Летняя королева

Генрих, герцог Нормандии, предавался утехам. Его бедра оседлала красотка с густой каштановой шевелюрой, огромными серыми глазами и полными мягкими губами, способными доставить самое утонченное наслаждение. В свои восемнадцать лет Генрих не терял энтузиазма и сил даже после нескольких раундов любовных игр, начатых предыдущим вечером, когда он удалился на покой с Элбургой, флягой вина и тарелкой медового печенья.

– Я буду по тебе скучать, – задыхаясь, проговорил он, пока девушка скакала на нем.

Чувствуя приближение кульминации, Генрих любовался ее грудями, которые забавно подпрыгивали.

– Тогда возьмите меня с собой, сир. – Она наклонилась, чтобы куснуть его плечо. – Я согрею вас в дороге.

Генрих на секунду задумался. Взять ее с собой в военный поход? Она очень ему пригодилась бы, тем более что Элбурга не стала бы жаловаться на тяготы пути и не доставила бы ему хлопот. К сожалению, от идеи пришлось отказаться. Иначе отец будет недоволен.

– Нет, милая, – пропыхтел он. – Я бы очень хотел взять тебя в Париж, но это неприлично.

– Ха, а я и не подозревала, что вас волнуют приличия.

– Волнуют, когда это необходимо. Нам с отцом предстоят деликатные переговоры с королем Франции. Мы хотим кое-чего от него добиться, а для этого полагается быть безукоризненными придворными. Мне от тебя нужно одно – ласковое прощание.

Она встряхнула головой и расхохоталась:

– В таком случае я вытяну из вас, мой господин, все соки. А когда закончу, вы целый месяц не взглянете ни на одну женщину!

Генрих в этом сомневался, но возражать не стал.

Когда утреннее солнце вылезло из-за горизонта, Генрих отпустил Элбургу, шлепнув ее по попе и сунув кошелек с серебром – вполне достаточно, чтобы она продержалась до его возвращения. Он чувствовал себя превосходно и нисколько не устал. Чтобы поубавить его живость и бьющую через край энергию, требовалось нечто большее, чем любовные игры. Он обошелся коротким сном, а когда проснулся, то принялся одновременно обдумывать несколько задач, меря широкими шагами комнату, ибо неукротимая энергия не давала усидеть на месте. Труднее всего ему приходилось в церкви, когда нужно было выстоять неподвижно всю службу. Генрих считал, что Господь предначертал ему быть королем и герцогом, а потому простит, если он мало времени уделяет молитве. Для этого и нужны монахи и священники.

Генрих подошел к окну, надевая тунику из красной шерсти с несколько обтрепанными манжетами после возни с собакой, когда они играли, кто кого перетянет. Юноша понимал, что на официальных мероприятиях важно выглядеть хорошо, однако в повседневной жизни предпочитал старую, но удобную одежду. Имеет значение только то, каков человек в этой одежде и как он использует свою власть. Его отец с этим не соглашался, впрочем одежда для отца всегда была частью его величия.

По двору носились слуги, готовясь к завтрашнему путешествию в Париж. Им предстояло подковать лошадей, начистить сбрую, проверить снаряжение, чтобы в пути все прошло гладко и ничто их не задержало. Король Людовик отказался от намерения нанести удар по Руану и вместо этого пригласил на переговоры, сославшись на болезнь, но в политике, если только не находишься лицом к лицу с противником, никогда нельзя сказать, где правда, а где предлог.

Насвистывая, Генрих пристегнул ремень, причесал густые рыжеватые волосы, наведя на голове подобие порядка, и отправился на поиски отца.

Жоффруа оказался в своей спальне. Постель заправлена, занавеси балдахина подняты, помощники и вельможи уже вовсю трудятся, а писари корпят над стопками документов. Жоффруа сидел за столом, положив одну ногу на пуфик, и внимательно читал какую-то бумагу.

– А, – произнес он, когда в комнату влетел его сын, – вот и наш лентяй явился.

Генрих плеснул себе вина и взял из корзинки на столе маленький хлебец.

– Я давно проснулся. – Он многозначительно улыбнулся.

Отец приподнял брови:

– В самом деле? Остается надеяться, что ты провел утренние часы с пользой.

Было видно, что отец и сын любят обменяться шуткой, хотя в тоне Жоффруа проскальзывало небольшое раздражение.

– Именно так. Опыт всегда полезней, как ты вечно твердишь мне. – Генрих показал на пуфик. – Что, нога опять беспокоит?

Жоффруа выглядел раздраженным. Ему хотелось, чтобы к его ране, заработанной на поле брани больше десяти лет назад, относились с должным уважением и вниманием, но без намеков на его слабость. Сын – молодой и красивый жеребец – постоянно рвался в бой. Однако Жоффруа по-прежнему держал бразды правления и не позволял своему наследнику об этом забывать.

– Не хуже, чем обычно, но лучше дать ей покой за день до длинного путешествия. – Он жестом пригласил Генриха присесть. – Нам нужно еще кое-что обсудить.

Но они уже все обсудили насчет французов. Людовик потребовал, чтобы ему передали земли Вексена на границе между Нормандией и Францией в обмен на его признание Генриха герцогом Нормандии. Кроме того, оставалось решить вопрос с мятежным кастеляном Монтрея, но, поскольку Жиро де Берле уже сидел в кандалах в их темнице, а Монтрей разрушен до основания, дело было не срочное. Правда, де Берле обратился к Людовику за помощью, не в силах справиться с анжуйскими хозяевами, но это могло послужить полезным рычагом в переговорах. Генрих был заинтересован в перемирии, надеясь купить или успокоить Людовика. Изгнание французов из Нормандии означало, что он мог сосредоточиться на Англии. И если для этого нужно было подмазать колеса примиренческими речами и отдать полоску земли, значит так тому и быть. Все еще изменится, придет время.

– Что обсудить? – Он опустился на стул против отца.

– Король Людовик затеял развод, – сказал Жоффруа. – Ему необходим наследник по мужской линии, а у него рождаются только одни девочки. Видимо, семя жены слишком сильное, а его собственное – слишком слабое.

Генрих нахмурился, не понимая, к чему клонит отец. Речь явно не шла о женитьбе на старшей дочери Людовика. Такой шаг обсудили и отвергли много лет назад.

– Разумеется, он виноват. Твоя мать гораздо строптивее Алиеноры Французской, а мое семя все равно взяло верх, и из ее утробы вышло три сына. Ты не столкнешься с такой трудностью.

Генрих уставился на отца. Кусочек хлеба, который он жевал, чуть не застрял у него в горле – пришлось его громко проглотить.

– Подумай, какую власть, какой авторитет мы получим от такого союза и насколько слабее станет Франция.

Генрих закашлялся и сделал глоток вина. Он даже не представлял, как взять в жены женщину старше себя – к тому же после другого мужчины.

– Ты ничего не скажешь?

– Я этого не ожидал, сир, – с трудом выдавил из себя Генрих, а его воображение тем временем рисовало, как он лежит в постели с потасканной каргой.

Отец вел дела с Алиенорой и Людовиком, еще когда он ходил хвостом за своей кормилицей с соской во рту. Будущая невеста представлялась ему в идеале невинной девой, моложе его, но политическая реальность требовала совершенно другого. Его пугала разница между собственным идеалом и неприглядной действительностью. Генрих пришел в замешательство.

– Побори удивление и начинай привыкать к этой мысли, – велел Жоффруа. – Я ожидаю услышать от тебя согласие.

Генрих напрягся, а отец предостерегающе поднял палец: