Лесные твари

– А это что? – Степа вытаращил глаза на серебряную штуковину, которую Демид держал в руках. – Это что, тоже какое-нибудь колдовство?

– Это меч. – Дема с любовью провел пальцем по полированному лезвию, сияющему, как зеркало. – Артефакты, правда, создавать я не умею – и слава богу, не хватало только еще магом стать. Но вот эту ерундовину все-таки сподобился изготовить. Тебе нравится?

– М-м-м.. – Степан замялся. В общем, при наличии определенной фантазии, это можно было назвать мечом. Только больше это походило на меч, нарисованный пятилетним ребенком. – Так… Ничего, вроде. Слушай, Дем, ты уверен, что этим можно убить кого-нибудь серьезнее курицы?

– Человека я могу убить и алюминиевой ложкой, – сказал Демид. – А это – оружие совершенно иного рода. Это оружие против демонов. Для серьезной битвы с людьми, оно, пожалуй слабовато будет, согнется после пары ударов. Но с людьми я и не собираюсь сражаться. А демоны, знаешь ли, обычного оружия боятся не больше, чем слон – рогатки с жеваной бумагой. Демона даже напалмом не сожжешь! Для демонов форма не имеет особого значения, для них содержание важнее. А содержание в этой хлеборезке – самое подходящее. Король Крыс будет в восторге.

Демид лукавил. Не был он уверен в силе своего оружия. Он понятия не имел, как должно выглядеть настоящееоружие против демонов. Он действовал по наитию. Тот, внутренний Я, конечно, знал, как это должно быть устроено. Но он упорно молчал. А потому Дема творил, руководствуясь своим вдохновением и в соответствии с имеющимися техническими возможностями.

А возможности его были очень ограничены.

– Там, внутри – пластина из стали, – сказал Демид. – Я закалил ее, как смог, иначе этот меч завязался бы узлом после первого же удара. Серебро слишком мягко, но зато оно пластично. Мне удалось выковать две достаточно тонкие пластины и закрыть лезвие с обеих сторон. Я сварил эти пластинки по краям и заточил до остроты бритвы. А в середине просверлил железяку насквозь и проклепал лезвие по всей длине. Я зашлифовал все – почти не видно. Желобок для кровоспуска, правда, сделать не удалось. Ну и бог с ним, не до красоты. Зато я сбалансировал меч. Ты знаешь, что такое балансировка оружия, Степан? Это целое искусство!

– Слушай, а это зачем?

Степан ткнул пальцем в распятие – единственное, что осталось нетронутым от серебряного креста. Человечек-бог в терновом венце, раскинувший руки, закрывший глаза. Демид аккуратно вырезал его из креста и прикрепил на основании лезвия, прямо над гардой, сделанной из нержавеющей стали.

– Не знаю… – Демид неожиданно смутился. – Мне показалось, что так нужно. Как некий символ… И вообще, у меня рука не поднялась бить молотком по этому распятию.

Степан благодарно взглянул на Демида. Теперь меч нравился ему больше.

– А у меня будет какое-нибудь оружие?

– Псалтирь возьми.

– Да ну тебя! – Степан разобиделся не на шутку. – Ты меня вообще всерьез не воспринимаешь! Может быть, меня убьют через несколько часов, а ты жив останешься. Ты же все-таки сильнее меня в стократ, и знаешь все. А мне не говоришь ничего. Что там за враги такие? Что за демоны? Сколько их будет? Вот буду лежать мертвым телом, а ты будешь смотреть на меня, и думать, что допустил гибель мою, и ничем не оборонил меня…

– А я и не собираюсь брать тебя, – бросил Демид. – Нечего тебе там делать. Совершенно нечего. Ни к чему твою душу губить. Убьют тебя там. Быстро убьют. Не заметят даже, что убили. Наступят, как дерущиеся быки на муравья – и кранты! Оставайся тут.

– Я пойду, – угрюмо сказал Степан.

– Я даже не представляю, сколько их там будет, и они как будут выглядеть. Собственно говоря, я вообще не знаю, почему участвую во всей этой заварухе, и кто ее затеял. Шансы у меня мизерные. Призрачные шансы выжить. Я вовсе не хочу, чтобы тебя пришибли со мной за компанию!..

