Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Нас интересует лишь, как несли, берегли, развивали ле­нинскую идею, его методологию эти лица. Мне пришлось, для того чтобы написать по этому поводу всего несколько страниц в этой книге, перечесть горы литературы, стено­грамм, речей и статей этих людей, а также документов в ранее полностью закрытых фондах.

Правда, сразу замечу, что доклады о Ленине, ленинизме, ленинском наследии, ленинских принципах и т.д. писали им совсем другие люди. Генеральные (или первые) секретари их лишь озвучивали или подписывали. Не только статьи, но и книги, и сборники статей. Эта форма интеллектуальной проституции прочно укоренилась в партийной номенклату­ре. Даже редкий первый секретарь райкома опускался до личной подготовки статьи и доклада. Если в США, напри­мер, общественности известны имена спичрайтеров (соста­вителей речей), то в советском обществе это было не при­нято.

Все наследники Ленина (возможно, за исключением Горбачева) несут на себе печать ущербности его идей и глубокой вторичности в личном плане. Все они хотели быть "Ленинцами".

В этом отношении сам Ленин на много голов превосхо­дил своих наследников, ибо умел и мог работать сам. Хотя стиль статей, речей и книг Ленина, как правило, тяжелове­сен, „темен", тавтологичен, тем не менее готовил их он сам лично. Его последователи, как мне удалось установить по ряду признаков, кроме Горбачева, никогда по-настоящему не читали и не знали Ленина, на которого они так любили ссылаться в докладах, написанных их помощниками. Лени­низм был просто марксистским „священным" писанием, на которое следовало ссылаться по любому поводу: при рас­смотрении партийного строительства или обороны страны, борьбы с инакомыслием или обсуждении роли искусства в воспитании людей, при создании совнархозов или сочине­нии продовольственной программы. Ленинская цитата име­ла мистическое значение и в то же время оберегала от кри­тики в безыдейности. Наследники Ленина эксплуатировали его многотомье лишь по самому верхнему слою; основное содержание почти сотни томов его „Полного" собрания со­чинений и „Ленинских сборников" было, допустим, Хруще­ву или Брежневу просто неведомо.

После смерти Сталина совместное заседание пленума

ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховно­го Совета СССР решило, чтобы Н.С.Хрущев сосредоточил­ся на работе в ЦК партии. А 7 сентября 1953 года пленум ЦК избрал Н.С.Хрущева Первым секретарем ЦК партии. Энергичный, импульсивный, непоследовательный, но муже­ственный политик навсегда вошел в историю прежде всего тем, что нанес первый и самый страшный удар сталинизму. Но, будучи продуктом сталинской эпохи, он осудил лишь проявления сталинизма, а не его генезис и причины. И в этом ему очень мешало то, что он не знал подлинного Лени­на… Хрущев, как и мы, на протяжении долгого времени видел в сталинизме лишь „культ личности", а не ущербность самой системы.

Дело в том, что главная аргументация Хрущева в докла­де на XX съезде КПСС (подготовленном П.Н.Поспеловым и его идеологической командой) опиралась на Ленина. Хру­щев, буквально раздевая Сталина, своего вчерашнего кумира и патрона, то и дело опирался на ленинские положения, во множестве вмонтированные в доклад.

Например, в докладе „О культе личности и его послед­ствиях" Хрущевым утверждалось: „…Ленин никогда не навя­зывал силой своих взглядов товарищам по работе". Он не знал, что навязывал, и неоднократно — своей духовной силой.

„…Сталин ввел понятие „враг народа". Не Сталин, а Ле­нин еще раньше, вскоре после октябрьского переворота, ис­пользовал этот термин, в частности, в отношении „партии кадетов, как партии врагов народа…".

„…Ленин пользовался такими мерами („жестокая распра­ва". —Д.В.) против действительно классовых врагов…" Но чем лучше Ленин Сталина, если расстрелы позволитель­ны против „действительно классовых врагов"? Где критерий .действительно" и „недействительно" врага?

