Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Два дня Лев проповедовал Слово Божие в церквях Равенны, беседовал с христианами здешних общин. Юсты Граты Гонории он так и не увидел.

Хитроумный план Валентиниана и Аэция воплощался несколько месяцев. Все это время велась переписка между двумя императорами. Феодосий счел просьбу брата незначительной и с радостью исполнил свою часть замысла. Наконец, Валентиниан "обрадовал" сестру:

— Дорогая Гонория, долгое время ты возмущалась, что находишься в Равенне на правах пленницы и ограничена в передвижениях стенами дворца. Отчасти так и было. Признаю, что многие требования мои и предписания были несправедливыми по отношению к тебе, но теперь я решил все исправить.

— Ты позволишь своей несчастной сестре покидать дворец и Равенну? — насторожилась августа. Благодарить брата она явно не спешила.

— Конечно, — продолжал радовать сестру Валентиниан. — Ты покинешь ее как можно скорее, и будет лучше, если не вернешься в этот город никогда.

"Какую же ты новую мерзость придумал, братец?" — Совсем не глупая Гонория терялась в догадках.

— Тебя пригласил в Константинополь наш брат — Феодосий, — продолжил речь император, — и я не смог ему отказать.

— Насколько я поняла, ты желаешь, чтобы я осталась в Константинополе навсегда?

— Я буду тосковать по тебе, сестра, но жена должна находиться там, где ее муж.

— Какой муж?! Я перестаю понимать тебя, брат.

— Видишь ли… Феодосий часто в переписке интересовался твоим семейным положением. Он обеспокоился тем, что достойная родственница до сих пор не познала счастья супружества и материнства. Добрый человек решил тебе помочь. Среди своих вельмож Феодосий отыскал того, который даст тебе все, чего ты была лишена в Равенне.

— Но я должна видеть будущего супруга?! — августа по-прежнему не спешила радоваться внезапно свалившемуся на ее голову счастью.

— Будущий муж твой — весьма достойный человек. Наш двоюродный брат не предложит сестре иного, — попытался успокоить Гонорию император.

— Я и родному не верю, — сквозь зубы прошептала августа.

— Не расслышал тебя, сестра.

— Я спросила: есть ли у него имя?

— Это сенатор Флавий Геркулан — человек весьма благородного происхождения. Признаюсь, я его не видел, но… это и неважно. Такова уж судьба тех, на плечах которых покоится государство, — тяжело вздохнул Валентиниан. — Мы не вольны в выборе мужа или жены, все решает государственный интерес. Как ты знаешь, я женился далеко не по любви…

— По любви за тебя, бездарность, пошла бы только твоя лошадь, — прошептала Гонория.

— Опять не расслышал тебя, сестра. Говори громче.

— Я выражаю тебе благодарность за участие в моей судьбе.

— Не стоит благодарности. Забота о сестре — мой долг, причем самый приятный.

— Когда мне позволено отправиться в Константинополь?

— Да хоть завтра, — добродушно разрешил Валентиниан.

— Я не успею собрать свои вещи, — возмутилась Гонория. — Дай хотя бы несколько недель, чтобы привести себя в должный вид и достойно выглядеть пред императором Востока и своим женихом.

— Хорошо, завтра ты можешь отдыхать и готовиться к отъезду, — согласился император с небольшой отсрочкой. — Но послезавтра утром два десятка преторианцев будут ждать тебя у дворца. Им приказано охранять августу в пути — от Равенны до места обитания императора Востока. Они смогут считать свой долг исполненным, только когда увидят тебя в братских объятиях Феодосия. — И в конце недолгой речи он произнес комплимент, возможности услышать коего от самых близких мужчин Гонория была лишена: — Вид твой всегда прекрасен. Вне всяких сомнений, будущий муж будет в восторге.

Через два дня после отъезда Гонории в императорском дворце появился ее слуга — евнух Гиацинт. Бедняга бродил подле опустевшей комнаты госпожи и пытался выяснить ее нынешнее местопребывание. Ничего разузнать преданный слуга не успел, так как о его розысках стало известно императору. Вскоре Гиацинт предстал пред изумленными глазами Валентиниана.

— Жалкий червь, почему ты не там, где твоя госпожа? — подозрительно спросил император.

— Я исполнял повеление августы. — Евнух съежился и, казалось, стал вдвое меньше в размерах.

Несчастный чувствовал приближение урагана. И жестокая стихия в глазах императора нарастала с каждым мгновением.

— Повтори в точности все приказания Гонории, — потребовал Валентиниан.

— Августа велела хранить в тайне, — промямлил Гиацинт.

— В тайне?! От меня?! — задыхался от возмущения император. — Позвать немедля Гота.

Могучий варвар, единственной работой которого было развязывание непослушных языков, вошел и послушно склонил голову в ожидании распоряжений.

— Можешь переломать все кости этому изменнику. — Валентиниан кивнул в сторону Гиацинта. — Бей его нещадно, чтобы он чувствовал жестокую боль. Бей до тех пор, пока он не расскажет то, что должен.

Первый же удар в живот сложил Гиацинта в подобие рыболовного крючка.

— Скажу… скажу… — хотел крикнуть евнух, но получилось только прошептать.

Впрочем, Гот услышал его и с жуткой ухмылкой доложил господину:

— Он готов к беседе.

— Так ли это? — захотел уточнить Валентиниан.

— Да… да… — дыхание начало возвращаться к Гиацинту, и голос стал звучать громче.

— Ну и что же ты замолчал? Рассказывай.

— Августа послала меня в Паннонию к Аттиле. Я должен был передать властителю гуннов перстень и письмо Гонории.

— Что было в письме?!

— Я не знаю. Гонория вручила мне его запечатанным, в таком же виде я передал его Аттиле. — Чтобы понравиться императору, Гиацинт решил сообщить некоторые подробности. — У Аттилы был весьма довольный вид, когда ему перевели письмо. А еще он часто и с восторгом смотрел на перстень — на его камне имелся портрет Гонории.

Император становился мрачнее и мрачнее с каждым услышанным словом.

— Что-нибудь передавал Аттила для Гонории!

— Только на словах: "Я согласен!"

— С чем согласен? Для чего согласен?

— Чтобы ответить на эти вопросы, нужно было прочесть письмо Гонории. Я, ничтожный слуга, не осмелился это сделать.

— Больше тебе нечего добавить?

Гиацинт некоторое время размышлял — так ему хотелось угодить императору, и наконец с сожалением произнес: — Нет.

— Гот! — обратился Валентиниан к палачу. — Отруби голову этому глупцу. Только одним ударом — чтобы не мучился…

— За что?! — зарыдал несчастный. — Я же все рассказал!