ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Если читателя раздражает тот факт, что я, репрезентируя себя бесстрастным наблюдателем, способным на непредвзятое описание, вместе с тем без малейшего сожаления повествую о самых неприглядных вещах, то спешу уведомить его о том, что бесовская природа дуалистична. В какой-то мере мы являемся частью цивилизации. И если вы порой забываете о том, что наша главная цель — уничтожить цивилизацию, дабы одержать окончательную победу над Господом, и эта цель оправдывает любые средства (отличное выражение, которое я много позже позаимствовал у одного второстепенного клиента, он был, кажется, кинорежиссером), что ж, дело ваше.

В любом случае, непосредственный эффект от злодеяния оказался воистину выдающимся. Предоставлю, однако же, слово Марку Твену.

7

Этот писатель пребывал тогда в Кальтенлёйтгебене, маленьком австрийском городке в полусотне километров от Вены. Неудачно вложив деньги в новый типографский станок, Марк Твен обанкротился.

Так что ему пришлось покинуть свой дом в Хартфорде, штат Коннектикут, и отправиться в гастрольное турне по Европе; высокие гонорары за публичные лекции позволили ему частично расплатиться с долгами. На следующий день после убийства Елизаветы он написал одному из друзей в письме из Кальтенлёйтгебе-на: «Об этом убийстве будут говорить, его будут описывать в литературе и запечатлевать на полотнах и тысячу лет спустя».

Не могу передать словами восторг, охвативший меня, когда я прочитал эти строки. Мой собственный взгляд на масштаб события нашел подтверждение под пером выдающегося прозаика. На самого

Твена эта трагедия произвела такое сильное впечатление, что он вскоре разразился блистательным эссе в своей неподражаемой и вместе с тем безошибочно узнаваемой манере. Правда, по тысяче причин, слишком запутанных для того, чтобы поддаваться каталогизации или хотя бы перечислению, он предпочел не публиковать эссе. Я, однако же, при помощи одного из клиентов приобрел этот текст в собственное распоряжение.

Чем больше думаешь об этом убийстве, тем более значительным и тревожным оно представляется… Такое происходит, пожалуй, не чаще чем один раз в две тысячи лет… «Убили императрицу!» Когда эти ужасающие слова достигли моего слуха в австрийском городке — а произошло это в прошлую субботу, примерно через три часа после того, как разразилась сама трагедия, — я понял, что скорбная весть уже успела достигнуть Лондона, Парижа, Берлина, Нью-Йорка, Сан-Франциско, Японии, Китая, Мельбурна, Кейптауна, Бомбея, Мадраса, Калькутты и весь земной шар единодушно проклинает злодея и злоумышленника.

… И кто же этот фокусник, поразивший своим выступлением весь мир? Ответ на этот вопрос полон горькой иронии. Человек с самой нижней ступени общественной лестницы, не обладающий ни талантами, ни достоинствами; бездарный, невежественный, аморальный и бесхарактерный юноша, начисто лишенный природного обаяния или каких бы то ни было иных черт, способных вызвать у окружающих уважение и приязнь; обделенный душой и сердцем, не говоря уж об уме, в такой степени, что по сравнению с ним любая расчетливая потаскуха покажется доброй самаритянкой; вольноопределяющийся, дезертировавший из армии; незадачливый резчик по камню; не удержавшийся на работе в самом захудалом заведении официант; одним словом, наглый, пустой, вздорный, грязный, вульгарный, вонючий, ядовитый двуногий хорек. И сарказм, потрясший все человечество, заключается в том, что этой твари с самого дна удалось укусить само Небо и воздвигнутый в небесных чертогах идеал Славы, Величия, Красоты и Святости! Показав тем самым нам всем, что за жалкими тварями — даже не тварями, а тенями — мы являемся. Сбросив пышные одеяния и сойдя с пьедестала, мы превращаемся в то, что мы есть на самом деле, становимся крошечными и бессильными; наши добродетели эфемерны, наша роскошь просто-напросто смехотворна. Даже в свой наивысший и самый светозарный миг мы не светила (на что претендуем и уповаем, в чем убеждаем самих себя), а всего лишь свечи, и первому встречному разгильдяю дано задуть нас.

И теперь мы поняли еще одну вещь, о которой часто забывали или пытались забыть: никто из нас не здоров психически целиком и полностью, а одна из самых распространенных форм безумия заключается в желании обратить на себя внимание, в удовольствии, извлекаемом из того, что тебе удалось обратить на себя внимание… Именно эта жажда внимания и привела к возникновению царств земных, равно как и к тысяче других изобретений и нововведений… Она заставляет королей лезть друг дружке в карман, зариться на чужие короны и владения, истреблять чужих подданных; она вдохновляет кулачных бойцов и поэтов, деревенских старост, больших и малых политиков, крупных и мелких благотворителей и победителей велосипедных гонок; она подзуживает разбойничьих атаманов, искателей приключений на Диком Западе и всевозможных наполеончиков. Все, что угодно, только бы обратить на себя внимание, только бы заставить всю деревню, целую страну или, лучше всего, планету, ликуя, вскричать: «Это он! Глядите сюда! Это он!» И вот, за какие-то жалкие пять минут, не проявив ни таланта, ни трудолюбия, ни изобретательности, этот вонючий итальяшка уделал их всех — уделал и превзошел, потому что имена остальных рано или поздно забудутся, а вот его имя — при дружеском содействии больных на всю голову газетчиков, царедворцев, царей и историков — пребудет в памяти человечества и не отгремит в веках до тех пор, пока люди не разучатся говорить. Ах, если бы это не было так грустно, как это было бы невероятно смешно!

Я не замедлил показать эссе Маэстро. Не помню, когда еще я воспринимал самого себя столь серьезно. Я понял, что наконец-то вошел в историю — если не как историческое лицо, то как его кукловод.

Маэстро обрушился на эссе с уничижительной критикой: «Я, конечно, уважаю великих писателей, но посмотри, как твой Марк Твен преувеличивает масштаб происшедшего. Он просто-напросто истерикует. "Тысяча лет» — это надо же! Бедняжку Сисси забудут лет через двадцать».

Я не осмелился задать вопрос: «А разве это событие не послужило достижению великой цели?», однако моя мысль была Им услышана.

«Послужило, еще как послужило! Но ты, подобно твоему Твену, ослеплен магией имен. Великих людей забывают точно так же, как невеликих. Но я эту спесь из тебя вытрясу. Дело не в звучном имени. Только истинно выдающийся клиент, которого мы создаем буквально или практически с нуля, может повернуть историю в нужном нам направлении. Но для этого нам следует возвести этого клиента как здание — от первого кирпичика до последнего. А убийство Сисси не имеет особой ценности. Оно не приведет к возникновению массовых беспорядков. Ходынка — та все еще служит нам, а что взять с убийства Сисси? Если бы я был гурманом, то, сорвав с дерева столь безупречный персик, с наслаждением съел бы его за минуту-другую. Примерно такое же удовольствие мне доставляет твоя безукоризненная работа с Луиджи Лучени. Но не утрачивай чувства меры. — Маэстро улыбнулся. — И вот еще что, — сказал он. — В последнем абзаце к нашему гению вернулся разум». В упомянутом Маэстро абзаце Марк Твен написал:

В весьма неубедительном перечне возможных мотивов этого страшного убийства упоминается наряду с прочим и Воля Господня. Не думаю, что Господь согласился бы с этой версией. Потому что если на это злодеяние была Воля Господня, то у нас нет ни средств, ни возможностей возложить на злоумышленника, оказывающегося в подобном случае всего лишь проводником Вышней Воли, хотя бы частичную ответственность за содеянное и Женевскому суду придется оправдать его за отсутствием состава преступления.

«Толковый он парень, этот Марк Твен, — заметил Маэстро, — и нашего брата чует за версту. Вышнюю Волю отверг, а вот Низшую разве что не назвал! Но все-таки, слава Тебе, Господи, не назвал!»

В тех редких случаях, когда Ему бывает весело, Маэстро любит от души посмеяться.

8

Как я уже упоминал, до самого покушения мне пришлось пребывать вдали от Ламбаха, а к тому времени, как с императрицей было покончено, семейство Гитлер покинуло не только второй этаж над мельницей, но и сам городок. Переехали в другой, чуть побольше (назывался он Леондинг, и население его насчитывало три тысячи жителей), что поначалу пришлось Кларе по душе, потому что переезд стал результатом хитроумной манипуляции Алоисом, предпринятой, естественно, ею же, что само по себе было для нее еще в диковинку. Долгие годы ушли у нее на то, чтобы догадаться, как можно (хотя не обязательно должно) манипулировать мужем. Богобоязненная, она отнюдь не стремилась прибегнуть к подобной тактике. Пока семья не перебралась на мельницу, Кларе никогда не приходило в голову, что муж может ее к кому-нибудь приревновать.

Клара никогда не считала себя ровней мужу, с самого начала он доминировал в семье на правах хотя бы Дядюшки. Но в последнее время она начала догадываться, что он в ней в некотором роде нуждается. Пусть и не любит ее по большому счету, но все равно нуждается.

Додумавшись до этого, она сообразила далее, что Алоис уже достаточно стар, чтобы начать терзаться ревностью. Не нарушая Господних заповедей, но самую чуточку искривляя их, она сумела вызвать у мужа такую ревность, что это побудило его затеять общесемейный исход из-под опасного крова.

Источником опасности был здоровенный и вечно прокопченный дядька — кузнец Прайзингер. Ади привязался к кузнецу, мог часами следить за его работой и слушать его рассказы. Даже никуда не уходя со своей кухни на втором этаже, Клара слышала их взволнованные голоса, звучание которых курьезным образом сливалось с производимыми ею самой звуками: она сливала, допустим, грязную воду в раковину, и тут же это событие приветствовал доносящийся снизу удар молота о наковальню.

Клара понимала, почему Ади так тянется к кузнецу. Этот человек работал с огнем. Пламя волновало и ее саму, хотя она даже не задумывалась почему. Еще в детстве ей внушили, что Бог живет во всем — и Дьявол, понятно, тоже. Если ни о чем не задумываться, то Дьяволу будет к тебе не подобраться, потому что Бог опекает и оберегает невежд: блаженны нищие духом.

Так что ей вполне хватило самого приблизительного представления о том, как бывает очарован маленький Ади в те минуты, когда кузнец раскаляет кусок металла добела, чтобы сковать его воедино с другим добела раскаленным куском металла. В результате у него получаются весьма сложные сочетания и соединения, которые, в свою очередь, становятся полезными в быту инструментами и орудиями: и оси колес он кует, и сломанные плуги чинит.

Довольно скоро у нее самой нашелся повод заглянуть в кузницу. Пришла в негодность одна из кухонных труб. Кузнец незамедлительно устранил поломку, однако Клара, к собственному изумлению, не спеша убраться восвояси, с Прайзингером еще и побеседовала. После чего получила приглашение заглядывать на чашку чаю, когда ей заблагорассудится.