Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Наивные люди все еще верили в возможность вылечить государство и общество от бюрократизма с помощью ад­министративных бюрократических мер. Бесплодность этого пути становилась все более очевидной все большему числу людей. Идеологические заклинания и привлечение все но­вых и новых ленинских цитат уже не помогали.

Рентгеновский аппарат истории все рельефнее высвечи­вал начало тотального кризиса ленинского общества.

Очередной „верный ленинец" Константин Устинович Черненко, ставший после смерти Андропова 13 февраля 1984 года Генеральным секретарем, промелькнул на полити­ческом небосклоне почти незаметно. Прилежный партийный чиновник стал во главе партии и государства. Люди еще надеялись, что парад геронтократов наконец прекратился. Но к очередному заседанию Политбюро, где следовало из­брать Генерального секретаря, роли были уже распределе­ны. По кремлевским неписаным правилам было важно, кто выступит первым, кто предложит кандидатуру нового генсе­ка первым. Ведь после этого выдвигать другую кандидату­ру — это грозить расколом. Открыв заседание 10 февраля 1984 года, Черненко с председательского места демонстра­тивно перешел за общий длинный стол заседаний на свое обычное место.

„Черненко: Какие будут предложения? Прошу товари­щей высказаться. — И тут же посмотрел в сторону Тихо­нова.

Тихонов: Товарищи, мы все переживаем горестные мину­ты. Ушел из жизни выдающийся деятель нашей партии и государства — Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председа­тель Президиума Верховного Совета Юрий Владимирович Андропов… Но наша партия располагает большим количе­ством хорошо подготовленных кадров. Я считаю, что в По­литбюро ЦК у нас также имеются достойные товарищи. Поэтому я вношу предложение рекомендовать очередному пленуму ЦК КПСС избрать Генеральным секретарем ЦК т. Черненко Константина Устиновича…"

Самое главное было сделано. Теперь можно было толь­ко поддерживать. Любой, кто предложил бы другую канди­датуру, навесил бы на себя ярлык „раскольника", посягнув­шего на единство рядов руководства. Механика проста: подобное заседание открывает председатель комиссии по по­хоронам. Ему важно знать, кому дать слово первому. Ленин­ская традиция единства далее все оформляет почти автома­тически.

После Тихонова, весьма близкого к Черненко человека, выступили Громыко, Устинов, Гришин. Взял слово и Горба­чев.

„…Обстановка требует того, чтобы наша партия и преж­де всего руководящие органы — Политбюро, Секретариат были сплочены как никогда. И можно безошибочно сказать, что все мы, члены Политбюро, кандидаты в члены Политбю­ро и секретари ЦК, едины в том, что сохраним принцип преемственности, о котором здесь говорили товарищи, если примем предложение рекомендовать Константина Устиновича на должность Генерального секретаря ЦК КПСС.. Едино­душие, с которым мы сегодня говорили о кандидатуре Гене­рального секретаря, называя все однозначно кандидатуру Константина Устиновича, свидетельствует о том, что у нас в Политбюро действительно существует в этом отношении полное единство".

Горбачев сыграл роль, которая была уготована ему, как и другим, сложившимся партийным ритуалом. Выступившие следом Романов, Алиев. Соломенцев, Воротников, Кузнецов, Демичев, Пономарев, Долгих, Зимянин, Лигачев, Чебриков лишь искали слова, чтобы, не слишком повторяясь, выразить высказанную Н.А.Тихоновым мысль.

Если Андропов еще что-то пытался изменить в роковом ходе вещей, то Черненко, будучи самой обычной аппаратной посредственностью, был не в состоянии выдвинуть хоть ка­кую-то новую идею. Фонд бумаг № 83 с его 428-ю делами свидетельствует об умопомрачительной карьере прилежного партийного чиновника.

Работая начальником секретариата Президиума Верхов­ного Совета, заведующим общим отделом ЦК КПСС, Чер­ненко имел постоянный доступ к самым высоким лицам пар­тии и государства. Став фаворитом Брежнева, немолодой и больной чиновник, основным достоинством которого было усердие, Черненко неожиданно для многих совершил в кон­це жизни головокружительную карьеру. С 1977 года — кан­дидат в члены Политбюро, а 13 февраля 1984-го — уже Генеральный секретарь, трижды Герой Социалистического Труда, усыпан множеством орденов и титулов и даже лауре­ат Ленинской премии

Чиновник партии стал главой государства и КПСС. То был апогей разложения ленинской системы.