– Не ври! – Степан зло сжал кулаки. – Хоть в эти последние часы не ври! Все ты прекрасно знаешь! Ты уже закончил свое расследование, и понял все, что нужно понять. И слабым себя ты тоже не считаешь! Ты разозлился, Демид! Я вижу, что внутри тебя все так и бурлит. Конечно, завершенности еще нет. Нет еще той гармонии, о которой ты так всегда печешься, для нее не хватает какого-то штриха. Но он появится! Я верю в это.

– А ты, оказывается, психолог! – Демид удивленно наклонил голову. – Ладно, я пойду на компромисс. Я не возьму тебя с собой. Но и прогонять тоже не буду. Если что, выступишь на том свете свидетелем…

– Я пойду! – видно было, что Степан колеблется между страхом и чувством долга. – А ты не волнуйся за меня, Демид! Все в руке Божьей! Ты не несешь никакой ответственности за меня…

– Несу. – Демид посерьезнел. – Мы в ответе за тех, кого приручили. И, может быть, мне это будет мешать. Мне нужно будет полностью отключиться там, стать автоматом, машиной для убийства. Мысли о том, что нужно защитить и тебя, могут мне помешать. Но… – Демид улыбнулся по-детски, беззащитно. – Ты знаешь, это так трудно – быть совсем одному. У меня была небольшая армия. Два настоящих бойца – Лека и Кикимора. Я очень надеялся на них. А теперь приходится отдуваться за все одному.

– Я возьму топор. – Степа засуетился, пряча глаза.

– И псалтирь возьми! Вдруг все-таки понадобится?

***

Два человека шли по березовой роще. Один нес в руке серебряный меч, другой – огромный топор с причудливо выгнутой ручкой. И больше ничего у них не было.

– Почему так странно получается? – спросил Степан. – Такая великая битва – и никакой торжественности. Это же, считай, Армагеддон!

– Для тебя Армагеддон. А для всех остальных людей – так, ничего особенного. Напишут в сельской хронике: "Еще двоих задрали волки." Да и какая торжественность тут может быть? Торжественность – она в храмах бывает. И в кино. А когда тебе кишки выпускают – какая тут торжественность? Суровая проза жизни.

– Нет, в самом деле? – не унимался Степан. – Никакой подготовки специальной. Взяли топор да меч, на дорожку посидели и пошли. Может быть, какие-то специальные обряды нужно было выполнить? К Высшим Силам обратиться?

– Лишнее все это. Обряды – они для чего нужны? Для самоуспокоения. Для самообмана, если хочешь. Высшие Силы, если они с нами, и так нам помочь обязаны, безо всяких церемоний и прочего словоблудия. А если плевать им на нас – что ж, так и надо нам, дуракам, слишком много на себя взяли! А подготовка? Есть она, Степан. Вся моя жизнь – это подготовка. Драться ведь за два часа не научишься, я всю жизнь этому делу посвятил. Изнурял тело и душу так, словно мне не с человеками, а с демонами воевать предстоит. Да так оно и получается. Может быть, не напрасно я старался? Всегда я думал о каком-то высшем своем предназначении. Всегда хотел узнать, что это за предназначение такое – не мог я поверить, что просто так на свет рожден. Слишком много знаков тому было, что необычный я человек. А теперь вот узнал – и ни радости, ни просветления. Предназначение мое, оказывается, такое: быть убитым в лесной чащобе, сражаясь с кучкой отвратительных уродов, которых и божьими тварями-то назвать нельзя…

Тихий, безмятежный летний вечер опустился на землю, теплыми мягкими руками обнял кусты и деревья, улыбнулся пташкам, шепнул что-то ласковым ветерком на ушко лесным зверям. Ничто не предвещало угрозы. И тем тяжелее идти было двоим путникам – знать, что, может быть, видят они благодать земную в последний раз, и никогда больше не присядут на шелковистую траву, и не будут больше теребить задумчиво цветок ромашки – любит – не любит – и не сдунут больше смешливо синего жучка, приземлившегося на ладонь, как на аэродром.