Лесные твари

– А он…

– А он, видишь, кому служить надумал? Червю, Волчице. Видать, решил сделать правильную ставку, крупную. Конец, мол, человекам. Здесь уже даже не деньги, и не просто власть. Здесь нечто большее…

– Так это он мою генетическую линию запустил? Кархов пытался вырастить?

– Вряд ли. – Антонов покачал головой. – Не его это специализация. Вот если бы здание взорвать…

– Меня вот что интересует. – Дема озадаченно нахмурил брови. – Если так, то кто мою линию запустил? Это должен быть очень крутой специалист. И, скорее всего, мне даже знакомый. Уж очень это область узкая – направленная мутация. Может быть, мы с ним каждый день сталкиваемся, а он только посмеивается? Очень бы мне хотелось с ним познакомиться…

– Наверное, есть такой. – Антонов разглядывал бутылку, словно пытался найти в ней истину, которая, как известно, находится in vinas [56] . – Да только мы его не знаем. И эти, которых мы повязали, конечно, не скажут ничего. Стрелок – он сопляк еще, сам не знает ничего. А Косач – не тот человек, из которого можно что-то можно выбить. Крепкий мужичок. Камень.

– А детектор лжи попробовать?..

– Дема… – Антонов укоризненно покачал головой. – Что ты дурачка-то строишь? Ты сам знаешь прекрасно, что это такое – полиграф. Для дилетантов штучка. Для тех, кто в первый раз на допрос попал, и сидит, и дрожит, и думает, как его сейчас раскрутят. Проверить, как лоб у тебя вспотеет, когда мыслишки твои сокровенные вслух произнесeт. И что с того? Косач и так ничего не отрицает. Да, убивал, мол. С целью наживы, мол. А имя того типа, который линию твою запустил, из головы Косача полиграфом никак не выловишь. Потому что полиграф мысли не читает. Так что сам вычисляй своего соперника…

56

В вине (лат.)

– Увидим… – пробормотал Дема. – Высунется он еще. Не может не высунуться. Где-нибудь в следующей серии…

– А ты-то как? Эксперименты свои продолжаешь? Линию думаешь восстанавливать?

– Дерьмо все это, – сказал Демид. – Моя линия никому не нужна. Кому сейчас нужно это мясо? Мяса в магазинах – завались! Колхозники бывшие сдают его по бросовой цене – лишь бы взяли. И из-за границы везут сотнями тонн – неважно, какого качества, какими препаратами напичканное, чем зараженное – главное дешевое. Я могу сделать мясо более чистое и дешевое. Теоретически. Только для этого нужно вбухать столько денег… Кто мне их даст? Только идиот какой-нибудь. А мне не везет – никак не могу найти идиота еще большего, чем я сам.

– Не жалко своего многолетнего труда?

– Не жалко. – Дема улыбнулся как-то по-детски, мечтательно и беззащитно. – Я ведь знаешь, когда все это дело начинал разрабатывать? В первые годы Перестройки. Горбач всем свободу обещал. Вот они – Гласность, Демократизация. Кооперативы первые появились. А в магазинах – шаром покати, полный голяк! Это мясо у меня бы с руками оторвали! Я тогда даже ночью не спал, мечтал. Знаешь, о чем мечтал? Сказать смешно… Думал, запущу свой завод, а потом – еще один… Целую сеть заводов, передовая технология. Всех едой завалю, весь народ накормлю. А деньги заработанные, огромную кучу денег, потрачу на благую цель. Новый город построю. Небольшой такой городок – как конфетку. Чистый, красивый, богатый. И поселю там только своих настоящих друзей – всех тех, кого люблю, и с кем жизнь наша дурацкая обходится, как с полным дерьмом. Только хороших людей. Сам каждого буду отбирать. Думал я: может быть, не только дурной пример заразителен, но и хороший? Посмотрят на нас люди, и захотят жить так же. И я им помогу – тем, кто хочет жить так же, в мире, любви и счастье…

– Забор, – произнес Антонов, – вот что тебе понадобилось бы. Забор железобетонный, метров двадцать высотой. Колючка по периметру, и вышки с автоматчиками через двадцать метров, чтобы охранять твой Город Счастья. Мощная полиция. А лучше – армия, маленькая, но хорошо вооруженная. С тяжелой артиллерией. Только это все равно не помогло бы, потому что враг сидит в каждом из людей. Особенно, если речь идет о Счастливой Жизни и Больших Деньгах. Повезло тебе, Дема. Повезло, что ты не построил свой город. Это даже утопией не назовешь, потому что утопия – она как бы без денег. Антиутопия получилась бы. Нормированное счастье по спецпропускам за бетонным забором.

