Летающие киты Исмаэля(сборник)

Длинноносые, горбатые существа, с плоскими хвостами, щупальцами, когтями, клыками застыли в невероятных позах, хватая друг друга, вонзая в тела соседей и в свои тела собственные клыки и когти. Многие сплетались в свирепой битве и в не менее свирепом совокуплении — хотя они были совсем непохожими друг на друга.

Кармода наклонился, чтобы пройти под жуткой вытянутой головой очередного страшилища. Клыки задели его за плащ. Теперь перед ним открывались сцены охоты чудовищ друг на друга. Неведомый скульптор вложил столько жизни в этих страшилищ, что Кармода совсем забыл, что это всего лишь неодушевленный камень. Однако, несмотря на свирепость, эти чудовища казались более разумными, чем те, с которыми Кармода столкнулся, выйдя на крышу.

Осторожно пробравшись между ними, Кармода наткнулся на группу одиночных статуй — прежних Мессов и Алгулов. Вместо глаз у них были драгоценные камни, причем, казалось, что они следят за Кармодой, куда бы он ни двинулся. Один из Алгулов бросил на священника такой злобный взгляд, что он содрогнулся.

Он поспешил пройти мимо, чтобы подойти к статуе Месса. Но и здесь он ужаснулся, так как узнал того самого Месса, которого убил много лет назад. Но теперь ему уже не казалось, что это было давно. Теперь казалось, что это произошло только что. Месс держал в руке наполовину съеденную свечу. Кровавая рана сияла на лбу Бога, одно ухо было отстрелено пулей. Кармода изо всех сил старался не смотреть на того, кого он убил когда–то, чтобы возвеличиться над всеми.

Он взглянул на раскинувшийся внизу город Рак. Везде горели огромные костры. И туман над городом был таким же, как когда–то — пурпурным и клубящимся. Клубки змей, щупальца гигантских осьминогов, страшные, искаженные лица возникали в этом тумане, расплывались, чтобы возродиться в новых, не менее страшных обличьях. Кармода знал, что огни горят в новых пригородах, окружающих старое каменное сердце города. Деревянные дома пылали, вонзая пурпурные языки пламени в пурпурный туман. Погорельцы умерли, спасая свои жизни и души.

Откуда–то снизу донеслись крики, перемежающиеся звуками выстрелов. Это началась схватка между алгулистами, осаждающими замок. Солнце послало свою бешеную вспышку на планету, и Кармода ощутил ее. Как будто солнце набросило на него петлю и затянуло ее двумя могучими руками. Кармода весь напрягся, чтобы устоять, выдержать это бешеное давление.

— Джон Кармода! — прозвучал голос, далекий, но отчетливый. — Воплощение зла Джон Кармода!

Это был голос миссис Фратт.

Кармода посмотрел направо, как будто ожидая увидеть ее там. Но на крыше никого не было.

— Кармода! Верни мне сына! Верни глаза!

Он задрожал, ожидая, что сейчас старуха материализуется перед ним из воздуха, как это было с Мэри. Но воздух не сгущался, только зловеще подрагивал.

— Ты убийца, Джон Кармода! Ты начал, как убийца, и умрешь, как убийца! — снова простонал голос.

— Миссис Фратт! — громко сказал он и умолк, не зная, что ей сказать.

Он покинул крышу и спустился на лифте туда, где погиб Лефтин.

Все сидели вокруг большого круглого стола, которого раньше там не было.

Кармода попросил у Месса разрешения говорить и рассказал всем о голосе.

— Ты, вероятно, чувствуешь свою вину перед ней, — сказал Месс. — Ты знаешь, что должен был попытаться отговорить ее от мести, но твои старые инстинкты тебя подвели.

— Я не мог убедить ее, — сказал священник. — Она была не одна. Абду настаивал на пытках, и если бы она отказалась, он сделал бы это сам.

— Если бы ты в это верил, то бы не слышал ее сейчас.

— Я не святой! — крикнул Кармода.

Мужчины и женщины сидели, не сводя глаз с кубков вина и кусков кекса, символизирующих семь Отцов. Жрецы и жрицы, сидящие на одной стороне стола, тоже молчали или приглушенно переговаривались между собой.

