Летящий и спящий (сборник)
Шрифт:
идеальное средство
отравить убить перерезать горло
(учитель жил со старухой и внучкой
муж которой Витя жил с долговязым Борей)
мы были община
больше чем семья
но жуки-древоточцы —
тайная работа
превращала нас всех в труху
ИЗНАНКА
рассеянно чертил по листу бумаги
справа и слева:
сначала редкая решетка
потом штриховка все чаще и гуще
такой частый ельничек
дальше
и в самой середине —
середке
возникла извилистая
чернота —
промежность
жуткое дело но я туда полез
не раздумывая…
с трудом протискиваюсь
сжимаемый влажными стенками
затем меня стало проталкивать
все сильнее —
больнее и судорожней
я завопил благим матом
снаружи басовито сказали:
головкой идет
и родился
с другой стороны
естественно сразу все забыл
все забывают
я рос
и теперь
лежа с закрытыми глазами —
ощупью продвигаться вспять
до самого испода
стать этим дном —
тонким рядном бумаги
и услышать как кто-то ее берет
перекладывает с места на место
говорит по телефону:
да я вернулся — прилетел
из Германии
хорошо
конечно надо повидаться
обязательно
и мне хочется с ним повидаться
кто это?
я подозреваю
что это я
но зачем я летал в Германию?
что касается меня
я там не бывал
ДЕЛО БЫЛО ОКОЛО
давно это было — до войны
во дворе летом
бывший кавалерист
в расстегнутой гимнастерке
с гитарой
присаживался на край
садового стола
на гимнастерке — орден
иногда выносил именную шашку
мы, дети, его не боялись
контуженный
«изрублю в ка-капусту!»
пел почти не заикаясь:
«дело было около
у поселка Сокола
очередь за квасом
очередь за мясом
за десятком яиц
бегаешь как заяц…»
выбрит до сизого блеска
в глазах стекленеет
свирепое веселье —
за что боролись?
шашка и гитара — на стене
но стакан с утра — регулярно…
в конце концов за ним приехали
то ли белые ангелы с красным крестом
то ли черные вороны в штатском —
увезли бедолагу
тридцать три жизни прошло на Москве
некоторые — многие умерли
а стихи слышу как вчера их сочинил
поэт-кавалерист
ТЕЛО ГУЛАГА
врал художник за стаканом водки:
входишь в барак — на нарах
баб навалом —
голые толстые булки
ба! кто к нам пришел…
воистину лагерное воображение
с седоватым венчиком
веничком бородки
новый
Чернышевский:интереснейшие люди!
таежный университет!
мой покойный тесть з/к
карточки перебирал в спецчасти
каждая фамилия —
чья-нибудь судьба
все же отложил себя вниз
в шахту в забой
к братьям по духу по сроку
видел я черный квадрат на снегу
человеческий дышащий
каждое утро его ровняли
лагерные малевичи в погонах
в ремнях и овчине — скрипит на морозе —
не размышляя о супрематизме
мама моей Милы реабилитированная:
утром поднимают на развод
волосы от стенки не оторвать
с ночи примерзли
по словам Сысоева да и сам знаю:
горяча похлебка — рыбьи кости на муке
селедочный глаз со дна миски
удивленно пялится:
как? вы все еще живы?
«на снегу на лиловатом
раны рваные траншей
грязно-серые бушлаты
расползлись как куча вшей» —
писал я — солдат с натуры
и еще на овощехранилище
бригадирша — нестарая женщина
с черными как нарисованными бровями
жалела мою серую шинель
картошкой угощала печеной
о консерватории вспоминала
била своих девушек наотмашь —
в кровь как по клавишам
(то-то мне снится картошка в сетке)
бушлаты как с иголочки
красивые ушанки
хромовые сапоги чеканят шаг
Господи! если бы видели
эти кинодети-американцы
как уныло тащится
подгоняемое окриками
— а те сколько верст оттопали
железо ладони прихватывает —
стегано-сатиново-бахильное
хитрое дурное снежно-пыльное
жилистое матерком повитое
рваное голодное немытое
битое овчарками травленное
стреляное резаное давленое
тело ГУЛАГа
ПОХОРОНЫ
мой брат был честный коммунист
на рынке — август и астры
в квартире от горя черно
все были растеряны
и не знали как надо
но кто-то привычно командовал
и дело двигалось:
ушибая гроб о стенки
вынесли тело —
автобус еще не подъехал
— автобус подъехал!
— где тело? несите тело!..
на кладбище
две белокурые женщины
так плакали убивались —
родственники? кто это?
гроб катил по дорожке
как именинник
кого-то забыли
кисли лиловые астры
в изголовье — лицо брата —
сырой нашлепок
видно долго мяли —
приводили в порядок
все равно не похоже
но вдова упала закричала —