– Да… – Дема поскреб в затылке. – Да, да, да. А ты говоришь – не жаль тебе? Чего жалеть то? Линию мясную я еще доделал по инерции, только к чему ее теперь применить-то? К городу этому? Не будет его никогда, конечно. И не я первый придумал это. Вижу я теперь, чем все это кончается. Квартиры свои продали и все имущество. Построили свой Город Солнца, а теперь с голоду пухнут. Богов себе сами придумывают, на мессию своего молятся! А он… Сам ты знаешь, каких слов он достоин…

– Дема, успокойся! – Антонов привстал даже, протянул бутылку Демиду. – Глотни. Настоящий кагорчик-то, из старых запасов церковных. Ты, Дема, зря переживаешь. Знаю, душа у тебя болит за человеков, да только не сделаешь ты их счастливее, хоть из кожи вон вылези. Таковы законы социума. Один человек может быть счастлив, если убедит себя в этом. И уже одно то, что он счастлив, будет раздражать и сделает несчастливым другого. Общество в целом не может быть счастливым. Слишком много индивидуумов, готовых глотки друг другу перегрызть за теплое местечко под солнцем.

– Ладно… – Дема махнул рукой. – Ты знаешь прекрасно – я к этой жизни приспособлен будь здоров. Так уж я устроен – в любых условиях устроюсь неплохо, и деньги найдутся, и работа. И в любых условиях не будет покоя в моей душе – как бы богат я не был. Одно только я понимаю: в духовные лидеры нечего мне лезть. Не приспособлен я для этого. Да и не выходит ничего хорошего из этого. Вот ты Бондарева, к примеру, вспомни, Отца Ираклия…

– Ты ж не помнил его! – встрепенулся Антонов. – Ты же говорил, что забыл все начисто!

– Вспомнил. – Дема невесело усмехнулся. – Все я вспомнил – на поляне, когда попал в пламя Круга. Вспомнил все, что со мной было раньше, и даже кое-что то, что не со мною было, а с теми, кто существовал до меня, Коробова Демида Петровича.

– Елки зеленые! – Антонов аж привскочил с места. – Что ж ты раньше-то не сказал? Расскажешь сейчас! Ведь это ж столько всего прояснит…

– Ничего я не расскажу, – Демид устало закрыл глаза. – Ничего. Меня все это не обрадовало – то, что я узнал. А тебя и вовсе с ума сведет. Так что живи себе спокойно, Валера.

– То есть, что? Это, так сказать, информация для служебного пользования?

– Да. Информация для одного-единственного выродка. Последнего из ему подобных. Который не может умереть своей смертью.

– Понятно… – Антонов посмотрел на Демида несколько испуганно – так смотрят на соседа, которого каждый день встречаешь на лестничной клетке, и даже спрашиваешь о здоровье, и который оказался вдруг шпионом Танзании или Свазиленда. – Каково это – быть бессмертным?

– Пока никак, – сообщил Демид. – Не ощутил я пока своей бессмертности. Знаешь, трудно ощутить это, когда тебе всего тридцать. Проживем еще лет двести – увидим. Если, конечно, дадут мне прожить.

– Дем, вот что я думаю, – зашептал вдруг Антонов. – Ты – человек, сам понимаешь, уникальный. Нужный, можно сказать, всему человечеству. Подстраховать тебя нужно. Ну, чтоб не было никаких идиотских случайностей – как в этот раз, когда тебя в тюрьму ни за что посадили. Тебя, если хочешь знать, охранять нужно, как зеницу ока. Я тут переговорил с одним человеком. Большим человеком, хотя и неприметным. Из нашей структуры. Ну, конечно, подробностей я ему не сообщал. Так, в общем… И знаешь, это вполне возможно!..

– Что?

– Включим тебя в проект. Есть у нас кой-какие проекты высшей группы секретности. Сам понимаешь, не у одних американцев зеленых человечков вскрывают. Вот… – Антонов даже запыхался от волнения. Видать, не одну неделю эту идею вынашивал. – У тебя все свое будет, Дема: условия для работы, аппаратура, информационная сеть. Люди свои для охраны – проверенные ребятки, не подведут. Коттеджик тебе дадим неплохой, усиленный, атомной бомбой его не пробьешь…

– Федорыч! – Демид резко встал с места, уронив табуретку. – Что ты за херню порешь?!!