Лесные диковины

На полках стояли рядышком деревянные фигуры из

корней и сучков. Им было явно тесно. Они боялись даже

шевельнуться, чтобы не толкнуть друг друга.

Несмотря на то что днем вещи разговаривать

воздерживаются, между фигурами шла оживленная беседа.

— Друзья! — говорила крылатая антилопа.— Когда

художник доделывал мне уши, он просто не обратил

внимания, что я трехнога. И действительно, стоит ли об этом

говорить, когда у меня, кроме ног, имеются собственные

крылья!

Антилопа даже попыталась помахать крыльями, и, хоть

они были неподвижны, ей казалось, что она в любую

минуту может вспорхнуть и умчаться вместе с ласточками и

стрижами.

— На что тебе крылья?—мрачно заметила сова.—

Даже я своих поднять не могу.

Она всегда во всем видела плохое.

— Ну, знаешь, об этом не спрашивают! Ведь бывают

же летучие мыши — отчего же мне не быть летучей? —

отвечала антилопа.

— Ты, антилопа, говоришь глупости! — заметил

лось. — Наше призвание — не летать и не бегать, а стоять

на месте и радовать человека...

— Это верно, — добавил испанский бык. — Но,

друзья, пока мы живем одной общей дружной семьей.

Каждый раз, когда художник приходит в мастерскую, как

ласково и нежно он смотрит на нас...

— Это он смотрит на меня, — перебила мартышка.

— Ну, нет! — продолжал бык. — Мы все ему

одинаково милы.

— Конечно, все, — подтвердили остальные хором.

Бык снова заговорил:

— Но не вечно же мы будем стоять тут! Почти все

произведения художника в конце концов уходят из

мастерской. Куда — мы не знаем. По-видимому, и мы

разойдемся по разным домам. Попадем к разным людям, чтобы

украшать их жизнь. Скажу откровенно: я бы хотел

попасть к музыканту. Я еще в лесу прислушивался к шуму

ветра на вершине сосны, корнем которой я был, и с тех

пор полюбил музыку. Ах, как хорошо она шумела!

— Да разве шум ветра — это музыка? — возразила,

вмешиваясь в разговор деревянных фигурок, фарфоровая

собачка с другой полки (она всегда любила вставить свое

словечко, даже когда ее не спрашивали).

— О, конечно, это музыка! — воскликнули хором все

деревянные фигурки.

— Да, это особая музыка, — сказал лось. — Вот хотя

бы около моего дерева по парку бежал ручеек, совсем

близко от меня. Я часто слушал его простую песенку. Он

пел не хуже любой птички. Ах, как хорошо он пел, и это

тоже была музыка!

Лось замолчал.

Разговор на время затих. Все вспоминали те песенки и

звуки, которые слышали, когда еще жили в лесу. И всем

стало немного грустно — захотелось снова побывать там.

— Друзья, продолжим разговор, — прервал молчание

страус.— Я бы хотел украшать стол писателя. Он глядел

бы на меня, вспоминал лес и больше писал бы о природе.

— А по-моему, неплохо порадовать глаз любого

человека в любой семье. Ведь художник и делал нас для

этого... — снова заговорил лось. (Он был сделан из корня

старого дерева и на своем веку много видел и много

знал.) — Но не лучше ли всего, друзья, хотя бы кому-то из

нас попасть в музей или Дом пионеров? Вот и

посмотрели бы тогда люди, как можно делать интересное даже

из ненужных человеку старых корневищ.

Верблюд стоял молча. Он одним ухом прислушивался

к разговору и думал о превратностях судьбы.

— О да! — сказал он многозначительно. — Слушайте,

что я расскажу. Вот был я деревом, рос долго. Сначала

был свеж и крепок. Однажды разразилась страшная

гроза. Небо стало черным. Бушевал сильнейший ветер.

Деревья вокруг словно стремились сорваться с места и

полететь неведомо куда. Порывом ветра моя береза

надломилась у самого корня и с грохотом, подминая

под себя соседнюю молодую поросль, рухнула на землю.

Наутро была ясная, солнечная погода. Пришли люди с

топорами и пилами, разрезали всю березу на части и

увезли, а я остался у самого корня, прижавшись плотно

к одному из его извивов. Меня ждала печальная участь.

Я это ясно видел по соседним пням, из которых многие

сгнили дотла. И я уже был готов к тому же. Сырость и

гниль начали разрушать мое тело, жуки-точильщики

разъедать сердцевину...

Но вот однажды октябрьским солнечным днем

появился на нашей полянке большой пожилой человек с

топориком в руках. Он шел медленно, рассматривая что-то у

себя под ногами. Вот он увидел меня и сильным ударом

топора отколол от гнилого пня. Я приготовился ко

всему. Каково же было мое удивление, когда меня умыли

и причесали, и положили на стол среди самых разных

корней и сучков! Через некоторое время я зажил второй

жизнью. Я стал верблюдом... — И рассказчик глубоко

вздохнул. (Ведь и дерево может вздыхать, это очень

хорошо известно даже в науке.)

Сова опять усомнилась:

— Хоть и верблюд, да ведь не живой!

— Ну что ж! — ответил верблюд. — Хоть и не живой,

зато верблюд!

— А ведь нам здесь действительно хорошо! —

неожиданно вставил лось.

— Что хорошо?.. Что хорошо? — заговорили все

сразу.

— А то, что мы все тут собрались и снова стали жить

интересной жизнью. Я слышал, что художник решил

написать про нас книгу...

Поднялся шум. Антилопа даже приподняла крылья.

Дирижер вытянул свою палочку и замахал ею словно

перед оркестром. Индийская танцовщица попыталась