Наконец Танд поднял голову и заговорил:

— Не отчаивайся, Джон. Каждый из нас, прошедший через много Ночей, испытывал то же самое. Мы называем это «остаточный грех». Можно пройти через много Ночей и полностью не очиститься. Я говорю это не для того, чтобы напугать тебя. Я просто хочу, чтобы ты знал, что тебя ждет.

Он замолчал и улыбнулся:

— Но есть случаи, правда чрезвычайно редкие, которые мы называем «обратным преобразованием». Наиболее известен случай с Руугро. Он был одним из Отцов предыдущего Месса. Во время седьмой Ночи правления Месса Руурго переключился. Никто не знает, как и почему, но он стал алгулистом. И он почти добился, чтобы родился новый Алгул, но его вовремя убили. Буквально в последний момент.

— Значит, мы никогда не будем в безопасности? — спросил Кармода.

— Каждый вздох жизни рождает и добро и зло, — сказал Месс. — Они сопровождают человека всегда. Избавиться от зла невозможно.

— А может Месс стать Алгулом? — поинтересовался Кармода.

— Никогда, — ответил Месс. — Но сыновья Боситы, хотя они и смертны, не умирают никогда.

Ночь шла. Кармода пытался рассортировать свои впечатления о Мессе, но безуспешно. Как мог Месс, Бог добра, настаивать на уничтожении большей части народа? Его оторвали от размышлений слова Жрицы, которая обратилась к Мессу:

— Сын Боситы, алгулисты концентрируют силы перед замком. Они готовятся к нападению.

Месс кивнул и пошел к столу, на котором стоял канделябр в форме свернувшейся в кольца змеи. Свеча, которая должна была быть в нем, исчезла. Много лет назад Кармода полностью уничтожил тело Месса с помощью панпирина. От тела не осталось ничего, кроме горсточки пепла. Этот пепел был смешан с воском божественных птиц, и нынешний Месс съел эти малюсенькие свечи в прошлые Ночи.

Глядя на пустой канделябр, Кармода почувствовал себя виновным. Он знал, что карренцы верят в то, что их Бог получает божественные силы, съедая пепел старого Месса, а Кармода лишил нового Месса этой возможности. Однако он не услышал ни слова осуждения.

Месс стоял у стола, касаясь рукой канделябра, как бы пытаясь с помощью ассоциаций возобновить в себе божественное начало. Он поднял голову, закрыл глаза и начал петь.

Он пел на старинном языке, который знали только Боги Каррена.

Танд взял одну руку Кармоды, жрец взял другую. Все держались за руки, за исключением Месса. Они стояли плечо к плечу, образуя полумесяц, между рогами которого стоял Месс. Месс пел, и Кармода чувствовал, что через его тело как бы пробегает слабый электрический ток. Голос Месса становился все громче и громче, фразы все длиннее и длиннее. Холодное покалывание становилось все сильнее, заставляя Кармоду вздрагивать: казалось, факелы на стенах начали мигать в такт песни. Однако Кармода сосредоточил свое внимание на одном из факелов, горевшем ровно, без вспышек. Воздух под потолком комнаты начал сгущаться. Появились светло–пурпурные и темно–пурпурные пятна, которые смешивались между собой, формируя загадочные образы. В комнате вдруг стало холодно, как будто тепло было вытеснено чем–то угрожающим, пронзительно холодным.

Пот бежал по телу Кармоды. Ледяной холод, статический заряд и ощущение страха становились все сильнее. Сердце его опустилось вниз, ноги тряслись. Он чувствовал, что стены дрожат от напряжения. Их как будто выталкивает наружу поток холодного света, того света, который не только слепил глаза, но и проникал в самые глубины его души. И то, что он назвал душой, уже не могло выносить той ледяной люминисценции, которая переполняла его существо.

— Держись! — прошептал ему Танд. — Я тоже чувствую все это. Ты должен устоять. Если ты не выдержишь, то мы погибли! И ты, и мы! Босита не прощает слабости!