Леннар. Тетралогия

Отдав еще несколько мелких распоряжений, комендант крепости отправился к себе. Он занимал две небольшие комнаты первого этажа, и единственный путь в эти помещения проходил по довольно длинной каменной лестнице. Под лестницей и комнатами находился старый, сырой подвал, где хранили кое-какие инструменты, бочонки, отдельно в углу, в клети, — дрова и пережженный уголь; ну а большей частью в подвале находился бесполезный хлам, в котором последний раз пытались разобраться, верно, еще при жизни прапрадедов служащих нынешнего гарнизона.

Он сел на кровать. В этой крепости нет даже хорошей постели, так что о приличном управлении Этер-ла-Вингом вообще не приходится говорить. Впрочем, если перечислять все недостатки этого существования, можно исчерпать все слова. И не хватит букв. Этих самых слов и букв в местном языке и так до смешного мало. Коменданту буквально на днях приходилось выезжать в одну из окрестных деревень, и его поразила феноменальная, ни с чем не сопоставимая глупость местных жителей. Они не могли связать двух слов по существу вопроса, который потребовал личного присутствия коменданта крепости, и что-то слабо блеяли о небесном гневе, о том, что в окрестностях села появилась новая Язва Илдыза — топь, близ которой простираются самые плодородные луга, а теперь туда боятся ходить даже отъявленные храбрецы, и так далее…

— У меня весь скот увели, — причитал местный староста, показавшийся коменданту наиболее толковым из тех остолопов, что составляли население деревни. — Отперли ворота изнутри и всех вывели. Как будто сквозь стену прошли!

— А мож, и сквозь стену, — возражала старосте его жена, практически точная его копия, только без бороды и усов, — мало ли что в нынешние дурные времена творится. Говорили, что все восемь проклятий, которые прописаны в старых книгах, вытряхнул из своей котомки демон Илдыз. Обойди, обойди дом мой! — Она осенила себя охранным знамением, как то и положено при любом упоминании имени верховного демонического существа.

— В соседних селах трупы с неба падали, и вообще невидаль, а он удивляется, что кто-то сквозь стену прошел и скот увел! — поддержал толстую старостиху кто-то из селян.

— Говорят, огонь и мор скоро придут и к нам…

— Охти нам!

Словом, толку из всех разговоров было немного, и он точно пожалел бы о потраченном времени, когда б один из его людей не привел какого-то оболтуса. Он явился с такой диковинной обновой на руке, что комендант без особых рассуждений содрал это с его запястья и принялся рассматривать. Оболтус, который был пьян как добрый десяток ремесленников, попытался было проявить наглость и объявить, что этот ценный браслет, дивной работы вещицу, завещал ему дядюшка, который недавно умер в Горне. При этом он тянул к коменданту руки, на фоне которых «наследство» смотрелось также нелепо, как, скажем, боевой конь Ревнителя на крыше деревенского сарая-развалюхи.

Хотя в последнее время чего только не случается в славных Нижних и Верхних землях…

Пьянчужка все тянул руки.

— Иди отсыпаться в сарай, чучело, — беззлобно сказал комендант, не поднимая на того глаз, — пока я не рассердился и не велел всыпать тебе десяток палок покрепче.

«Наследник» с ворчанием убрался, а комендант велел сопровождавшему его отряду сниматься с кратковременного постоя в деревне. По его глазам гареггин Иль-Доран тотчас понял, что для начальника многое прояснилось.

Население же деревни дружно решило, что комендант забрал у забулдыги дьявольский амулет. В тот же день так и не проспавшегося бедокура сволокли на бойню, и там мясник Гуркуф перерезал ему глотку.

Воспоминания коменданта о недавно минувшем прервал толстый десятник Мазнок, явившийся из дозора. Он объявил:

— Мы выскочили из ворот, но тех пятерых на холме и след простыл. Не нравится мне все это, сьор комендант!

— Можешь идти, — не вдаваясь в подробности дневного рейда Мазнока, велел комендант.

