Летняя королева
Шрифт:
– Графу Лестеру не терпится встретиться с тобой. Быть может, удастся уговорить его не вмешиваться в конфликт или перетянуть на свою сторону. То же самое с Арунделом, но они и шагу не ступят, если лично не повидаются с тобой. Их тревожит идея принять наследника Стефана в качестве будущего короля.
– Ничего удивительного, – бросил Генрих, скривив губы.
– Тебе нужно раз и навсегда доказать всем, что ты единственный кандидат на трон. Это тот случай, когда тебя ждет либо успех, либо провал.
– До сих пор я не знал провалов, – ответил Генрих, – и не намерен узнать их сейчас. Не такое будущее я планирую для своей династии.
Генрих
Генрих, в одной рубашке и подштанниках, поспешил к жене и придерживал ей волосы у лица.
– Что случилось? – всполошился он. – Позвать твоих женщин?
– Ничего не случилось, – задыхаясь, ответила Алиенора, когда смогла говорить. – Наоборот, я подозреваю, что все очень хорошо. – Желудок еще бунтовал, но ей удалось выпрямиться. – Не принесешь мне вина?
Он тут же исполнил просьбу и себе налил бокал при свете единственной лампы. Алиенора пила мелкими глотками, не торопясь, а Генрих смотрел на нее с вопросом во взгляде, ожидая, что она заговорит, хотя, как подозревала Алиенора, уже обо всем догадался.
– Пока мало прошло времени, но, кажется, я ношу ребенка, – объяснила она. – Я пропустила два кровотечения, а последние несколько дней чувствую себя неважно. Похоже, наши молитвы о наследнике услышаны как раз накануне твоего отъезда. Я, разумеется, надеюсь, что меня стошнило не по другой причине.
Генрих отставил бокал, потом забрал у нее вино и нежно заключил жену в объятия.
– Чудесная новость. Ты знаешь когда?
– В конце лета или в начале осени, я не совсем уверена.
– Ты делаешь мне честь. – Он ласково ее поцеловал. – И правильно поступила, что рассказала мне сейчас.
– Лучше так, чем писать тебе в Англию.
– Это великий дар. – Лицо его осветилось улыбкой. – Теперь у меня больше оснований добиться успеха ради моего сына.
Алиенора прикусила губу. Не каждый ребенок – сын, но каждый мужчина ждет, что его жена исполнит свой долг, родив именно сына.
– Есть какой-нибудь способ избавиться от тошноты?
– Пища, – ответила Алиенора. – Простая еда. Немного сухого хлеба с медом.
Генрих направился к двери и гаркнул приказ. Заспанный слуга, пошатываясь, ушел, а затем вернулся с тарелкой хлеба и горшочком меда. Все это Генрих взял из его рук и поднес жене. Сидя скрестив ноги на кровати, он кормил ее маленькими кусочками и смотрел, как женщина их проглатывает. В паузах Алиенора чувствовала то тошноту, то голод, и все закончилось тем, что она, как ненасытная обжора, съела все до последней крошки. Генрих взял ее руку и слизал мед с пальцев, отчего у нее по спине пробежала дрожь.
– Приляг. – Он похлопал по постели с радостным блеском в глазах.
Алиенора искоса взглянула на него, но послушалась.
Генрих снял со своей шеи цепь с золотым крестом и, зажав цепь пальцами, покачал над животом жены.
– Если мальчик – крест качается вверх-вниз, если девочка – из стороны в сторону.
Алиенора рассмеялась:
– Где ты научился этим женским поверьям?
– Моя мама показала мне, когда носила Гильома. Я был очень маленький, но помню, как она позволила мне сделать
это – хотя и на большем сроке.– Ну и как, сработало? – Она смотрела на блестящую цепь в его руке, зависшую над ее животом.
– Сработало. – Он с трудом улыбнулся. – Я, разумеется, предпочел бы, чтобы оба моих брата родились девочками, но так можно только предсказать, а не поменять пол ребенка.
Цепь начала медленно раскачиваться, подобно маятнику, с каждым разом увеличивая размах.
– Мальчик, – объявил Генрих с довольным смехом. – Крепкий и здоровый мальчик. Я ни минуты не сомневался.
Алиенора удивилась:
– Неужели?
Генрих покачал головой:
– Людовику силенок не хватило завести от тебя сыновей, а мне хватит – хоть на целую династию!
– А что, если бы он закачался не вдоль, а поперек? – спросила Алиенора. – Что, если бы крест предсказал девочку?
Генрих пожал плечами:
– Тогда в следующий раз родился бы мальчик. Это лишь вопрос времени. Девочки тоже важны. Только неуверенный в себе мужчина беспокоился бы о таких пустяках. – Он надел крест на ее шею, добавив: – Носи его и думай обо мне, – и лег рядом, натянув одеяло на них обоих и положил руку ей на живот, как бы защищая и одновременно предъявляя свои права.
Алиенора заснула не сразу, все гладила руку Генриха, лежавшую у нее на животе, и размышляла, какой семьей они станут. А затем дотронулась до креста, который он надел ей на шею, и улыбнулась.
Глава 49
Пуатье, август 1153 года
Палящее августовское солнце выбелило небо и зажало Пуатье в жестокие тиски жары. На последнем этаже башни Мобержон родильную спасали толстые каменные стены. Ставни завесили льняными полотнами, которые пропускали воздух, но сохраняли тень. Комнату, где еще секунду назад звучал крик Алиеноры, наполнил плач младенца.
С мокрыми от пота волосами, с задранной на бедра сорочкой, она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на ребенка. Маленькое тельце в крови и слизи. Пульсирующая пуповина закрывала гениталии, поэтому Алиенора не могла разобрать пол. Но тут повитуха отвела пуповину в сторону и просияла:
– Моя госпожа, сын! У вас родился чудесный мальчик. Хвала Господу, хвала Господу!
Слабое мяуканье переросло в настоящий рев, когда повитуха вытерла ребенку ротик и положила дитя на живот Алиеноре. Малыш морщил личико, дергал ручками и ножками, но, почувствовав материнское тепло, затих. Она протянула к нему руку и ощупала. Живой, тепленький, идеальный.
Повитуха осторожно забрала ребенка, перерезала пуповину маленьким острым ножом, произнося молитву, а затем перенесла младенца на столик, где была приготовлена миска ароматной теплой воды для его первого купания.
– Только не пеленайте, – распорядилась Алиенора. – Я хочу сначала его рассмотреть.
Женщина выкупала малютку, а затем вернула его матери замотанным в полотенце. Алиенора прижала мальчика к себе, пересчитала пальчики, рассмотрела ушки и сморщенное личико. Волосенки блестели, как золото, реснички тоже. Пойдет в отца, будет таким же рыжим. А между ножек – неопровержимое доказательство пола. Алиенора с трудом сглотнула, понимая, что сейчас расплачется – то ли от радости, то ли от горя, но все равно это принесет ей облегчение. Она крепко обнимала младенца, снова и снова целуя его личико.