Лев и Аттила. История одной битвы за Рим
Шрифт:
Вандалы в союзе с аланами разорят Галлию, затем одолеют Пиренеи и захватят одну из лучших римских провинций — Испанию. И здесь вандалы не останутся надолго, в это удивительное и сумасшедшее время великих переселений ни один народ не имел ни отечества, ни родины. Вандалы неожиданно вырываются из переполненной варварами Испании, одолевают Геркулесовы столбы, захватывают Нумидию и земли древнего Карфагена.
Гонорий, ставший императором в 395 г., покинул ненадежный Рим и обосновался в спокойном Медиолане. Спустя семь лет император едва не попал в руки осадивших город вестготов. Глава Западной Римской империи бежит из Медиолана в более защищенную Равенну, и отныне здесь пребывают последние императоры. Рим остался без головы; вольно или невольно духовной власти доводилось брать на себя заботу о несчастных гражданах.
Понтификат
"Натура цельная, крепкая, вылитая как бы из одного металла, и вместе с тем энергичная, святой Лев поражает наблюдателя строгой выдержанностью своего характера и неуклонной последовательностью своих действий, — характеризует Великого понтифика русский богослов В.Ф. Певницкий. — Стремления, какими определялась его деятельность, слишком выпукло отделяются в историческом ходе событий, и, раз предавшись одному стремлению, он посвящал ему всю энергию своего духа и не отступал от начатого дела, пока не доводил его до конца, какие бы ни представлялись ему препятствия на пути к определению этих стремлений. В этой выдержанности и энергичной последовательности характера виден потомок древних римлян, закаливших себя в борьбе с жизнью, и железным терпением, равно как неутомимой настойчивостью своей деятельности достигших первенствующего значения в древнем политическом мире".
"Обладая несокрушимым упорством, он не слабел, а закалялся в испытаниях, доказал свое мужество и твердость. Все было против него, но он стоял на своем неколебимо, дух его оставался ясным. Сознание своего высокого назначения сочеталось у него с неподдельным смирением и кротостью…" — отзывается о Льве исследователь древней церкви Адальбер Амман.
Он родился в эпоху катастроф и бесконечных войн, но был призван нести мир, и, как ни удивительно, это удавалось. Широко известен изумительный итог визита Папы Льва в лагерь предводителя гуннов Аттилы, когда нависла угроза разорения Италии и гибели Рима. Действия Аттилы после встречи со Львом были настолько необычны, что великое множество людей на протяжении последующих столетий искало для них разумное земное объяснение. Бездна гипотез с тех пор была сообщена миру… Но все ли их авторы-реалисты помнили, что необычные дипломатические способности Льва были замечены ранее, чем он сам стал известным? Еще не будучи главой христиан, Лев, по просьбе императора, отправляется в Галлию с тем, чтобы примирить двух римских военачальников.
Однажды гуси спасли Рим, в другой раз ему не дал погибнуть Лев. Обе истории удивительны, но на долгом пути нашего мироздания найдется множество фактов, как не меч могущественного военачальника, не император или царь, но некие посторонние люди, события, происшествия меняют ход истории. Когда люди не могут справиться с неразрешимым клубком проблем, великая невидимая сила является на помощь, и… происходит невероятное. Небо избрало Своим орудием Льва, и чудо случилось.
В краю ненависти
Архидиакон Лев весьма скоро прошел Альпы, которые знаменитому Ганнибалу когда-то стоили большей части войска. Терпеливо, без стонов и жалоб, ободряя и благословляя обитателей высокогорий, Лев в одиночку (потому что он так привык путешествовать) одолел и подъемы, и крутые перевалы (потому что это надо было сделать и от его путешествия зависело слишком многое). Хотя с тех пор Альпы прорезали относительно неплохие дороги, но горы остались горами, и на спуск с последней вершины пятидесятилетний мужчина потратил остаток своих сил. "Я давно не совершал длительных странствий", — Лев отыскал причину собственной смертельной усталости. Как архидиакон ни спешил, но у первой же деревеньки Заальпийской
Галлии, на живописном лугу, ему пришлось позволить себе отдых.Путешественник развязал котомку, достал ячменную лепешку и глиняную флягу с козьим молоком. То была обычная еда жителей альпийских гор, которые с радостью поделились ею с архидиаконом.