„…Ленин дал указание в январе 1920 года об отмене массового террора и об отмене смертной казни…" Но как тогда расценить, допустим, указание Ленина в марте 1922 года о том, что „чем больше буржуазии и черносотен­ного духовенства расстреляем, тем лучше…".

Справедливо разоблачая Сталина, но сдирая с него лишь внешние покровы политического и социального порока, Хру­щев и не думал вспоминать, что он был одним из тех, кто внес огромную лепту в его возвеличивание. Выступая на предвыборных собраниях в Москве в 1936 году, Хрущев лейтмотивом своих речей сделал славословие в адрес вождя.

„..Заветы Ленина наша партия выполнила под руковод­ством нашего великого Сталина…"

"Я горжусь и считаю для себя большим счастьем, что мне приходится вести работу… под руководством нашего вели­кого вождя — товарища Сталина…"

"Я даю клятву, что ни на шаг не отступлю от той линии, которая проводится… нашим великим Сталиным!"

Все эти слова встречались бурными аплодисментами. Весь народ был ослеплен, все мы походили на Хрущева, ко­торый тогда искренне верил, что мы по ленинским чертежам во главе с мудрым строителем созидаем лучезарное обще­ство. Видимо, в XXI веке, когда временная дистанция от „средневековья" XX столетия достигнет воистину историче­ских масштабов, можно будет во всей глубине исследовать феномен превращения миллионов людей в одномерных фана­тиков, по-сталински — „винтиков", утративших надолго не­что высокое — человеческое: чувство свободы, достоинства, ответственности.

Ленинский большевизм долгие годы держал в плену мил­лионы людей.

С помощью Хрущева Ленин был использован для развен­чивания Сталина — величайшего тирана XX века, а возмож­но, и всей человеческой истории. Но Хрущеву было невдо­мек, что Ленин — прямой предтеча Сталина, его духовный отец. Как пишет известный английский историк Роберт Сер­вис, "Ленин был вождем большевизма, чьи гены в следующем десятилетии породили сталинизм". У Хрущева не могла даже появиться мысль, хотя бы на один миг, что Ленин мог быть в чем-то не прав, ведь он уничтожал „действительных врагов".

Люди, сидевшие в зале, воспринимали Ленина как боже­ство, непогрешимого святого, а Сталина как человека, нару­шившего его „заветы". Поэтов, когда Хрущев заявил о неу­важении Сталина к памяти Ленина, выразившемся в замо­раживании строительства Дворца Советов как памятника Владимиру Ильичу, весь зал затих. Когда же Первый секре­тарь заявил, что „надо исправить это положение и памятник

Владимиру Ильичу соорудить", его слова утонули в шквале аплодисментов людей, у которых система давно уже сформи­ровала догматическое мышление.

Каким был Хрущев, дает представление, например, его беседа с Мао Цзэдуном 2 октября 1959 года в Пекине. Это был четырехчасовой разговор, и его невозможно полностью привести в книге. Но я упомяну о нескольких фрагментах, которые ярко характеризуют "ленинца" Хрущева. Когда об­суждался вопрос о территориальном споре между Китаем и Индией, Хрущев заявил:

— Больше на пять километров или меньше на пять кило­метров зашли — это неважно. Я беру пример с Ленина, который отдал Турции Каре, Ардаган и Арарат. И до настоя­щего времени у нас в Закавказье среди части людей имеется определенное недовольство этими мероприятиями Ленина…

— Что касается ухода далай-ламы из Тибета, то, будь мы на вашем месте, мы бы ему не дали возможности уйти. Лучше бы, если бы он был в гробу. А сейчас он в Индии и, может быть, поедет в США. Разве это выгодно социалистиче­ским странам?

Отвечая на возражения китайцев, а переговоры шли трудно, на грани срыва, Хрущев без дипломатических обиня­ков, как он считал, „по-ленински", сказал много саморазобла­чительного:

— Что касается Венгрии… Вы поймите, мы имели в Вен­грии армию, мы поддерживали дурака Ракоши — в этом наша ошибка, а не ошибка Соединенных Штатов…