Каждый член Политбюро обязан был быть „теорети­ком". Политическое издательство систематически наводняло книжные магазины пухлыми фолиантами трудов, которые, конечно, не сочиняли сами .ленинцы", а писали их помощни­ки и референты. Никто эти книги не покупал, и их центра­лизованно рассылали по библиотекам. Не обошелся без сво­его „кирпича" и Черненко. В отличие от других соратников половину своих „сочинений" он посвятил ленинской темати­ке. Когда он был заведующим общим отделом ЦК, его под­чиненные подготовили ему несколько вариантов книги „Не­которые вопросы ленинского наследия в работе партийного и государственного аппарата". Но ничего, кроме тривиаль­ной и бессмысленной идеи о „возрастании роли партии в современных условиях", его сочинители придумать не смог­ли.

Единственное, что, пожалуй, он успел сделать, это пере­распределить обязанности членов Политбюро. Себе, по сло­жившейся в ЦК традиции, взял курирование вопросов обо­роны и госбезопасности, кадры. Но не мог удержаться и „повесил" на себя старые, знакомые по прежней работе чи­новничьи обязанности по руководству общим отделом ЦК и Управлением делами ЦК…".

В душе этот невзрачный и больной человек остался пунктуальным чиновником. Сохранилось его директивное указание, которое он потребовал довести до всех исполните­лей на местах, как только стал генсеком: какой ширины должны оставаться поля на деловых бумагах и сколько стра­ниц (предельно) должна составлять докладная записка. Ина­че — не принимать к рассмотрению…

Его референты, зная страсть Черненко к бюрократи­ческим вопросам, рылись в ленинских рукописях, пытаясь найти нечто новое в борьбе с этим хроническим большевист­ским недугом. В статье „О возрастании руководящей роли КПСС", опубликованной в „Вопросах истории КПСС" № 4 за 1980 год, дотошные помощники украсили матери­ал Черненко малоизвестным письмом Ленина, написанным в сентябре 1921 года Стомонянову. Ленин поучает: Вы „за­давлены работой… Так нельзя. Это ошибка. И ошибка может стать роковой. В большом деле нельзя работать не умея сва­ливать на других все подсобное… Организуйте так, чтобы Вы только направляли и проверяли. Иначе провалитесь".

За три года руководства страной, когда Ленин пытался своими записочками решать все и вся, он пришел к парадок­сальному выводу: руководитель должен „уметь сваливать на других…".

Бюрократическая система с ленинских времен искала ре­цепты своего оздоровления: то рабочий состав ЦК, то „суд за волокиту", теперь вот — умение „сваливать" на других…

Мне несколько раз приходилось встречаться с Черненко. Последний раз в ноябре 1984 года, за четыре месяца до его смерти. На большом правительственном приеме в честь оче­редной годовщины Октября в зале приемов Дворца съездов он должен был зачитать казенный текст приветствия гостям. Руки у генсека тряслись. Он задыхался. Слова было трудно разобрать. Листы речи едва держались в трясущихся руках. Пропускал целые строчки текста; зал в гробовой тишине, испытывая неловкость, жалость и другие подобные чувства, внимал бессмыслице. Генсек, страдавший тяжелой эмфизе­мой легких, почти умирал на глазах блестящей толпы.

У микрофона в Кремле стоял человек, символизировав­ший собой глубокий кризис тоталитарной системы. То кон­чался период безвременья. Ленинская система подошла к рубежу, где было нужно что-то делать.

Наследники Идеи, особенно если она сама подвержена эрозии, всегда несут печать ущербности и вторичности.

Пришло время Горбачева, время больших надежд, какой-то эйфории. Это время имеет точное начало: 11 марта 1985 года. Верилось: наконец-то появился лидер, достойный великой нации! Вначале всех потрясало нечто, обычное для нормального общества: Горбачев, выступая, свободно гово­рил без бумажки! Складно, гладко, умно! Такого в советской стране уже не помнили. Правда, наиболее проницательные уже тогда, в 1985 году, заметили, что, произнося речи в разных аудиториях, на разные темы, по разным поводам, он говорил почти одно и то же. Я, помню, возражал скептикам: он обуреваем одной реформаторской идеей и хочет, чтобы все в стране ее, эту главную идею, поняли и поддержали.