Лев
Шрифт:
— Ты кроме как о клиентах, думать о чём-нибудь можешь вообще? Ты когда целовалась-то последний раз? В клубе танцевальном была? В ресторан с мужчиной ходила? Незамужняя девчонка, молодая, яркая. А ведёшь себя так, будто на пенсию уже вышла. Ты бы тут ещё носки вязать стала спицами.
— Маш, я что-то не поняла… — тоже скрещиваю руки на груди. — Ты давно в свахи записалась? Если тебе нравится этот… Лев, то — вперёд. Думаю, вы с ним поладите.
— Я бы с радостью… — щуря глаза, тихо говорит она. — Да он только на тебя смотрит.
— Ничего, — кивнув, говорю я, — сейчас придёт с кульком
— Оле-есь… — тянет Машка.
— Что?
Она встаёт и идёт ко мне.
— Ну ты глянь только, — она кивает на огромный букет роз, — цветы какие классные тебе принесли… Он же извиняться пришёл так. Ухаживает за тобой, понимаешь?
— Маш, — качаю головой, — я тебя не понимаю сейчас. Ну, допустим, ухаживает. И что? По-твоему, раз ухаживает, то я должна падать перед ним ниц и в рот ему смотреть? Он — наглое хамло, которую пользуется тем, что его все боятся. Замашки такие, что я бы на месте Михалыча за шкирку его отсюда выкинула. Ну… — вздохнув, поправляюсь, — не на месте Михалыча, конечно.
Смеёмся.
— Да уж, — вытирает пальцами слёзы Машка, — Михалыч его за шкирку никак не поднимет. Ладно, как знаешь, Олесь. Можно только тебя об одной вещи попросить?
— Можно конечно, чего ты?
Машка снова кивает на цветы.
— Жалко их. Завянут же. Розы-то тут ни при чём. Давай их и правда в вазу поставим. Поможешь?
Оглядываюсь на лежащий на тумбочке огромный букет.
— Так ваза нужна.
— А я найду! — поспешно отвечает Машка. — Я сейчас в бухгалтерию сбегаю, и если там хоть кто-нибудь есть, то вернусь с вазой. Я, пока мы про конфеты разговаривали, вспомнила, что у них большая стеклянная ваза есть. Ольге Николаевне подарили на день рождения. Цветов было полно. И она оставила вазу там. Ну, насколько я помню, по крайней мере.
— Да они ушли уже все.
— Не, — мотает головой Машка, — вряд ли. Сейчас же только половина восьмого. А у них — бухгалтерский баланс. Ты пока ленточку разрежь, а я за вазой сгоняю.
Закатив глаза, вздыхаю.
— А этот… Лев… не придёт больше?
— Думаю, сегодня уже нет, — хмурится Машка. — Ты ж ему сказала, что рабочий день закончился. Ну так что, поможешь?
— Ладно, — говорю я. — Только быстро, хорошо?
— Я мигом! — улыбается Машка.
И действительно возвращается она быстро. Уже через несколько минут входит с большой квадратной вазой, наполовину наполненной водой. Держит её обеими руками и улыбается.
— Нашла, — довольно произносит она.
Улыбаюсь в ответ.
Она подходит к моему столу и аккуратно ставит вазу на пол.
— Интересно, сколько здесь роз… — смотрит на меня. — Как думаешь?
— Не знаю, Маш, — взяв сумочку, говорю я. — Я пойду.
— Так ты мне что, помогать не будешь? Им же надо кончики стеблей отстричь. Олесь, ну помоги мне.
Вздохнув, кладу на стол сумку и достаю из ящика большие ножницы.
— А я сейчас свои возьму! — весело восклицает Машка и бежит к своему столу. Взяв другие ножницы, возвращается.
Оторопело смотрит на меня. Потому что я, взяв вазу, проношу её к Машкиному столу, и ставлю на пол рядом с ним.
— Пускай
у тебя будут.— Хорошо, — кивнув, радостно улыбается она. — Я согласна. Такая красота!
Розу за розой, относим и ставим в вазу. Они раскидываются в ней, делая огромный букет ещё более огромным. Их так много, что стеблями они заполняют вазу почти до отказа.
— Семьдесят семь штук, — посчитав их, восхищённо смотрит на меня Машка. — Прикинь?
— Ну и отлично. Всё, Маш, я поехала. Ты со мной?
— Не, — улыбается она. — Я тут с этой красотой рядом поработаю ещё. Мне столько цветов вообще никогда не дарили. Максимально было — то ли семь, то ли девять штук. И не такие длинные.
Заслышав тяжёлые шаги, оглядываемся на дверь мы почти синхронно.
На пороге снова появляется Лев. В руках у него четыре большие коробки, наваленные одна на другую. Частично его даже не видно за ними, хоть он и огромный.
Он входит и ставит эту высокую стопку на пол.
— "Рафаэлло" принёс, — выпрямившись, говорит он. — И эти, как их… В общем, другие конфеты тоже.
Глава пятая
Понятия не имею, как на это реагировать. С одной стороны, он — хамло, с другой — явно старается понравиться. Дикое сочетание.
— Лев, — оторопело говорю я, — по-вашему, мы конфетами тоннами едим?
Он недоумевающе смотрит на меня. Чешет репу.
— Ну… Если эти сладости тебе нравятся, то нафига покупать по штучке? Вот я и купил с запасом.
— Да тут у всего офиса попа слипнется, — усмехнувшись, говорю я, — если эти конфеты даже десятками в день есть. Тем более, что у нас далеко не все любят сладости.
— Ты не поняла, — качает головой он. — Это — тебе. Не офису. Мне на ваших педиков вообще плевать.
— Лев, — хмурюсь я, — почему вы такой хам?
— Почему "хам"? Не хам. Конфет вон тебе принёс.
— Вы русский язык понимаете? — удивляюсь я. — Мне от вас ничего не нужно. Совсем. Ни конфет, ни цветов, ничего.
Сузив карие глаза, он смотрит на меня. Играет желваками опять.
— Всё равно ты моей будешь, — жёстко произносит он.
— Что, простите? — офигеваю я. — Вашей? Да ни за что!
— Посмотрим, — вздохнув, произносит он, и, развернувшись, выходит, закрыв за собой дверь.
Смотрю на Машку. Она на меня.
— Олесь, — качая головой, говорит она, — я тебя вообще не понимаю. Ты за что его так?
— Я ж тебе рассказывала, — отвечаю я. — Хам он и быдло. Пришёл сюда, Олега напугал, Михалыча унизил. Мне угрожал, что похитит. С чего бы мне с ним цацкаться?
— А ты что не видишь, что он тебе понравиться старается?
— Да я как бы не маленькая девочка. И конфет себе купить вполне в состоянии.
— Дело-то не в этом, Олесь… Он же ухаживает так.
— Да и на здоровье! — хмурясь, восклицаю я. — Я не понимаю, ты что в его адвокаты-то записалась? Увидела мужика красивого и богатого и всё, слюнки потекли?
— Потекли, да, — холодно отвечает она. — На твоём месте я бы себя так не вела. А теперь он обиделся и ушёл. И не факт, что снова придёт.
— Придёт, — вздыхаю я, — даже не сомневайся. А раз потекли, может ты его на себя переключишь?
— Так я пыталась. Но, видишь, ему ты понравилась.