Однако тот выпалил:

—. Что же это такое — могу идти, сьор комендант? Это же совершенно никуда не годится, клянусь пресветлым Ааааму! Вы же с утра ничего не ели, а говорите, что я могу идти! Я обязательно должен принести вам грудинку, и жареную птицу, и этих сладеньких корнеплодов, которые доставил сюда заезжий беллонец! А еще вина!

— Я не пью, — ответил комендант.

— Да разве ж я пью? В самом деле, куда там?.. Всего-то предлагаю принести вам кувшин доброго ланкарнакского винца из Нижних земель, там, как говорят, лучшие виноделы!

— Не знаю, кто там лучший, но твоего пойла мне и даром не надо! А если потребуется еда, я пошлю, — ответил комендант. — Ступай прочь, Мазнок.

Однако тот и не думал. На округлом лице десятника задрожали несколько упругих жилок, а нижняя челюсть с мощнейшими зубами так и запрыгала негодующе:

— Ну нельзя же так, сьор комендант! Да как же это можно так обижать свое чрево? Ладно этот длинный, который Иль-Доран, ничего не ест. Так ему ж что?.. Я так думаю, что в нем сидит эта штуковина, ну которая по повелению нашего многоустого Акила, что восседает в Горне, позволяет ничего не жрать чуть ли не седмицы напропалет!

Тут Мазнок окончательно запутался в словах, так как его наречие не дает простора для словотворчества. Толстяк понес совершенную околесицу, но вынужден был заткнуться на полуслове: у коменданта лопнуло терпение, и он, вскочив на ноги, заорал:

— А ну пшел вон!

Мазнок тотчас же испарился. Некоторое время было слышно, как он грузно топочет, прыгая со ступеньки на ступеньку. Тут портьера за спиной коменданта дрогнула, и от нее отделилась стройная фигура гареггина. Он сказал:

— Удивительно заботливые у тебя слуги. Как яростно он предлагает тебе то, что требуется примерно раз в семь дней!

— Тебя удивляет, что у меня заботливые слуги? — холодно ответил комендант крепости, как видно совершенно не удивленный фамильярным обращением Иль-Дорана.

— Нет. Нисколько. Подавись я священным червем!.. Меня больше удивляет то, что ты так слабо меняешься. Иные мои собратья удивлены тем, что ты такой.Если бы мы не были столь приближены к многоустому Акил у, то бы подумали, что ты колдун. Я думал о тебе. Наблюдал. Недаром ты так быстро втерся в доверие к Рыжеволосому. Готовься к ночной атаке, комендант. Ведь ты тоже чувствуешь, что ее не миновать. Инстинкты, переданные нам от священного червя, не дадут ошибиться. Это большой дар.

— Сколько я тебя знаю, ты всегда занудлив и говоришь только то, что давно известно?

— Гареггин не может лгать, — следовал важный ответ.

— И это мне известно также. Ладно. Иди. Иль-Доран исчез. Комендант сидел в сумраке, все сгущающемся, наступающем из углов, не зажигал лампы. Конечно, у него имелся один из так называемых «вечных» светильников. И «палец Берла», примитивный энергонакопитель, при помощи которого обычно кипятили воду (особо чистоплотные) или обогревали жилье (особо зябкие). Но ничем из этого он не воспользовался, а когда все-таки пришла мысль принять ванну и выпить чашу успокоительного напитка со специями, послышался протяжный крик, идущий со стороны сторожевой башни, а потом чуткое ухо коменданта подхватило глухой звук от падения тела. И тотчас же зазвенело оружие, взлетел грозный, предостерегающий вопль десятника Мазнока, который, несмотря на внешнюю неуклюжесть, в бою был грозен и неукротим. Комендант вскинулся и, подхватив оружие, опоясавшись боевой перевязью, ринулся по лестнице. В голове упруго бились мысли: «Как? Ведь был выставлен дополнительный дозор? Даже если убили одного из охранников, то другие подняли бы тревогу. Шум уже во внутреннем дворе крепости? Или… предательство? Кто-то открыл ворота? Нет… невозможно. Иль-Доран бодрствует этой ночью точно так же, как я, и слух у него… это что-то.Даже если предатель отодвинул засов, гареггин непременно УСПЕЛ бы. Нет… но сейчас станет видно!»