других известных людей. Если с мозгом экспериментируют с разре­шения бывших „владельцев" — это одно дело. И другое — если он нужен лишь для сравнения с гениальным серым веществом вождя.

Если бы Ленин мог проследить свою судьбу после смер­ти, то отметил бы с удовлетворением, что его идеи, выра­женные в его самой последней статье, написанной в этой бренной жизни, материализовались в действительность. На­помню: тогда Ленин писал, что соединение партийного и советского начал является „источником чрезвычайной силы в нашей политике". Он считает необходимым осуществить также и слияние „контрольного партийного учреждения с контрольным советским". По сути, Ленин предлагает (но так уже было при нем и будет еще больше после него) партийную диктатуру. Однако диктатура немыслима без во­ждя. Сам Ленин оказался первым вождем этой партийной диктатуры. Поэтому посмертное его обожествление не было „перегибом", „извращением", субъективной абсолюти­зацией роли вождя. Это было закономерным следствием господства уже сформировавшейся партийной диктатуры. Свое уродливое мавзолейное бессмертие, по большому сче­ту, Ленин сотворил сам. Вероятно, помимо своей воли и личных амбиций, которых у него, видимо, не было.

Если допустить теперь уже невозможное, что в январе 1924 года на съезде Советов кроме фракции большевиков были бы и фракции меньшевиков, эсеров, кадетов, то разве бы стала возможной вся та эпидемия траурных торжеств, связанная со смертью главы правительства? Разве появился бы мавзолей и тысячи музеев и памятников? Нет и еще раз нет. Но все дело как раз в том и состоит, что умер не просто председатель правительственного кабинета, но чело­век, олицетворяющий высшую партийную власть, кроме ко­торой в стране уже ничего не было…

Возможно, идея мумифицирования родилась спонтанно, даже случайно. Но превращение вождя партийной диктату­ры в идеологического идола — не случайно. Это выражение тоталитарной закономерности. „Ленин — живее всех жи­вых" — этот пропагандистский лозунг, похоже, восприни­мался почти буквально. Судите сами. На заседании Полит­бюро 16 февраля 1973 года обсуждается: "K вопросу о начале обмена партийных документов". Оказывается, этот „вопрос" нужен только для того, чтобы принять следующее постановление:

„Партийный билет № 00000001 образца 1973 года выпи­сать на имя основателя Коммунистической партии Совет­ского Союза и Советского государства В.И.Ленина.

Подписание билета поручить Генеральному секретарю ЦК КПСС т. Брежневу Л.И. При подписании присутство­вать членам Политбюро ЦК КПСС, кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС.."

Это уже не символический ритуал, а партийное священ­нодействие, очередное поклонение мумии. Естественно, би­лет № 00000002 предназначался другому „Ильичу" — Бреж­неву.

Почти ровно за год до своей смерти, 17 января 1923 года, Ленин продиктовал очень откровенную фразу: „Помнится, Наполеон писал: „On s'engage et puis… on voit". В вольном русском переводе это значит: „Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет". Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидели такие детали развития…"

Ленин ввязывался в бой с абсолютно ясной, главной це­лью: захватить власть. Но сам характер этой цели, словно неумолимый закон, продиктовал все последующие действия вождя и следующего за ним партийного ордена.

Мумия, возможно, случайна. Но идол Ленина закономерен.

Зимой и летом, в стужу и зной идут люди к больше­вистской мумии. Но сегодня ведет их уже больше не по­требность поклониться, а чаще простое человеческое любо­пытство. Человек, нанесший самый страшный удар по рели­гии, церкви и разрушивший многие святыни православных мощей, сам превратился в идеологическую мумию. Вероят­но, на пороге XXI века Мавзолей Ленина превратился в пантеон ленинизма. Символ печальной вечности. Греховно­го величия. Напоминание о сокрушительном крахе гигант­ского эксперимента.

Бальзамировать идейное наследие — это одно и то же, если бы пытаться остановить время.

Наследие и наследники

Претензии марксистов на свою исключительность были потрясающими. Еще Карл Маркс, действительно выдающий­ся мыслитель, тем не менее сделал весьма легковесное заяв­ление: „…буржуазной общественной формацией завершает­ся предыстория человеческого общества". Это утвержде­ние стало восприниматься таким образом, что подлинная, истинная, „настоящая" история началась лишь с того момен­та, как Ленин вскарабкался в апреле 1917 года на броневик у Финляндского вокзала.

Большевики, главным образом усилиями Ленина, смогли внушить великому народу, что дорога к счастью, равенству, процветанию лежит через беззаконие, произвол, насилие. Эта тема стала лейтмотивом ленинских выступлений на протяжении многих лет. Еще в 1906 году, полемизируя с кадетами, Ленин сформулировал доктринальную установку, от которой не отступал никогда: „Научное понятие дикта­туры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть…" Позже, разъясняя сущность диктатуры, он пи­шет, что это „власть опирающейся не на закон, не на выборы, а непосредственно на вооруженную силу той или иной части населения".

Могут возразить, что Ленин иногда расширял понятие диктатуры до „нового высокого типа общественной организации труда по сравнению с капитализмом". Но это нико­го не должно вводить в заблуждение. Эта „общественная организация труда" — подневольная, обязательная, регла­ментированная, подконтрольная, несвободная. Ведь „уклоне­ние от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким бы­стрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабо­чие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить с собой они едва ли позво­лят)…

Вот на такой методологической основе большевики ста­ли созидать новое общество. Ценой неимоверных страда­ний, чудовищных лишений и жертв было создано мощное милитаризованное полицейское государство, достигшее сво­его апогея к концу жизни Сталина.. Максимум силы и минимум свободы — могло бы быть ленинским девизом пролетарского государства.

Защитники большевизма любят повторять слова Чер­чилля (который вкладывал в них вполне определенный смысл) о том, что Сталин, приняв из рук Ленина государ­ство с сохой, превратил его в мощную страну с атомной бомбой. Но никто не хочет задуматься над тем, каким бы стало государство, если бы в 1917 году большевики не со­вершили переворот, если бы „февраль" устоял. Я думаю, это была бы великая демократическая держава, занимаю­щая передовые позиции по всем направлениям. А главное, Россия не распалась бы, как СССР. Ведь это Ленин и боль­шевики ликвидировали губернское деление (прототип шта­тов), заменив его национальными образованиями. А что ка­сается атомной бомбы, то она совсем не может являться показателем цивилизованности и прогресса государства. Ирак был на пороге получения ядерного монстра, а Федера­тивная Республика Германия не имеет и не стремится к обладанию атомной бомбой. Но разве сопоставим демокра­тизм этих государств?

На ленинских принципах было создано классическое тоталитарное государство. И хотя со временем, после XX съезда КПСС, советское общество постепенно несколько либерализовалось, оно никогда не было подлинно демокра­тическим.

В государстве, провозглашенном общенародным, обще­ственные организации (профсоюзы, комсомол, кооперация), Советы народных депутатов, трудовые коллективы состав­ляли советскую политическую систему, были элементами все той же ленинской диктатуры (но теперь уже не проле­тариата, а одной-единственной партии). Последняя Консти­туция СССР много говорит о полновластии народа. Но до­статочно было задать один-единственный вопрос, на кото­рый коммунистические пропагандисты никогда не могли дать удовлетворительного ответа: почему выборы в органы власти всегда проходили на безальтернативной основе? — как становится ясной вся иллюзорность казенной демокра­тии ленинского государства.