Едва успел он отломить кусок изрядно подсохшей лепешки, как перед ним возникло около дюжины мужчин весьма пестрого вида. На ком-то из подошедших красовались галльские штаны, а загорелые спины были предоставлены лучам все еще яркого августовского солнца; иные, наоборот, прикрыли верхнюю часть тела римскими туниками, а ноги упрятали в сандалии — большей частью не соответствовавшие размеру этих самых ног. Все имели оружие — столь же разное, как и одежда: главарь внезапно возникшей братии сжимал в руке римский меч, другие с неменьшим мужеством потрясали копьями — сработанными римскими оружейниками или самодельными; самые молодые воины довольствовались обычными заостренными кольями — которые справными хозяевами использовались в качестве материала для изгороди.
Рим по праву можно назвать самым могущественным государством, какое только существовало на земле, но апогей римской славы был давно пройден. Держава, раскинувшаяся во всех известных на то время частях света — Европе, Азии, Африке — неумолимо катилась к закату. Движение это сопровождалось потоками крови; воинственные племена варваров появлялись неведомо откуда с одинаковой целью: воспользоваться плодами слабеющей цивилизации. Одни пришельцы смерчем проходились по римским городам и уходили с добычей в более привычные леса и степи, но многие хотели остаться на землях римских провинций для постоянного жительства. Огромнейшую Галлию поразила напасть другого рода, которая длилась два столетия и получила наименование: движение багаудов. Легионеры-дезертиры и галлы, рабы и мелкие земледельцы объединились в отряды и с оружием в руках (не всегда сознавая свои цели и часто их меняя в зависимости от желаний вождей и обстоятельств) вели упорную борьбу против римских властей или просто разбойничали. Впервые ба-гауды заявили о себе в 186 г. Во главе стихийной армии стал Матерн — простой легионер одного из галльских лагерей.
Первоначально Матерн, по словам историка Геродиана, "производил разбой, опустошая поля, и грабил население". Веселое занятие привлекло под крыло Матерна множество народа, которому терять было нечего, кроме жизни (а цена ее в те времена была невысока, так как Рим вел непрерывные войны). Восстание приняло небывалый размах. "Пройдя всю страну кельтов и иберов, — рассказывает Геродиан, — они нападали на крупнейшие города, одни сжигали, а другие, разграбив, оставляли". С огромным трудом римским военачальникам удалось разгромить армию Матерна в предгорьях Альп.
Как оказалось, костер был притушен, но не погашен; почерневшие угли только и ждали порыва ветра, чтобы вспыхнуть с новой силой. Как только Рим выводил легионы из Галлии, словно из пепла, восставали безжалостно уничтоженные, похороненные и даже немного подзабытые багауды. Многочисленные разбойничьи отряды продолжали грабить Галлию в следующих десятилетиях и столетиях. Иногда повстанцы объединялись в большую армию, и римляне на время теряли громадные территории, переходившие под власть самозваных галльских императоров. Римские легионы беспощадно уничтожали армии и отряды восставших множество раз, но традиция разбойничать в Галлии станет неистребимой.
— Мы подошли своевременно, — на чистейшей латыни обрадовался главарь разношерстной компании, — живот мой урчал недаром.
Он бесцеремонно поднял котомку путешественника, извлек оставшуюся лепешку и отправил в рот. Откусивши едва не половину, он долго и упорно жевал не слишком свежий хлеб с кислым выражением лица. Гость, бесцеремонно разделивший со Львом обед, только усугубил дело, когда попытался проглотить свой трофей. В конце концов разбойник догадался запить вином застрявшую где-то между ртом и желудком пищу. Наглец выхватил из рук Льва флягу и сделал большой глоток. Вместо желанного вина там оказалось козье молоко. От неожиданности любитель чужой пищи выронил глиняный сосуд, который упал на камень и разбился вдребезги. Хриплым голосом он потребовал воды и с помощью нескольких ее глотков, без всякого аппетита и удовольствия, отправил-таки в живот упорно не желавшую отправляться туда лепешку.